Есть так держать!

Агапов представил себе Курбатова таким, каким он видел его в бою много раз: решительный, суровый, стоит капитан-лейтенант на палубе катера, а вокруг падают бомбы, пузырится вода от пуль…

Нет, капитан-лейтенант никогда не бросит катер, не станет отсиживаться в кустах!

Мичман выпрямился и скомандовал, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Катер к бою изготовить! По самолетам вести пулеметный и винтовочный огонь! Юнга! Взять катерные документы — и в щель!

Обрадованные, что и им нашлось дело, мотористы схватили винтовки и уселись прямо на палубу, сжимая приклады побелевшими пальцами, а Витя с папкой документов и журналов скрылся в щели на берегу. Он очень хотел остаться па катере, но командир решил иначе — и разговор окончен.

Так говорил Курбатов…

А самолеты уже над головой. Один за другим они переворачиваются через крыло, показывая свои зеленые спины, и почти отвесно несутся к земле, раздирая воздух воем моторов и падающих бомб. Сбросив груз, самолеты замирают, на мгновение как бы повисают в воздухе, потом медленно лезут вверх к ватным облачкам, чтобы, сделав круг, снова броситься в пике.

Фонтаны огня и выброшенной вверх земли вырастают в поселке, на железнодорожных путях и между нефтебаками. На бараки завода и одинокий катер летчики внимания не обращают. Они спокойно, как на учении, делают заход за заходом и бросают смерть на мирный поселок, сжигают фруктовые сады.

Но катер сам напомнил о себе. Две почти сплошные ленты огня протянулись к одному из самолетов, когда он завис, выходя из пике, уперлись в него, просверлили, и он, клюнув носом, рухнул на землю, объятый пламенем.

Воздушный хоровод сразу расстроился. Самолеты поднялись повыше и, накренившись на крыло, сделали большой круг, рассматривая прижавшегося к берегу малютку, который осмелился сопротивляться, вернее, нападать, хотя его и не трогали. А катер ощетинился трассами: стреляли Бородачев, мотористы и даже Изотов выпустил по самолетам не один диск из своего автомата.

Однако этот огонь был очень слаб, и самолеты устремились на катер. Песок, камни и вода полетели на его палубу, а он, подбрасываемый взрывами, запрыгал на воде, как поплавок во время сильного клева. Только упадет поднятая взрывом завеса, только покажется из нее блестящий от воды катер, и снова вой бомб, снова грохот множества взрывов.

В одну из минут сравнительного затишья Витя увидел, что пулемет беспомощно задрал стволы, а Захара около него нет. Не видно на палубе и мотористов. Точно какая-то сила выбросила Витю из щели: в несколько прыжков он добежал до трапа, влетел по нему на катер, схватился за ручки пулемета и оглянулся.

Взмахивая руками и почти до половины высунувшись из воды, к катеру саженками плыл Захар. Слабое течение медленно уносило его намокшую бескозырку. Хотелось крикнуть ему что-нибудь ободряющее, но уже завалился на крыло очередной самолет, и Витя прильнул к пулемету.

— Держись, Витька! — услышал он сквозь рев моторов и поймал в перекрест прицела быстро увеличивающийся в размерах самолет.

Витя не заметил, как Захар влез на катер. Опомнился он лишь тогда, когда последний самолет, не окончив пикирования, швырнул бомбы в протоку и торопливо, прячась за лес, полетел на запад.

Витя недоумевающе осмотрел чистое небо и расстегнул пояс, которым был прикреплен к пулемету.

— Давай, Виктор, сменим коробки, — сказал Захар и отошел от помпы водяного охлаждения пулемета.

Значит, он, Витя, сегодня был первым номером пулеметного расчета, а Захар, тот самый Захар, который раньше отталкивал его, занял место второго номера и молча помогал Вите, угадывал его желания! Почему так случилось, Витя еще не успел понять, а Захар уже сам спешит с объяснением.

— Сбросило меня взрывом, а когда вылез на катер, то ты уже строчил. Хотел было встать вместо тебя, да уж больно хорошо ты трассой его прижал. Ну и встал я вторым номером… Не все ли равно где, раз польза для дела? — сказал он, тщательно осматривая пулемет. — А потом хлопцы подоспели.

— Какие хлопцы? — удивился Витя.

