Последний койот

По данным автоответчика, сообщение было получено во вторник в шестнадцать часов. Вероятно, Паундс звонил ему перед тем, как отправиться домой. «Ну и черт с ним, – подумал Босх. – Эта машина в любом случае кусок дерьма – и ничего больше. Пусть забирает».

Второе сообщение надиктовал на автоответчик Эдгар.

« – Гарри, ты дома? Это Эдгар... Давай забудем о том, что сегодня произошло, ладно? Согласимся с тем, что я был дерьмом и ты был дерьмом, мы оба вели себя как последнее дерьмо, и поставим на этом точку. Останешься ли ты моим напарником в будущем или мы больше не будем работать вместе, в настоящий момент не имеет значения. Я в любом случае многим тебе обязан, приятель. И если когда-нибудь об этом забуду, можешь снова послать меня к такой-то матери, как ты это сделал сегодня. Ну а теперь плохая новость: я проверил все файлы и картотеки, где могли оказаться записи о криминальном прошлом этого парня, Джонни Фокса. Но ничего на него не нашел. Ни в НСИС, ни в ДОДЖ, ни в ДПП, ни в департаменте исправительных учреждений, ни в федеральном отделе ордеров – нигде. Такое впечатление, что этот парень чист как стекло, если, конечно, еще жив. Ты говорил, что у него нет даже водительских прав. Ну а коли так, существует вероятность, что тебе сообщили вымышленное имя, но скорее всего этого типа давно уже нет среди живых. Вот, собственно, и все, что я хотел тебе сказать. Не знаю, что ты затеял, но если тебе понадобится моя помощь – звони. Сейчас десять часов семь минут, так что можешь позвонить мне домой, если...»

На этом запись обрывалась. Эдгар превысил временной лимит. Босх перемотал пленку и налил себе вторую чашку кофе. Вернувшись на веранду, он вновь задумался о нынешнем местонахождении Джонни Фокса. Ничего не выяснив в транспортном управлении, Босх решил, что Фокс, возможно, находится в тюрьме, где водительские права не требуются и соответственно не выдаются. Но Эдгар не нашел его ни там, ни в других федеральных базах данных. Теперь Босху оставалось лишь предположить, что Фокс и вправду чист или, как предположил Эдгар, умер. Если бы Босху предложили заключить пари, он выбрал бы последнее. Люди, подобные Джонни Фоксу, просто не могут не нарушать закон.

Можно было, конечно, отправиться в муниципальный отдел записи актов гражданского состояния и поискать там свидетельство о смерти Фокса. Однако без даты смерти это было все равно что искать иголку в стоге сена. На это могло потребоваться несколько дней. Поэтому, прежде чем наводить справки в муниципалитете, Босх решил испробовать более легкий путь и обратиться в «Лос-Анджелес таймс».

Вернувшись в дом, он набрал номер репортера Кейши Рассел. Она была новым человеком в отделе криминальных новостей и стремилась сделать себе имя. Несколько месяцев назад она даже пыталась использовать Босха в качестве своего источника в ПУЛА. Обычно репортеры начинали с того, что кропали многочисленные статейки по мелким делам, не заслуживавшим большого внимания. Однако в процессе расследования они вступали в контакт с детективами, которые вели следствие, и втирались к ним в доверие в надежде в будущем получать от них информацию по другим, более интересным и крупным делам.

Рассел написала за неделю пять статей об одном деле, которое расследовал Босх. Это было так называемое домашнее насилие. Некий муж, которому властями было запрещено подходить к новому жилищу своей супруги, решившей пожить от него отдельно, нарушил это постановление и отправился к ней с визитом на улицу Франклина. Затащив ее на балкон пятидесятого этажа, он сбросил ее вниз, после чего последовал за ней сам. Пока Рассел писала свои истории, она несколько раз беседовала с Босхом. В результате с каждой новой статьей они у нее стали получаться более полными и глубокими. Ее последние тексты понравились Босху, и он даже проникся к ней некоторым уважением. Однако он нисколько не сомневался, что эта женщина рассматривала статьи, написанные с его подачи и с упоминанием его имени, а также свое повышенное внимание к его особе как своеобразный строительный материал для создания долговременных отношений типа «репортер – следователь». С тех пор не проходило и недели, чтобы она не позвонила Босху под каким-нибудь благовидным предлогом и, пересказав полученные из других источников последние департаментские сплетни, не задала краеугольного для каждого уголовного репортера вопроса: «Какое-нибудь интересное дельце наклевывается?»

