Страница 56 из 94
Стригаленок обманул Юрку, сказав, что сало и прочее ему навязала любящая тетка. Не только тетки, но и вообще знакомых не было у него в деревне Зайчата. А что трофеями обзавелся — ушами хлопать не надо, когда случай сам в руки лезет! Он, Михась Стригаленок, пока командир и другие со старостой деревни возились, заглянул в одну хату, в другую, третью… Будто бы с проверкой. А сам хозяев изучал, их голоса, поведение. Вот и заметил, что кое-кто неуверенно себя в своем собственном доме чувствует. Почему так — до этого не докапывался: его не интересовало, рождена робость хозяина сознанием вины перед партизанами или он просто дрожит перед вооруженным человеком, зная, что тот в любой момент пальнуть может. Главное для Стригаленка — уловить это душевное смятение человека, а дальше все пойдет как по маслу. Только нахмурься посуровее, перехвати автомат поудобнее и спроси как можно строго, например, о том, где и для чего хозяева прячут оружие. С таким видом об этом спроси, будто специально для выяснения этих вопросов сюда пришел. Хозяин, конечно, начнет божиться, что и в думах у него ничего подобного не было. Но хозяйка-то смекнет что к чему, она мигом слетает куда-то, и скоро на столе появятся и самогон, и еда самая лучшая из того, что есть в доме.
Однако Стригаленок был не настолько глуп, чтобы на самогон зариться (командир учует самогонный дух — не возрадуешься!), зато все прочее интересовало его; и даже очень. Поэтому, поломавшись для виду, он обязательно скажет милостиво, что подарить воину-партизану такое — настоящий патриотический поступок.
После подобного заявления бери что хочешь. Кусок сала, каравай хлеба или из одежды что.
Нет, он никогда не забирал всего, что имелось у хозяина. И опять же почему? Теперь хозяева и вовсе искренне считали, что случай привел к ним хорошего человека, что они еще дешево отделались, по-своему были даже благодарны ему. И опять же, кому большая выгода? Ему, Стригаленку: такие хозяева никогда не побегут с жалобой на тебя.
Очень доволен собой был Михась Стригаленок. Ведь, как ему казалось, он умел с выгодой для себя использовать подходящий момент, легко входил в доверие почти к любому человеку, обманывая его своей мнимой деловитостью, своими ясными глазами, смотревшими на собеседника открыто и будто бы доброжелательно.
Конечно, не всегда жизнь гладко шла, случалось, и конфликты возникали. На этот случай у Стригаленка при себе всегда были два ключика: во-первых, он мог в случае чего сразу покаяться, даже публично заявить, что осознал свою вину, больше ничего подобного не допустит (покаявшегося, как известно всем, у нас охотно прощают); во-вторых… Еще будучи школьником, Стригаленок вдруг открыл, что даже самая необоснованная жалоба (особенно — в возможно высокую инстанцию) больше всего неприятностей несет не ее автору, а тому, на кого клевета вылита. Так почему бы, если первый ключик не сработал, не пустить в дело второй? Или хотя бы не припугнуть им? Ведь кристально чистым должен быть человек, быть очень уверенным в своих нервах, чтобы ответить: «Валяй строчи жалобу!»
Личная карьера, личное благополучие — вот то, ради чего все делал Михась Стригаленок. Даже в партизаны почему он подался? Не верил и не верит, что фашисты верх возьмут. Только потому одним из первых и записался в формировавшийся отряд; исключительно для того, чтобы привлечь к себе внимание начальства, карьеру на всю будущую жизнь сделать.
Первое время все шло нормально: и в командиры взвода пробился, и подчиненные смотрели на него с уважением. Но потом, когда отряд влился в бригаду, сломалось что-то незримое. Правда, от командования отстранили без шума, но все равно радость не велика. А с появлением Каргина дела и вовсе наперекос пошли. Попытался исправить положение угодливостью — Каргин однажды вызвал к себе и такое сказанул, что Стригаленок впредь предпочитал подальше от него держаться.
