Страница 72 из 74
Сидоров помолчал и к Петрову:
– Закончится война, вернусь я на родной завод, снова на глухаря схожу. Переезжай к нам, поступай на завод. Вместе работать будем, охотиться научу. На глухаря.
– Не люблю из-за птицы по лесам мотаться.
– Охота моя – не промысел. Прежде всего отдых. Идешь по лесу, дышишь ароматом цветов и пахучих трав и молодеешь. Видишь красивые уголки природы, слушаешь пение птиц. Одним словом, чувствуешь, как живет природа, как дышит.
– Размечтался, охотник! Жена снова ворчать будет.
– Может, и будет. До войны мы не очень дружно жили. Теперь жалею, спать не могу, все о жене думаю. А ты разве не скучаешь?
– Еще как! Но больше о детях тоскую. Их у нас трое, и все мальчишки. Как там жена с ними мается, ума не приложу.
– Как все, – попытался успокоить Сидоров.
Под утро метель стихла, ударил мороз.
Млынский взглянул на светящийся циферблат наручных часов, вынул из командирской сумки топографическую карту, осветил ее электрическим фонариком, облегченно сказал:
– Мы уже вышли из зоны оцепления карателей.
– Может, привал объявим? – предложил Серегин. – Удивляюсь, как бойцы ноги передвигают. Идем, идем, идем…
– Пока еще рано. Надо идти. Я сказал, мы вышли из зоны, намеченной немцами для прочесывания, но я не сказал, что мы вышли из опасной зоны. Еще надо пройти хотя бы с пяток километров, а там видно будет.
А идти с каждым шагом становилось все труднее и труднее. Мишутка и тот устал, хотя его по очереди несли бойцы, как самое дорогое, что есть в отряде.
Забрезжило. Первые лучи еще холодного утром февральского солнца пробились к верхушкам деревьев. И тут позади, уже далеко позади, послышались сильные разрывы бомб, снарядов.
– Ровно семь тридцать, – сказал Серегин, посмотрев на часы. – Вовремя убрались! Можно быть спокойным.
– Пока бомбят и обстреливают из орудий лесхоз, – уточнил Млынский. – Ну, еще надо накинуть сколько-то часов на прочесывание леса. А доберутся до лесхоза, убедятся, что мы ушли, будут прочесывать самолетами весь лесной массив. Отряд – не иголка, укрыть в лесу, даже в самой чащобе, трудно.
В разговор вмешался Алиев.
– От города до лесхоза путь немалый, а по дороге несколько деревень. Не удержатся фрицы, чтобы не обшарить каждую хату. Вот вам и задержка. Да и пугливей стал фриц. По дороге к лесхозу каждое дерево обнимать будет. Раньше, чем к вечеру, до лесхоза никак не доберется. А что самолет ночью увидит? Ночью он слепой.
– Вашими устами да мед пить, Хасан Алиевич, – заметил Млынский. – Так оно, видимо, и будет, как вы пророчите, но давайте исходить из самого худшего. Вернее. Надежнее…
Утром отряд встретили два разведчика из группы мичмана Вакуленчука. Доложили, что мичман послал их провести отряд к новому месту базирования, а сам с другими разведчиками пошел дальше, скоро должен вернуться.
Новым местом оказалась большая поляна в чащобе, с одной стороны прижатая к горе. Весь отряд она не вмещала, и часть бойцов расположилась между деревьями.
– Костров не зажигать! – строго предупредил Млынский. – Бойцам выдать сухой паек.
Для раненых соорудили из срубленных веток шалаши. Небольшой шалаш майор приказал быстренько сделать для радистки.
– Разворачивай рацию, Наташенька, и внимательно слушай. Скоро наше время для связи, а может быть, Центр или штаб фронта откликнутся на нашу радиограмму раньше. Оставляю тебе Семена. Как выйдешь на связь, немедленно посылай его ко мне. Я буду неподалеку, вон у той кривой сосны.
– Сейчас все твои секреты узнаю, – пошутил Семен, забираясь в шалаш следом за Наташей.
Наташа зажгла свечку, пригрозила:
– Будешь мешать, немедленно выгоню, товарищ связной!
– Не выгонишь: я твой законный муж.
– А документ у тебя есть, что ты действительно мой муж? – засмеялась Наташа. – Нет! Чем докажешь?.. Ну, все, отставить разговорчики, не отвлекай.
