Страница 32 из 47
Я пошел на стоянку Ли-2 Попкова. Пусто. Подмерзший снег еще хранил след от колес шасси. Растает он, пройдет и след. Снял ушанку. Холодный влажный ветер ровно тянул над полем. Сиротливо били крылья разорванной палатки. И мне вдруг до слез стало обидно, что не увидел я Екатерининский дворец…
9 апреля полк получил приказ из штаба дивизии: «На участке действий авиаполка противник перешел в решительное наступление, вводя в бой все огневые средства и пехоту. Авиация действует по переднему краю наших войск. В ночь на 10 апреля уничтожить артпозиции и скопления войск противника в районе пункта Аувере, разрушить перекресток дорог в 15 километр юго-западнее Нарвы».
— Готовить будем двадцать машин, — сказал Фомин, собрав нас, авиатехников. — Для двух вылетов…
Весь день прошел в работе. Новые заботы, тревоги оттеснили в прошлое и гибель экипажей, и то, что смерть едва не зацепила меня своей косой.
В сумерки два Ли-2 взлетели на поиск целей и обозначение их САБами и зажигалками. Ведущим основной группы шел Ли-2 старшего лейтенанта Константина Ворошухи. Растаял в небе гул последней машины, над аэродромом повисла тишина. Мы остались ждать своих товарищей. Розовыми светлячками плавали огоньки самокруток, тихий говор слышался на опустевших стоянках. О чем говорят авиатехники в такие минуты? О всем. О доме, о том, что обмундирование износилось, а нового не дают, клянут Гитлера и намечают планы на мирную жизнь… Но вслушайтесь в их разговоры, и поймете, что мыслями они совсем не дома, не в каптерке старшины, не в Берлине и не в послевоенном времени. Всем существом своим, всей душой каждый из нас в бою, с экипажем, с машиной…
— Идут! — и затихли разговоры.
Самолет Ворошухи садился «с прямой». В свете посадочного прожектора было видно, как он тяжело ударился о землю. Что с ним? Я и еще несколько чело бросились к машине. Дверь распахнулась. Первым шел командир, за ним — второй летчик Валентин Мурзаков, штурман Владимир Буховец, штурман-стажер Павел Алексеев… Мы напряженно ждали. Ли-2 досталось так, что о втором вылете и мечтать он не мог. Подъехал на «виллисе» командир полка. Встал рядом с нами. По лесенке сошел борттехник А. А. Волков за ним — стрелок-радист старшина Е. А. Вербицкий. Ворошуха направился к Осипчуку, вскинул руку к виску. Осипчук остановил его:
— Вижу сам, что в рубашках родились. При таких повреждениях самолет должен разваливаться в воздухе.
— Ничего; — улыбнулся Ворошуха. — Мы еще повоюем.
У Ли-2 — десятки пробоин от осколков, один снаряд взорвался в самолете, и только чудом никого не задело, хотя парашюты посекло. Пробит пол у трубопровода от бензобака. Я прикинул: три сантиметра левее, и баки взорвались бы — осколки-то от термитных снарядов.
Мягко ворча, на посадку один за другим заходили наши машины. Все двадцать.
Днем, заделав листами дюралюминия большие дыры, экипаж Ворошухи, в который был включен и я, перегнал израненный Ли-2 под Калугу в мастерские. Взамен получили отремонтированный самолет из нашей же 2-й авиаэскадрильи и вернулись на аэродром в Пушкин.
14 апреля на псковском участке Ленинградского фронта наши части перешли в наступление. В полку приподнятое настроение. Мы уже знали, что 26 марта 1944 года советские войска вышли к границам Румынии, вступили на ее территорию. Пришел и наш черед гнать врага с родной земли. Бомбим артпозиции в районе Иерусалимки, Глоты, Череха, южнее Пскова. Наносим массированные удары по сланцеперегонным заводам и рудникам в районе Кивныли и Тюрсамаэ, восточное Дукваре. Бомбим скопление войск в пункте Адивере. Почти месяц сложнейшей боевой работы — и без потерь. Было от чего прийти в хорошее настроение. Оно покинуло нас ночью девятого мая.