Кейша взяла трубку после первого же гудка, и Босху оставалось только гадать, с какой стати она поднялась в такую рань. Он-то всего-навсего планировал оставить ей устное сообщение на автоответчике.

– Кейша? Это Босх.

– Привет, Босх. Как поживаешь?

– Насколько это возможно, хорошо. Полагаю, ты обо мне уже слышала?

– Не все. Знаю только, что тебя отправили в административный отпуск. Но никто не объяснил мне почему. Ты об этом хочешь поговорить?

– Не совсем. То есть, я хочу сказать, не сейчас. Я собирался попросить тебя об одолжении. Если дело выгорит, я дам тебе материал для статьи. В прежние времена репортеры охотно соглашались на такого рода сделки.

– Что я должна сделать?

– Отправиться на прогулку в морг.

Она издала протяжный стон.

– Я имею в виду газетный «морг». У тебя в «Таймс».

– Уже лучше. Что конкретно тебе нужно?

– У меня есть одно имя. Из прошлого. Этот парень был ходячим собранием всех пороков в конце пятидесятых и, возможно, в начале шестидесятых. Но с тех пор я потерял его след и полагаю, что он уже умер.

– Так тебя интересует некролог?

– Сомневаюсь, что мой герой относится к тому типу парней, о которых «Таймс» стала бы печатать некрологи. Это был во всех отношениях мелкий человечек. Я просто думаю, что если его смерть была безвременной, «Таймс» могла поместить по этому поводу небольшую заметку.

– «Безвременной»? Ты хочешь сказать, если ему вышибли из револьвера мозги?

– Ты правильно понимаешь ситуацию.

– Хорошо, я займусь этим делом.

Босху показалось, что в её голосе прозвучала некоторая заинтересованность. Кейша явно считала, что такого рода услуга с ее стороны упрочит их отношения и принесет ей дивиденды в будущем. Босх решил не рассеивать ее иллюзии.

– Итак, его имя?

– Его зовут Джон Фокс. Но обычно его называли Джонни. Последние мои данные на него относятся к тысяча девятьсот шестьдесят первому году. Он был сводником, подонком, отбросом общества.

– Это белый, черный, желтый или коричневый парень?

– Это был белый подонок.

– Ты знаешь, когда он родился? Это облегчит поиски, если вдруг обнаружится, что в газете упоминаются разные Джонни Фоксы.

Босх назвал год, месяц и день рождения Фокса.

– О'кей. Как мне тебя найти?

Босх продиктовал ей номер своего мобильника. Он знал, какая это отличная наживка. Можно было не сомневаться, что этот номер мгновенно перекочует в персональный компьютер Кейши в файл «Полицейские контакты». Она накапливала и берегла подобные сведения с таким же упорством и старанием, с каким иная дама собирает и хранит ювелирные изделия. Ничего удивительного: обладая номером его мобильника, она могла связаться с ним практически в любое время. Ради такой добычи стоило порыться в газетном «морге».

– Ладно, Босх. Я встала сегодня так рано, потому что у меня на утро назначена встреча с редактором. Но после этого я сразу же отправлюсь в наш газетный архив. И как только обнаружу там что-нибудь любопытное, сразу же тебе перезвоню.

– Если там найдется что-нибудь любопытное.

– Будем надеяться.

Повесив трубку, Босх съел немного кукурузных хлопьев из коробки и прослушал новости по радио. Он перестал подписываться на газеты из-за строительного инспектора Гауди, для которого оставленная на пороге почта являлась свидетельством проживания в назначенном на слом здании. Ничего из услышанного по новостным каналам его особенно не заинтересовало. По крайней мере о новых убийствах в Голливуде не сообщалось. Значит, он ничего не потерял.

Впрочем, одна новость, прозвучавшая после сообщения о положении на дорогах, привлекла его внимание. Обитавший в городском аквариуме в Сан-Педро осьминог вырвал щупальцами трубу из цистерны, обеспечивавшей циркуляцию воды в аквариуме. Вода вытекла, и осьминог умер. Активисты из организаций, боровшихся за сохранность окружающей среды, назвали это самоубийством. По их мнению, осьминог таким радикальным способом выразил протест против своего содержания в неволе. «Подобное только в Лос-Анджелесе возможно», – мрачно подумал Босх, выключая радио. Это такое жуткое, неприспособленное для жизни место, что даже морская тварь не выдержала и убила себя.