Млынский пристроился у кривой сосны на ветках. Невольно поглядывая на шалаш Наташи, слушал доклад возвратившегося из разведки Вакуленчука, О новом месте базирования отряда.
Собственно, это новое место, где можно было пробыть некоторое время, ему подсказал Бондаренко. Да и по сведениям священника поблизости не было крупных подразделений немцев.
Всю дорогу от лесхоза Бондаренко шел рядом и успел доложить собранные им разведывательные сведения. Они, как и ожидал майор, существенно дополняли и уточняли сведения, которые принес Мишутка. Теперь уже было совсем ясно, в каком направлении лучше всего пробиваться к линии фронта на исходную позицию перед прорывом к своим. Правда, еще неизвестно, что предложит штаб фронта или непосредственно штаб армии. Может, у них какой свой план?..
Слушая Вакуленчука, Млынский все чаще поглядывал на шалаш Наташи и на часы. Когда до условленного времени связи осталось три минуты, прервал мичмана, не пошел, а побежал к шалашу, тронул торчавшую из шалаша ногу сержанта.
– Семен, вылезай! Побудь у входа. И чтобы тихо было!.. Ну, Наташенька?..
Наташа сосредоточенно прислушалась, потом радостно закивала, стала торопливо записывать цифры.
– Готово!
– Передай условным знаком: принял Млынский, и все.
С расшифрованной радиограммой штаба армии майор вышел из шалаша.
– Семен! Срочно сюда Алиева, Серегина, Вакуленчука!
В радиограмме говорилось:
"В связи с изменившейся у вас обстановкой операция "Березка" начнется
20 февраля, в 24.00. К этому времени скрыто оседлайте господствующую над местностью высоту 231. После нашей воздушной и артиллерийской подготовки в 01.00 начать атаку противника с тыла. Необходимо сбить его с других высот, перерезать шоссейную дорогу и к 03.00 занять деревню Поповка, где и произойдет соединение с частями армии.
Ермолаев".
Млынский прочитал радиограмму вслух, обратился к Вакуленчуку:
– Что вам известно о высоте двести тридцать один?
– Она расположена в тылу немецкой обороны в трех километрах от передовой. Ее северные склоны заросли мелким кустарником. Сейчас покрыты глубоким снегом. На южных склонах растительности нет. На гребне высоты немцы соорудили небольшую площадку, на которой вчера расположилась батарея. Личный состав ее размещается в блиндажах, оборудованных на южных склонах.
– Откуда у вас такие подробные данные? – удивился Млынский.
– Добыты визуальным наблюдением, и, извиняюсь, рассказал поп.
– Какой поп?
– Обыкновенный: с бородой, в рясе, с крестом на груди. Пояснил, что был в деревеньке, что рядом с высотой. Сперва нас пытал, кто такие. Ну а нам что говорить, если в красноармейской форме, на шапке красная звездочка. Так и ответили: из красноармейского отряда. Потом мы спросить его не успели, сам стал рассказывать, и все, что нам нужно. Не поп, а межрайонное справочное бюро. Пока гадали, отпускать его или с собой взять, поп пощипал бороду, проговорил:. "Передайте привет от меня и прихожан тому, кто посылал Алешу с Мишуткой". Очень расстроился, когда узнал о гибели Алеши, этот поп.".
– Ну что вы твердите: поп, поп! – строго сказал Млынский. – Человек этот – священник, а точнее, настоящий патриот. Такой не продаст!
Как хотелось пояснить, что это – разведчик, а нельзя! Вот закончится война, тогда, может быть, и узнает народ о его подвиге.
Обратился к начальнику штаба отряда:
– Товарищ Серегин! Вам поручается силами подразделения мичмана Вакуленчука и роты старшего лейтенанта Ливанова захватить без единого выстрела расчет батарей до начала артподготовки. Мы с вами, Хасан Алиевич, основными силами отряда должны незаметно обойти эту высоту слева, перерезать шоссе и ударить по немецким окопам с тыла. Обоз с ранеными будет следовать за нами. Капитан Серегин, захватив батареи, поддержит нас огнем.
– Будет выполнено, – ответил Серегин.
– Очень важно, чтобы вы, оседлав высоту, держали под обстрелом шоссейную дорогу и особенно мост, по которому немцы будут пытаться подбрасывать резервы.