— Как «какие»? Неужели не заметил? Наши катера пришли.

Действительно, ниже «сто двадцатого» у берега остановились два катера-тральщика. Как братья-близнецы, похожие друг на друга, они стояли рядышком. У одного из них на носу чуть повыше воды чернела пробоина, и матрос забивал ее деревянной пробкой — чепом. Больше на катерах не было никого. Да и на «сто двадцатом» остались только они с Захаром. Но зато в поселке было людно. Одни бежали с ведрами к дымящимся развалинам, другие несли на носилках или просто на руках окровавленных, стонущих людей.

— Раз, два, взяли!.. Е-ще-о, раз!.. Пошел, пошел, ходом! Ходом! — несется с железнодорожных путей.

Так вот где матросы с катеров! Один разбитый бомбой вагон сошел с рельсов и загородил путь. И теперь, подсунув бревна, матросы и люди в рубашках, куртках и комбинезонах напрягают силы, чтобы поскорее столкнуть его под откос.

Еще немного — и вагон качнулся, приподнялся и рухнул с небольшого обрыва. Затрещали доски, и, перевернувшись, вагон замер, подняв к солнцу, словно для просушки, свои колеса со следами смазки. Зазвенели рельсы под ударами молотков, замелькали комья земли, и вот осторожно, переваливаясь с боку на бок, уже прошел по отремонтированному пути паровоз с цистернами.

В разорванном кителе вернулся на катер Агапов. Высокий, плечистый, он сейчас чем-то напоминал Курбатова. Остановившись около Вити, он протянул ему руку и сказал:

— Спасибо, Орехов, выручил.

Не юнга, не Витя, а Орехов! И это для Вити было больше, чем благодарность: его признали равным! Вот взглянул бы на него сейчас отец!..

Правда, Изотов по-прежнему подмигивает и показывает глазами на лишнюю кружку компота, припрятанную для него, но и это было сделано как-то иначе.

И вдруг сердитый голос Бородачева:

— Юнга! А пулемет за вас чистить я буду?

Витю точно холодной водой окатили. Он покраснел и сразу побежал к пулемету. И как он мог забыть про него?

Захар тоже работает. Гильзы он уже собрал и теперь набивает патронами новую ленту, то есть выполняет обычную работу второго номера пулеметного расчета. Витя временами ловит на себе его внимательный взгляд и волнуется, торопится.

Наконец пулемет вычищен, собран.

— Теперь зарядите его и дайте короткую очередь, — приказывает Захар. — Я вам говорю, юнга: дайте короткую очередь.

Вите непонятно, зачем это нужно, но он поднимает стволы и жмет пальцами на фигурный рычаг. Лязгнули затворы, но пулемет не ожил, не забился в руках.

— Я жду, когда вы дадите очередь, — снова напоминает Захар, и в голосе его Витя улавливает насмешку. — Не можете? И немудрено. Вот эта маленькая деталь, случайно, не от вашего пулемета?

— Моя… Понимаешь, Захар, забыл…

— И не Захар, а командир пулеметного расчета! Почему вы забыли эту деталь? Плохо знаете свое оружие, вот и забыли. А если бы сейчас опять фашистские самолеты налетели? Надо стрелять, а вы только носом швыркаете!

Под этим натиском Витя совсем растерялся, а Захар продолжал уже более спокойно:

— Ошибка твоя в том, что ты после экзамена возомнил себя заправским пулеметчиком. Я ни разу не видел, чтобы ты разобрал пулемет. А ведь здесь, Витя, нужна постоянная учеба. Любить пулемет надо. Почему сегодня у нас не было ни осечек, ни задержек? Да потому, что другая мать так за своим ребенком не ходит, как я за пулеметом!.. И стрелял ты сегодня тоже с ошибочкой. Вот когда зависнет самолет, тогда и бей по нему! А ты в это время и переносил огонь на другого… Ясно теперь, за что я тебя ругаю?

— Так точно.

— Тогда снова собери пулемет и иди обедать.

Пока Витя вновь собирал пулемет и обедал, два других катера-тральщика ушли. Так и не успел побывать на них, расспросить об отряде, о Курбатове. Катера сопровождали караван и забежали к заводику лишь затем, чтобы передать приказ — сразу после окончания ремонта полным ходом, без остановок, следовать в Сталинград.