Чаша огня

— Вот как? — удивился я.

— Да. Помню, как-то на одном из вечеров она читала нам свои стихи. Было у нее такое… — Антон призадумался, потом продекламировал: «Ступить ногой отважного героя на непокорный лик Земли!» — Он усмехнулся. — И что-то там еще про «заоблачную даль» и «снежных исполинов»… В общем, хорошие были стихи, возвышенные и добрые. Дивия любила горы, любила старину. Как-то, помню, даже устроила на одном из вечеров спектакль по древним обрядам и обычаям. Ужасно интересно было! После этого многие стали тоже увлекаться изучением старины и обрядов этого края, настолько Дивия смогла увлечь этим ребят. Вокруг нее даже сформировалось что-то вроде группы по интересам.

— А кто входил в эту группу?

— В основном ее подруги. Они вместе занимались стартингом. Кстати, этим видом спорта их увлекла тоже Дивия. Но было в этой группе и несколько ребят.

Невольно мне подумалось, что в разговоре о Дивии Рана мы с Антоном все время употребляем прошедшее время: «была», «читала», «входили». Сами того, не замечая, мы словно бы предрешали ее судьбу, не веря в лучший исход. В самом деле, почему «входили в ее группу»? Ведь эти ребята и сейчас живы и здоровы! Почему «была»? Ведь никто еще не доказал, что Дивия Рана погибла!

Я посмотрел на Антона.

— Так ты говоришь, что в этой группе есть и ребята? А кто, например?

— Ну, — Куртис на минуту задумался, припоминая. — Сурадж Пур, Данг Лай, Олаф Сторм…

— Послушай, Антон! У вас в институте есть парень по имени Вул?

— Есть, и не один. Вул Андерс из первого потока. Потом, Вул Дан, мой сокурсник, и еще один Вул, но он лаборант при кафедре физики — Вул Зениц. Он относится к преподавательскому составу и «триэс» не подчиняется.

— Из этих троих кто-нибудь входил в число «почитателей» Дивии Рана?

— Если не ошибаюсь, Вул Зениц.

— Но он же не студент! — удивился я.

— Это не имеет значения, — покачал головой Антон. — «Триэс» выполняет только организационные функции в рамках учебного процесса, но никоим образом не вмешивается в личную жизнь студентов.

— А что представляет собой этот Зениц? Как он выглядит? Что ты вообще можешь о нем сказать?

— В общем, это мало примечательная личность. Как выглядит?.. — Антон на секунду задумался. — Худощавый, высокий, лицо вытянутое и всегда почему-то бледное.

Я почувствовал, как в груди у меня тоскливо заныло сердце.

— Мне всегда казалось, — продолжал Куртис, — что и с Дивией рядом он крутится не ради изучения старины.

— Вот как? А почему?

— Не знаю… Мне трудно объяснить это, Максим. Возможно, это просто мое субъективное мнение. Во всяком случае, так мне всегда казалось, интуитивно, что ли.

— Ну, хорошо. В тот вечер Зениц общался с Дивией? Я имею в виду вечер накануне ее исчезновения.

— Да, я понял. Если верить ее подругам, то в тот вечер Зениц определенно разговаривал с девушкой.

— А о чем они не знают?

— Нет. Но совершенно точно, что Зениц подошел к Дивии в самый разгар вечера, после чего они вместе отошли в сторону и о чем-то шептались несколько минут. После этого Дивия вернулась к подругам в приподнятом настроении.

— Понятно.

— Вообще, — продолжал Антон, — этот Зениц имеет особенность появляться неожиданно, словно тень, и так же неожиданно исчезать. Странный человек. Может быть, нехорошо так говорить, но он мне никогда не нравился.

— Все это только эмоции, Антон. Ты выяснил, в котором часу тем вечером последний раз видели Дивию и кто?

— Да. Около половины одиннадцатого мимо ее комнаты проходила Стелла Гецци — студентка с нашего потока. Она слышала, как в комнате у Дивии играла музыка. Значит, девушка была в это время у себя.

— А позже кто-нибудь общался с Дивией или видел ее в институте?

— Нет, из тех людей, которых мне удалось опросить, никто.

— Во сколько отбой в жилом секторе института?

— В двенадцать.

