Страница 13 из 94
Каргин молча переставил с шестка на стол чугунок с картошкой, и немедленно Юрка запустил в него руку. Картофелина, которую он ухватил, была горяча, он перекидывал ее с одной ладони на другую и все равно умудрялся чистить быстро и ловко.
Юрка ел с таким азартом, что и Каргин сунул руку в чугунок, машинально отметил, что там осталось всего картофелины четыре, не больше, и взял одну.
Скоро Юрка, пошарив в чугунке и даже заглянув туда, вздохнул не то разочарованно, не то сожалеючи и попросил:
— Дай, Иван, закурить. Мой самосад надо сперва выжать да для просушки на печке разложить.
Дымили нещадно. Словно хотели доказать друг другу, что вот, мол, у меня какие густые клубы дыма изо рта валят. Порой, когда случалось так, что они одновременно выпускали по едкому облаку табачного дыма, будто туманом кухоньку заволакивало.
— Говоришь, пять фашистов вагон охраняют? — наконец спросил Каргин, дымом выжимая у Юрки слезу.
— Точно, пятеро их. И еще — окна в том вагоне наглухо досками заделаны. А щеколда двери проволокой прикручена… Я ли не старался, но так и не разгадал, какой груз в том вагоне. Только, ручаюсь, есть там что-то!
— Потому и уточняю подробности.
— Хоть убей, больше ничего не знаю, — начал горячиться Юрка. — Если бы со мной хоть маленькая группа была, а то ведь я один разведку вел. Как перс одинешенек!
— Как перст, — поправил его Каргин.
— Чего?
— Перст, а не перс. Перст — палец, значит.
— Слушай, перс ли, перст ли, а тебе не все равно? Ты лучше скажи, один я был или нет? Факт это или не факт?.. Кроме того, объясни мне, почему и перс не мог быть один? Ты-то откуда знаешь, что не было такого исторического случая?
— Не тараторь, думать мешаешь, — повысил голос Каргин.
— Вечно так: сами придирками на спор вызовут, а потом, когда я фактами давить начинаю, цыкают, дескать, замолкни, — проворчал Юрка, но уже тише и значительно спокойнее.
Напасть на Выселки Каргин решил еще в тот момент, как только Юрка сказал, что там в тупике торчит вагон, который охраняют пять фашистов. Наличие охраны убеждало, что груз в том вагоне стоящий.
Да и проверить роту в настоящем боевом деле очень хотелось: что ни говорите, а бой — лучший экзамен. В этом Каргин был уверен.
А как настоящий бой спланировать, это вопрос для любого командира важнейший. И не просто спланировать, а так, чтобы был полный успех.
Перво-наперво — человек десять выделить под начало Юрки. Они цепью отсекут тупик, где стоит вагон, от самой станции; она хотя и маленькая, можно сказать, видимость одна, что вокзал имеет, а все же вдруг там немецкие солдаты или полицаи хоронятся? Если так, если сунутся на выручку своим, Юрка их огнем встретит…
Человек десять надо здесь, в Лотохичах, оставить. Чтобы дырки не образовалось в охране района базирования партизан. Федор Сазонов службу знает и любит. Он промашки не допустит.
Остается еще семнадцать бойцов…
Одного надо послать в штаб бригады с донесением, известить, что так, мол, и так, подвернулся удобный случай насолить врагу. А семь других с сержантом Устюговым Андреем не со стороны тупика, а с противоположной к станции подкрадутся: если начнется пальба, сами застрочат, видимость окружения создадут.
Ну, а с остальными он, Каргин, сам к тому вагону полезет!
Каргин встал, привычно пробежал пальцами вдоль ремня, проверил, не появилось ли лишних складок на гимнастерке, и сказал сугубо командирским тоном:
— Передай дежурному, чтобы послал ко мне командиров взводов. Как по боевой тревоге!
Последние слова догнали Юрку уже в дверях.
Станция Выселки — восемь домиков, грудящихся около того, который местные жители величали вокзалом, — стандартного здания грязно-желтого цвета и о трех углах: четвертый разворотила единственная бомба, еще в прошлом году случайно оброненная каким-то фашистским летчиком. Были еще четыре блестящие полоски рельсов и две покрасневшие от ржавчины — тупик, как-то несуразно вильнувший в сторону леса, будто начали строить самостоятельную ветку, да почему-то передумали.
