Чаша огня

— Как так? — невозмутимо спросил я.

— Так, словно желаешь убедиться, не сошла ли я с ума! — раздражение в ее голосе стало совсем явным.

Нет уж! Втянуть меня в очередное состязание по остротам тебе не удастся. У меня нет сейчас настроения, соревноваться с тобой в колкостях. Вот так-то! Я пожал плечами. Тосико все еще внимательно изучала мое лицо, щурясь и кривя губы. В глазах ее теперь появились зеленые искорки. Похоже, она решила применить всю свою изобретательность, чтобы вывести меня из себя. Не удастся! Я опустил глаза и занялся своим излучателем, делая вид, что совершенно не замечаю ее. Тосико нарочито громко фыркнула.

— Послушай, Тосико! — окликнул ее Лам Хонг, подходя к нам и пряча излучатель в кобуру на ремне. — Напрасно ты так говоришь. Максим один из лучших сотрудников нашего Отдела, и Вэд правильно сделал, назначив его старшим группы. От этого будет толк.

Мы с ним переглянулись. Я был благодарен ему за помощь. Лам хитро подмигнул мне и продолжал, обращаясь к Тосико.

— А, по-моему, ты просто ревнуешь его, Вэй. Нет?

Глаза его лукаво заблестели. Тосико поняла, что он заодно со мной и фыркнула еще громче. Затем отвернулась. Но Хонг и не думал сдаваться. Он зашел к ней с боку, заглядывая в ее глаза.

— Нет, действительно, Тосико! Ведь ты ревнуешь его? Совсем немного, но ревнуешь? Так? Сознайся.

Тосико резко повернулась к нам и метнула в мою сторону гневный взгляд. Щеки ее начали гореть. В голосе прозвучало нескрываемое раздражение.

— А почему я должна ревновать его, Лам? А? И к кому? По-моему, его есть, кому ревновать и без меня! Или ты не знаешь об этом?.. Знаешь, прекрасно знаешь!

— Вот потому-то ты и ревнуешь его! — в узких глазах Хонга прыгали озорные «чертики».

— Чушь! — твердо сказала Тосико.

— Да? — на лице Лама появилось столь неподдельное удивление, что я едва не брызнул со смеху.

Тосико хотела еще что-то сказать, но раздумала. Махнула рукой.

— А ну вас! — развернулась и пошла к выходу.

Мы с Ламом смотрели ей вслед, торжествуя свою победу. Неожиданно, уже около самой двери, она остановилась, бегло взглянула на нас, и вдруг вскинула излучатель, выстрелив по мишени. Тонкий слепящий луч метнулся в конец каменного коридора и беззвучно пробил стальную плиту, установленную там. Капли расплавленного металла брызнули во все стороны. Мы с Хонгом переглянулись. Еще бы! Выстрелить из такого неудобного положения, почти не целясь, и попасть в мишень с первого же раза — это был высший класс!

На губах Тосико появилась презрительная усмешка. Она небрежно кинула излучатель в кобуру и ушла, гордо подняв голову. От нашей победы над ней не осталось и следа.

Полотно магнитной дороги стелилось по дну мокрой и сумрачной долины, затерявшейся среди гигантов Каракорума, исполинским полукольцом тянувшихся на северо-запад, к реке Нубра. Плотный белесый туман вползал на чугунного цвета кручи, поднимался по горным склонам к недоступно высокому небу. Магнитный поезд стремительно и бесшумно разрезал стену тумана. Навстречу летели мутные призраки багровых огней, вспыхивавшие неожиданно и нервно, похожие на таинственные пламенеющие лотосы. Маяки силовой защиты дороги работали исправно, но каждый раз при их появлении по спине пробегал нервный холодок. Туманное море наплывало неощутимо и неизбежно — широкая лента магнитной дороги, размытая по краям, просто текла куда-то в странное туманное «никуда», где время и пространство сливались, теряя свое значение. И так же незаметно и неторопливо текли, не зная границ во времени и пространстве, мои мысли. То, что было вчера, кажется, отделено только этим зыбким пологом за овальным стеклом вагона. И, словно, вовсе нет ни бесконечной горной страны вокруг, ни этого поезда, летящего среди гор, ни ребят, собравшихся по левому ряду кресел, где Лам Хонг рассказывает какие-то небылицы. Нет Тосико, исподволь разглядывающей меня и, наверное, радующейся моей рассеянной грусти… Ничего этого нет, — все далеко-далеко. А есть только сад в доме Влада Стива, поверх низкорослых яблонь оранжевая «черепичная» крыша, и Юли.

Она выбежала мне навстречу из-под ветвей старой вишни. Порыв ветра — и ее руки гибко и крепко обхватили мою шею; взметнулись волосы, и она закружилась, завертелась на месте, увлекая меня за собой, оглашая сад нескончаемым потоком радостных и восторженных возгласов.