Я задумался. Так. Все как будто сходится. Значит, Дивия дождалась, когда наступит отбой, и незаметно покинула институт. Самое подходящее время для этого. Остается открытым вопрос: зачем ей нужно было делать из своей поездки тайну? Этого я никак не мог понять. Что за странная игра в таинственность? Конечно же, каждый человек имеет право на личную жизнь, но никто и никогда не станет поступать так, чтобы его поведение негативно отражалось на других людях. Никто и никогда не станет бесследно исчезать, оставив своих товарищей в замешательстве и тревоге, и, более того, вводить их в заблуждение относительно своих намерений. А ведь именно так поступила Дивия Рана, оставив эту странную записку. Все это так не похоже на современную взрослую девушку!..

Я посмотрел на Антона. Он сидел в кресле и спокойно рассматривал стереодиораму на стене, стараясь не мешать мне. Хорошо. Значит, если девушка покинула институт ориентировочно в двенадцать часов или около того, то через полчаса она должна была уже находиться на транспортной станции, что и подтвердил оператор этой станции. Спустя еще полчаса там появляется какой-то молодой человек, предположительно, тоже студент. Он берет магнитор и исчезает в неизвестном направлении, как и Дивия Рана. Случайное совпадение? Или же этот неизвестный студент, а так же Вул, о котором упоминала Дивия в разговоре с Гангой, и Вул Зениц — лаборант, входивший в число знавших девушку — это одно и то же лицо? Магнитор, на котором уехал этот парень, вернули на станцию двадцать седьмого. Кто вернул не известно. Что же получается?..

Я повернулся к Антону.

— Двадцать шестого Зениц был в институте?

— Этого я не знаю, — покачал головой Куртис.

— У кого это можно узнать?

— В секторе управления.

— Идем!

Я решительно направился к двери. Антон последовал за мной. Сектор управления находился в учебном корпусе, поэтому нам пришлось миновать несколько длинных хорошо освещенных коридоров, прежде чем мы оказались в прозрачной подвесной галерее, соединявшей здания. За стеклянным цилиндром потолка галереи раскинулась непроглядная чернота ночи, словно мы шли по бесконечному туннелю на дне океана, где над головами мерцали острые иглы холодных белых огней, светивших из таинственных непомерных глубин. Звезды были настолько большими и яркими, их было так много, что невольно я почувствовал легкое головокружение. Чтобы избавиться от него я посмотрел вниз, где у далекого, едва угадывающегося в темноте горизонта протянулась полоса желто-оранжевых огней какого-то поселка, напоминавшая о реальности всего окружающего мира.

Тихий сумрак аудиторий навевал легкую тоску. Пустынные коридоры и безлюдные залы словно уснули на время, чтобы с рассветом снова наполниться шумом молодых голосов, суетой и заботами обычного учебного дня. Антон указал мне на боковой проход, и мы свернули направо, оставив за спиной обширный лекционный зал. Машинально я взглянул на часы: половина двенадцатого. До отбоя в жилом секторе осталось совсем немного. Нужно было спешить.

Антон открыл дверь в конце коридора, и мы вошли в просторное помещение, освещенное продолговатыми лампами на потолке, выходившее окнами в ночной сад. Нам навстречу поднялся молодой мужчина — широкоплечий, улыбчивый и светловолосый, одетый в молочно-белый комбинезон. Второй, немного постарше и серьезней, сидел в глубине комнаты, и я не сразу его заметил. Он расположился около стеллажа с фильмокассетами и просматривал по голаграфону какую-то учебную программу. Мельком я увидел несколько кадров: какие-то всадники в экзотических нарядах и доспехах мчались навстречу друг другу; пешие воины отчаянно размахивали оружием; кругом суматоха и свалка. Наверное, это была одна из обзорных программ по истории древнего мира. Наше появление отвлекло его от этого занятия, и он поднялся нам навстречу, радостно приветствуя моего товарища.

— А, Антон Куртис! Какие-то проблемы в «триэс»? Кого это вы привели к нам?

— Знакомьтесь, это мой школьный товарищ, Максим Новак, — представил меня Антон.

— Вижу, вы пришли к нам с серьезным делом, молодой человек, — обратился ко мне преподаватель, пожимая мою руку. — Не так ли? У вас очень решительный вид, — пояснил он.