Нескольких минут наблюдения хватило Каргину, чтобы понять: нет здесь засады, обыкновенный товарный вагон, одиноко торчащий в тупике, — не приманка, нарочно подброшенная фашистами. Фашисты-охранники угрюмо толпились у вагона и с опаской поглядывали на нежную зелень молодых березок, шелестевших листвой метрах в десяти от таинственного вагона; старый бородатый козел от безделья разглядывал свою рогатую тень.
Однако, чтобы исключить даже невероятную случайность, Каргин приказал действовать точно по плану, с которым всех участников операции ознакомили еще вчера. Только разошлись бойцы, чтобы занять указанные им места, подошел Пауль и сказал, старательно выговаривая каждое слово:
— Товарищ Каргин, я имею предложить… Мы с Гансом идем по железной дороге. Мы — патруль… Они должны обрадоваться, когда нас увидят.
Резонно, ничего не возразишь. Фашистские патрули, как точно известно, периодически проверяют железнодорожное полотно. И эти, охраняющие вагон, просто обязаны кого-то послать к патрульным. Хотя бы только затем, чтобы спросить, не знают ли они, когда появится поезд. Кроме того, появление патруля должно успокоить охранников, дескать, безопасны здешние леса, нет в них партизан. А сейчас они ишь как в автоматы вцепились…
— Действуйте, — разрешил Каргин и даже толкнул Пауля кулаком в плечо, словно попросил поторопиться.
Над Выселками по-прежнему висит гнетущая тишина. За все время, пока Каргин вел наблюдение, ни один человек не вышел ни из станционного здания, ни из домиков поселка; словно не было тут никого живого. Кроме старого козла, который теперь улегся у серых досок сараюшки.
Наконец показались Пауль и Ганс. Они, неспешно шагая по шпалам, приближались к станции.
Их, разумеется, заметили и охранники. Они, словно забыв о вагоне, теперь смотрели только на патрульных.
— Пора? — чуть слышно дохнул кто-то в затылок Каргина.
— Замри!
Невероятно волновало Каргина благополучное завершение всего задуманного, поэтому и единственное его слово прозвучало с огромной внутренней силой, противиться которой никто не осмелился.
Пауль и Ганс будто бы только сейчас заметили и вагон, и солдат, толпившихся около него. Они на мгновение даже замедлили шаги и перекинулись несколькими словами. Однако, положив руки на автоматы, висевшие на груди, продолжали свой путь; чувствовалось, они сторожили каждое движение тех, за спиной которых высился обыкновенный товарный вагон.
Уже через несколько минут Каргин понял, что Пауль с Гансом только так и должны были поступить: охранники, заметив, что патруль проходит мимо, закричали им, призывно замахали руками. И лишь тогда Пауль остановился, отрывисто спросил, что нужно. Умно остановился: теперь, если бы Каргин с товарищами вздумали стрелять, Пауль и Ганс не оказались бы на линии их огня.
Пауль не сделал даже попытки приблизиться — два охранника, закинув автоматы за спину, спокойно зашагали к мнимому патрулю; остальные на вагон теперь и вовсе внимания не обращали.
Вот сейчас пора!
Очереди прозвучали приглушенно, но дружно.
Каргин поспешил к убитым, чтобы проверить, нет ли при них документов, которые смогут заинтересовать Николая Павловича или другое начальство, а его товарищи метнулись к вагону. Он видел Юрку, бежавшего к станционному зданию, чтобы помешать кому-либо воспользоваться линией связи; слышал, как переругивались партизаны у вагона, стараясь осилить жесткую проволоку, опутавшую щеколду двери. Все это было так же естественно, как и то, что из домиков поселка выбегали люди с узлами, которые, похоже, были собраны не сейчас, даже не сегодня. Но он с тревогой глянул в сторону вагона, когда там вдруг стихли голоса. Ничего не увидел, кроме ног своих товарищей, толпившихся у невидимой ему двери вагона. Он еще не успел принять какого-либо решения, как там раздался вопль, похожий на многоголосый радостный стон. Прошло еще несколько мгновений, и на земле рядом с ногами товарищей Каргин увидел множество чужих ног. И даже несколько человек, которые почему-то лежали неподвижно. Неудержимо потянуло туда, однако он на какое-то время все же смог пересилить себя, хотя и бегло, но просмотрел все бумаги, найденные в карманах убитых. Лишь после этого без торопливости, степенно зашагал к вагону, по ту сторону которого творилось что-то важное, радостное и пока непонятное ему.