— Что случилось, ласточка?

Но она еще не высвободила могучего потока радостной энергии, бушевавшего в ней. Кружилась, кружилась, кружилась.

— Максим! Милый! Хороший мой! — наконец, остановившись, шепнула она, вкрадчиво заглядывая мне в глаза, и принялась быстро целовать меня.

— Милый… — повторила она едва слышно, словно наслаждаясь звуком этого слова.

— Да, что с тобой сегодня?

Она подняла на меня хмельные глаза.

— Ты думаешь, что я сошла с ума? Да? Нет, нет, мой милый! Святое небо! Я, наверное, сегодня самая счастливая на свете, — на всем-всем свете!

Она зажмурилась, прижимая руки к груди. Тонкие ноздри ее вздрагивали, жадно ловя теплый ветер. Что с ней сегодня такое? Несколько секунд я смотрел на нее, пытаясь понять причину этого ее странного поведения. Наконец, она открыла глаза, посмотрела на меня изучающее и вопросительно. Улыбнулась.

— Юли! Я хотел поговорить с тобой… Вернее, рассказать тебе…

Она медленно, даже степенно опустилась на скамейку около входа в дом.

— Ну, что ж. Давай поговорим. Я готова выслушать тебя. Ты ведь хочешь прочитать мне лекцию на тему «как следует жить»? Да? — Она подняла на меня глаза, и они снова озорно заблестели. — Совсем, как наш наставник? Угадала?.. Но, Максим! Школа позади! Сегодня был последний экзамен! — Она порывисто вскочила, обняла меня за шею, нежно глядя в глаза. — Ты удивлен? Нет? Как тебе нравится эта «статная дама», которая еще вчера была школьницей? А?

Юли сделала несколько плавных поворотов и па, грациозно выгибая тело, и взглянула на меня искоса — остро и призывно. Хороша! Прекрасный сон о сказочной фее был бы жалок сейчас в сравнении с ней! Очень чутко почувствовав мое настроение, она с еще большей нежностью положила руку на мое плечо, присела ко мне на колени. Шепнула:

— Скажи, что любишь меня…

— Люблю. Очень! Разве тебе так важны слова?

Она чуть-чуть недовольно поморщилась, ткнулась носом в мою щеку.

— Нет, но их приятно слушать. Ведь я же женщина! Или ты еще не разглядел во мне женщину?

Юли выгнулась всем телом. Ее смеющиеся глаза заблестели с особенной силой. Она улыбнулась: обещающе и призывно. В следующий миг я понял, что наши губы слились в долгом и волнующем поцелуе. Я почувствовал, как она напряглась всем телом, уперлась руками мне в плечи, выскальзывая из моих объятий. Веки ее медленно приподнялись, открывая затуманенные глаза.

— Нет, не сейчас… потом. Сегодня такой день, Максим!

Но я уже совладал с собой. Она села рядом на скамью.

— Так о чем ты хотел поговорить со мной?

— Понимаешь, завтра нам предстоит провести одну очень серьезную операцию… Я не хотел говорить тебе об этом, но ты все равно узнала бы от своего отца…

— Это опасно?

Она пристально посмотрела мне в глаза. В голосе ее прозвучала тревога.

— Нет… то есть не совсем… не очень… В общем, я хочу, чтобы ты не волновалась за меня!

Несколько секунд я смотрел в ее темные зрачки, в которых колыхались ветки сирени.

— Не думай об этом. Все будет хорошо.

Она согласно кивнула, положила голову мне на грудь.

— Когда у тебя выпускной бал?

— Завтра.

— Жаль. Я не смогу прийти к тебе. Будешь танцевать с самым красивым выпускником?

— Нет. Я буду ждать тебя…

Пейзаж за окном вагона изменился. Туман заклубился, свиваясь в беспорядочные волны, и по каким-то неясным ощущениям я понял, что дорога ползет куда-то вверх. И вдруг поезд вырвался из этого призрачного плена, и победное, радостное сияние снегов на вершинах величавых хребтов ослепило и ошеломило меня всей своей первозданной красотой. Розовое зарево поднималось в рассветное небо тысячами трепещущих вееров, навстречу умирающему свету звезд. Бескрайнее море облаков расстилалось прямо под нами, укутывая вершины далеких гор. Казалось, мы летим, словно птицы, над молчаливыми фиолетово-угольными спинами скалистых отрогов навстречу неведомому и далекому горизонту, за которым нас ждут новые, бескрайние дали. Поезд быстро и незаметно пересек Ладакхский хребет и устремился на юг, к цветущим долинам Кашмира.