В эту ночь 25 наших Ли-2 парами и звеньями взлетели на бомбежку эшелонов на станции Тапа в трех десятках километров юго-западнее Ракваре. Три самолета горящими факелами прочертили ночное небо над этой станцией. Один из них был наш — командира отряда старшего лейтенанта Б. В. Бурканенко. Одессит, весельчак, он мрачнел, когда при нем говорили об Одессе. Он боялся встречи с лежащим в руинах родным городом, который так любил. В том же горящем факеле оборвалась жизнь штурмана лейтенанта Николая Ивановича Булаха. Ему не повезло первый раз в экипаже Н. И. Рассадина. В октябре сорок третьего их сбили под Рославлем. Булах уцелел. Несколько дней он пробирался к линии фронта, перешел ее, вернулся в полк. И вот погиб под Тапой. Пустыми остались и нары старшины И. Г. Казакова. Долгое время он работал мотористом, механиком. Рвался в небо. Стал бортмехаником. Восемьдесят первый вылет оказался для него роковым.
Словно разделяя нашу горечь и боль по погибшим друзьям, небо на четыре дня заволокли тяжелые свинцовые тучи, хлестал дождь. Но на войне долгому о нет места. Может быть потому, что все в ней равны перед смертью и никто не знает, что ждет его завтра. К тому же работы все прибавлялось.
Ночью 26 машин вылетели для бомбежки железнодорожной станции города Тарту. По донесениям разведки, там скопились вражеские эшелоны с войскам и техникой. Обеспечивали удар экипажи Ли-2 П. И. Фурсова, И. П. Михейкина и М. К. Аджбы. Они осветили и обозначили цель, блокировали немецкий аэродром. Задание было выполнено успешно, но без неприятностей не обошлось. В полете вышла из строя гидросистема на самолете старшего лейтенанта А. В. Сорокина. Пришлось ему вернуться и садиться с бомбами под фюзеляжем. Мы с тревогой ждали его посадки. И не зря. Когда самолет коснулся земли, правая стойка шасси сложилась. Ли-2 лег на крыло, винт рубанул землю… Мы рванулись к машине, неуклюже лежавшей посередине ВПП.
— Здесь ей не место, — скомандовал Фомин. — Полосу нужно освободить. Оружейники, за работу!
Вооруженцы быстро вывернули взрыватели, осторожно сняли бомбы. Подвезли резиновые мешки, разложили под крылом, подсоединили к ним баллоны со сжатым воздухом. Машину выровняли. Правую ферму шасси поставили в выпущенное положение, зафиксировали в специальном приспособлении и отбуксировали самолеты на стоянку. Вокруг него, как вокруг больного, засуетились техники, механики, мотористы. Заменили гидросервопоршень, механический замок фиксации шасси, сняли воздушный винт…
Винты — трехлопастные, изменяемого шага, с гидравлическим устройством автоматического флюгирования — доставляли нам немало хлопот. В полк они поступали в разобранном виде. Вначале, еще на фронте под Сталинградом, сборку винтов и их монтаж вели специалисты из полевых авиаремонтных мастерских. Это тормозило работу, задерживало ввод машин в строй. В октябре сорок второго года решили отправить на стажировку в ПАРМ-10 старших техников отряда, по одному-два человека от эскадрилий. Там я научился ремонтировать собирать и балансировать воздушные винты. А повреждения они получали часто. При рулежках, если машины попадали колесами в воронки от бомб. При складывании ферм шасси. Их секли осколки зениток, рвали пули…
Забоины и «вырывы» по задней кромке лопасти обрабатывали напильником, шлифовали наждачной бумагой. Если же повреждались передние кромки — ребра атаки, лопасти приходилось менять. А съем и монтирование винта — операции сложные. Нам же приходилось выполнять их не только на базовом аэродроме, но и в местах вынужденных посадок Ли-2.
На машине Сорокина эту работу мы сделали за три часа. Оставалось заменить согнутую консоль крыла. Она нашлась в запасе у заботливого и прижимистого Николая Степановича Фомина, старшего инженера полка.
— Дружней, ребята, — подбадривал он. — Немцы заждались этот Ли-2. Что-то, говорят, давненько бомб на наши головы никто не кидал. Где этот Сорокин?
Незамысловатый юмор, но улыбка на фронте — совсем не последнее дело. И к следующей ночи экипаж получил готовую к боевой работе машину.
…Сияло солнце. На полковом построении командир полка Б. П. Осипчук от имени Советского правительства вручал государственные награды. Мы выполнили свой долг на Ленинградском фронте. Полк совершил 1159 боевых самолето-вылетов, налет ночью составил 2851 час. На врага сброшено 6289 бомб общим весом 1215 тонн.