Пробовал к бригадному начальству приблизиться, раза два или три сунулся в штаб бригады с доносами на Каргина. Вернее — не с доносами, а с информацией о некоторых его действиях. Когда прибежал впервые, его внимательно выслушали, даже поблагодарили. Зато в следующий раз сразу переправили к комиссару, который долго выспрашивал его о семье, о том, где и как учился, какие общественные поручения выполнял. На все эти вопросы Стригаленок ответил без промедления и подробнейшим образом. И тогда комиссар отпустил его. Ни слова не сказал, если не считать того, что вопросы задавал и уйти разрешил. Только в глазах у него временами просвечивалось что-то нехорошее.
Ну и черт с вами! Как-нибудь проживем и без вашей ласки! Зато у кого в заплечном мешке всегда жратва есть? К кому бойцы за самосадом бегают? То-то и оно… И все потому, что он умеет на ходу жизнь взнуздывать!
Так взбадривал себя Стригаленок, готовясь к выходу на задание.
Наконец, проверив оружие, он достал из заплечного мешка расписной головной платок, торопливо — чтобы кто не заметил — сунул его за пазуху, проверил, достаточно ли туго затянут поясной ремень, и пошел к Юрке, сказал ему, вскинув руку к шапке-кубанке, в которой проходил все лето:
— Боец Стригаленок к выполнению задания готов!
Юрка придирчиво осмотрел его с головы до ног, даже проверил, свободно ли ходит затвор автомата, и спросил больше для очистки совести:
— Вопросы имеешь?
— Все яснее ясного: проникнуть в район «Н», где и произвести разведку сил фашистов, а если представится такая возможность, то и выявить их намерения! — выпалил Стригаленок, следя за тем, чтобы голос звучал достаточно бодро и звонко.
— Маршрут не забыл?
— Сначала иду на…
Каждый день уходили разведчики на задания. И у каждого из них оно было свое, у каждого из них был и свой маршрут, так разработанный, чтобы два разведчика ненароком не встретились, не помешали друг другу. Много было маршрутов разработано, разве все до последней мелочи запомнишь? Вот и не любил Юрка экзаменовать своих разведчиков по этому поводу, поэтому и сейчас, поверив, что Стригаленок все знает, бесцеремонно перебил его:
— Ладно, шагай. И не кашляй!
Последняя фраза — своеобразное пожелание удачи.
И Стригаленок зашагал. Даже заночевал в лесу, как было предусмотрено планом. Но к вечеру второго дня свернул в сторону от маршрута и часа через два решительно вышел к домику, втиснувшемуся между лесом и большим болотом. Цепной кобель, стерегущий хозяйское добро, встретил его милостиво, только взглянул, но даже клыков, пожелтевших от старости, не показал.
Еще весной, когда рота стояла в Лотохичах, нечаянно натолкнулся Стригаленок на этот хуторок. И с тех пор, если появлялась хоть малейшая возможность, обязательно заглядывал сюда. Случалось — на сутки и более, но бывало — и только на часок. Для того сюда подворачивал, чтобы встретиться с Галинкой — дочерью хозяина хуторка, вручить ей какой-нибудь маломальский подарок и взамен получить горячую благодарность. Так он поступил и сегодня, решив, что с разведкой успеется. Да и опоздать из подобной разведки на сутки и даже больше — вполне допустимо: разве в пути не может случиться что-то, не предусмотренное первоначальным планом?
Распахнул дверь в маленькую, знакомую до мелочей горницу, — нахмурился, непроизвольно остановился у порога: за столом, где раньше сиживали только они с Галинкой (ее отец предпочитал на это время исчезать из дома), теперь хозяевами расположились два чубатых хлопца и Галинка, раскрасневшаяся то ли от радости, то ли от выпитого самогона.
Стригаленок вскинул автомат и спросил строго, тоном человека, имеющего на это полное право:
— Кто такие? Документы и оружие на стол!
Про оружие упомянул исключительно потому, что не увидел его, самонадеянно посчитал, что только у него оно и есть, а следовательно, он — хозяин положения. Вот и решил покрасоваться перед Галинкой, показать ей, каким решительным он может быть, если жизнь потребует.
Стригаленок ожидал, что неизвестные растеряются, оробеют увидев нацеленный на них автомат, но те, весело переглянувшись, расплылись в улыбке, и тот, который сидел рядом с Галинкой, сказал без тени тревоги: