Плохие кошки

Почему его не выгоняли? Бог весть. По части ловли мышей от Мерзика в театре действительно была ощутимая польза. Это и декораторы отмечали, и костюмеры, и особенно работники буфета К тому же режиссер, хоть и не признался бы в этом никому, отдавал себе отчет — Мерзик, при всех его мерзостях, делал театру имя. Давно забыт был Островский, а легенда о коте в роли кота жила. И некоторые зрители, кажется, ходили в М-ский драматический лишь для того, чтобы застать момент, когда Мерзик триумфально выйдет на сцену и даст новую пищу для театральных баек и сплетен.

По весне Мерзик исчезал месяца на полтора-два. И каждый раз труппа вздыхала с облегчением, надеясь, что он не вернется. Но проходил сезон бурных гуляний, кот появлялся откуда ни возьмись — тощий, облезлый, чрезвычайно собою довольный, — и все начиналось сызнова. Была мысль его кастрировать, раз уж никуда не деться от этого чудовища, но операция требовала денег, а платить из своего кармана никто, конечно, не желал. Да и стал бы он, лишенный мужского достоинства, снова ловить мышей — большой вопрос Так что все оставалось как есть, и конца-краю этому было не видно.

В театре к Мерзику окончательно привыкли и кое-как смирились.

В один прекрасный день Леночка, с мороза раскрасневшаяся, словно только что упорхнула со страниц «Избранного» поэта Блока, влетела в гримерку и застала Леонида Ильича за престранным занятием. Он, покрасневший от натуги, грозно сдвинувший мощные седые брови, чертыхаясь, пытался упихнуть Мерзика в клетку с фальшивой канарейкой, которая несколько лет пылилась в углу после закрытия одного из спектаклей. Мерзик выл и судорожно цеплялся всеми четырьмя лапами за рукав шокинского пиджака. Престарелая прима Полянская с мстительным видом наблюдала за этими манипуляциями со своего места и давала ценные советы.

— Головой пихайте! Что вы его задом-то?! — командовала Полянская.

— Сами бы… по… попробовали, — пыхтел Леонид Ильич, утирая пот со лба.

— Ва-а-а-а! — кричал Мерзик, и хвост его истерично мотался из стороны в сторону.

— Что это вы тут делаете? — полюбопытствовала Леночка, распутывая свой длинный яркий шарф.

— Мы… грант… выиграли, — отвечал Леонид Ильич.

— Грант? — Леночка удивленно подняла бровки. В ее легкой светлой голове грант никак не вязался с необходимостью мучить животное.

Кот был в панике и уже явно измотан. Его желтые глаза были вытаращены, шерсть дыбом. И, кажется, даже фальшивая канарейка в клетке как-то нехорошо насторожилась.

— Да головой же! — кипятилась Полянская.

Леонид Ильич, извернувшись, попытался-таки сунуть Мерзика в дверцу головой вперед. Голова прошла, и сразу стало ясно — все остальное при любом раскладе останется снаружи: Мерзик питался не только мышами и крысами, их он убивал, скорее для развлечения, а в благодарность буфетчицы и костюмерши разнообразили его рацион молоком и колбаской, так что габариты он по зиме нагуливал весьма солидные и спускал все лишь на мартовских прогулках.

Леночка подошла к Леониду Ильичу и отобрала кота. Тот сразу обнял ее обеими лапами, больно впившись в плечи, и испуганно тыкнулся горячим носом под подбородок, как бы желая сказать: «Спаси, хозяйка!» Леночка гладила его и чувствовала, как внутри, под шерстью, все дрожит и колотится.

— Так что здесь все-таки происходит? — опять спросила она.

— Мы выиграли грант. К нам едет областной Шекспировский фестиваль, — Шокин обреченно захлопнул дверцу клетки. Канарейке явно полегчало.

— А зачем над котом издеваться? — опять не поняла Леночка.

— Молодым Бог ума не дал, — процедила Полянская сквозь зубы и стала раздраженно пудриться.

— Леночка, вы же умная девушка, — сказал Шокин примирительно. — Вы же понимаете, этот кот нам все сорвет!

— Зачем ему? — беспечно отмахнулась Леночка. И зашептала, засюсюкала в черное ушко: — Мерзичек у нас воспи-итанный кот! Правда, Мерзичек? Мерзичек большой любитель Шекспи-ира и не ста-анет срывать фестиваля!

Мерзик замер у нее на груди и предусмотрительно помалкивал.

— Как же, не будет он! — Леонид Ильич воздел руки к пыльной театральной люстре, призывая ее в свидетели. — Он нам Новогоднюю сказку, и ту умудрился испоганить!

— Ну и неправда! Детям он понравился! Правда, Мерзичек? — Леночка чмокнула кота в макушку, и тот недовольно тряхнул ухом.

— Я просто хотел его запереть, вот и все.

— На весь фестиваль? — усмехнулась Леночка. — Это на сколько же выходит? До самого лета?

— Почему до лета? До середины февраля.

— Вы соображаете, что говорите? — возмутилась Леночка. — Запереть на полтора месяца и не выпускать! А если бы вас бы самого?!

— Да не запереть до середины февраля! Фестиваль до середины февраля! — с досадой ответил Шокин. — Я просто прикидывал, куда бы его девать, когда тут у нас делегаты играть будут. А то вылезет на сцену этот паразит, а скажут, что мы нарочно! А отвечать кому? Шокину! Понимать же надо!

— Ну конечно! Клетка — отличный выход, — насмешливо сказала Леночка, опуская Мерзика на пол.

Мерзик тут же метнулся мимо Шокина под шкаф и там затаился.

— Клетка — это жест отчаяния! — буркнула Полянская из своего угла. — У нашего Леонида Ильича с головою неважно. Он у нас не первой свежести работник. Хороших идей нет, так хоть какие!

Шокин ничего ей не ответил, только зыркнул недобро. Про Полянскую все в театре понимали, что с ней лучше не связываться — ты ей слово, она в ответ сто, да таких, что потом не отмоешься. А Леночке объяснил: если бы убирать Мерзика в клетку и уносить куда подальше, в подвал или на чердак, он бы и не помешал никому.

Леночке было ужасно жалко Леонида Ильича — он стоял посреди гримерки, большой и нелепый. И рукав пиджака был у него весь испорчен.

— А давайте ему поводочек купим! — предложила Леночка. — Мы его будем на время спектаклей в гримерке за поводочек привязывать!

— К чему привязывать?! — Полянская вложила в этот вопрос весь свой сарказм.

— Да хоть к батарее! — парировала Леночка.

Леонид Ильич только рукой махнул и пошел из гримерки прочь. На следующий день, впрочем, принес поводок.

Теперь жители М-ска могли наблюдать, как во время спектаклей кто-то из обслуги выводит с черного хода театра большого черно-белого кота на поводке и битых два часа выгуливает по окрестным газонам, а кот кричит и пытается вырываться. Потому что привязывать в гримерке к батарее все-таки не получилось. Слишком громкий был у Мерзика голос, слишком несчастным и униженным чувствовал он себя от подобной несвободы. Помножьте одно на другое — и получится психологическое оружие такой силы, что ни в сказке, ни пером, ни как-то иначе. Это было слышно уже не только на сцене, но даже в буфете и в фойе, и уже приходила под двери дирекции театра делегация местных бабушек, грозя всяческими карами, включая открытое письмо в «Гринпис».

Фестиваль начался без приключений. Поводок действовал, Мерзика было не видно и не слышно. Леонид Ильич мысленно благодарил Леночку за светлую идею. Он сидел в боковой ложе справа от сцены и дремал На сцене шел «Гамлет», уже четвертый за последнюю неделю, и пока Лозинский выигрывал у Пастернака 3:1. Эти явно нахватались модных столичных тенденций — по сцене ходили люди в строгих пиджаках, вся охрана снабжена была милицейскими черными рациями, которые при всяком удобном случае вполне натурально перхали, воспроизводя невнятные обрывки внутренних переговоров. Гамлет — бледный, изящный, как барышня жеманный — метался по сцене в ярко-голубом шелковом пиджаке, с цветным платком на шее, но Леониду Ильичу было лень думать, к чему это все и зачем его так разрядили. За свою долгую театральную жизнь видел он и не такое. Вот и завтра по расписанию был опять «Гамлет». И опять соригинальничали — «Гамлета» привезли в переложении Сумарокова, сделанном в середине восемнадцатого века. Кажется, что-то такое Шокин читал на заре туманной юности, по старому, еще с ятями, изданию. Был он тогда горяч и любопытен, поражен вирусом энтузиазма и всеми силами старался обратить на себя внимание. «Хитро выпендриться», — невесело думал он сейчас, по прошествии лет. Потому что давно убедился на практике — наиболее банальными всегда оказывались именно те постановки, которые претендовали на. Отчего так выходило? Шокин не знал. Может быть, оттого, что смысл уходил в броские и незначительные мелочи, как пар уходит в гудок? Менее всего сумароковский «Гамлет» имел отношение к Шекспиру, зато носил характерные черты политического памфлета. Да и переведен-то был как-то не по-человечески. То ли с французского, то ли с немецкого. «К выборам, что ли, стараются? — думал Шокин. — Ну-ну».