Плохие кошки

Без моего плохого котика стало очень холодно. Наверное, за всю жизнь так не мерзла. Без зазрения расчехлила сегодня теплое, а также сапоги, но, думаю, время проследовать под сельдь и прочие шубы. Снова приз зрительских симпатий получает мой нетбук, который горячий, как два моих семипядных лба. Я, находясь между пылающим нетбуком и нагревающимся системником стационарного компьютера, подумываю врубить «пи-эс-пи», чтобы согреть пальцы. Вот тебе, бабушка, век технологий, вот тебе, бабушка, власть машин. Вот тебе замена теплому боку.

Наверное, никогда я так не мерзла, потому что весь этот год для меня осень. Мы расстались с мужем ровнехонько на первое сентября, и я все никак не могу перевернуть лист календаря. Я пытаюсь схорониться от холода, идущего изнутри меня, классическими способами: недавно купила себе свитер в Pull&Bear, и что вы думаете? Пришла домой, давай отрезать бирочки, а там надпись: Lonely winter. Свитер, черт побери, для одиноких. Нет уж, верните сентябрь всея Руси и октябрь головного мозга.

Я пытаюсь полюбить просыпаться от острого чувства осени. Слышу, как она хлопает входной дверью и бросает вещи на пол. Звякают бутылки и шелестят листья книг. Хоть ты и не видишь из кровати корешков, нет сомнения, что это шуршит «Ночь в одиноком октябре» Роджера Желязны, а дребезжат бутылки коньяка. Точно осень, даешь зуб на отсечение. Она заходит в комнату, и дождь начинает капать с потолка, единственный путь спасения лежит через коварные хребты, гномьи катакомбы и леса диких эльфов в волшебную страну под одеялом. Я собираюсь в путь. Дамы кидают чепчики вверх, дети плачут. Я посылаю воздушный поцелуй с отплывающего корабля Дураков и Дорог, и кто-то падает замертво.

Соль просыпается к ссоре, к чему каждое утро просыпаюсь я?

Сегодня я куплю мнемонические правила забывания людей. Только дорого, только хардкор.

Как только я уехала от мужа, начался потоп и чума, то есть прорвало канализацию и заболел наш котик. Мужчина оказался совершенно не приспособлен к прикладной ветеринарии, и я ездила к нему каждый день, вместо ветеринарии прикладывала себя. Десять уколов в день — это не шутки. Сначала Чаплин не бегал и сильно страдал, а потом уже начал уматывать от меня с инсулиновым шприцем в заднице, поэтому колоть его по сто раз на дню было еще и кардионагрузкой. Для кота. Для меня это были кардиоперегрузки, потому что больной котик, сами понимаете, я исколола себя шприцами с головы до ног, пока головы и ноги не закончились. Чаплин выздоровел, заколосился, и у меня отлегло от сердца что-то размером со слона.

О чудесное, беззаботное время, когда я ненавидела кошек, где ты?

В любом случае Чаплин хорош гусь, меня приставили к ордену, чтобы я не шаталась. Ни дня без аксельбанта. Человек-Васюхина, руки в боки, плащ на ветру, а также маска, ключи от города и злодей в помаде плачет в автомате.

Я смеюсь над собой, пытаюсь постоянно — над своими мужчинами, над своими жизнями, мне кажется, так и умру от смеха.

Кто-то говорит мне:

— По-моему, на твоих похоронах будет восемьдесят процентов мужиков, и все они будут плакать.

— Потому что все наконец закончилось?

— И можно начать жизнь заново.

Я слышу свой крик где-то глубоко внутри. Я закрываю и открываю глаза, дни мелькают как цветные картинки, моя задача не упасть, не навредить себе, не прелюбодействовать, не воровать, не убивать и носить шапку.

Я в Шерстяных Носках, округ Колумбия.

Наш технический директор женился пару месяцев назад, решил недавно отпраздновать. Чем черт не шутит, думаю, а вдруг познакомлюсь с кем. Заморочилась, взяла у Ленки утюжок, у Сашки сережки, навела кудрей, стрелки нарисовала, красота красотой.

Такси даже заказала, чтобы прическа не сбилась.

Приезжаю, оглядываюсь: клуб для школьников, все ощущения от дискотеки в одиннадцатом классе поднялись во мне за доли секунды и подкатили к горлу. Посередине зала стоит стол, на столе алкоголь и салаты. САЛАТЫ в больших хрустальных вазах, в них еще ложки втыкают, чтобы накладывать, оторочено все вялым виноградиком и плохо порезанными фруктами. Темно. На стенах написано что-то фосфоресцирующей краской, но я боюсь это читать. У меня же ПРИЧЕСКА, черт побери!

Люди ужасны. Там была упитанная дама в меховом корсете и шляпе в леопард. Это был верх проституточности, который я видела, но на фоне всего она-то была уместна, а я выделялась и сидела бельмом. Через полтора часа все стали пьяные и начали танцевать паровозиком. Я с горя тоже напилась, думала, что это место мне покажется лучше, и люди более красивыми, но все что-то еще больше плохело. Наверное, первый раз в жизни так отчетливо поняла, что это ниже моего достоинства там находиться. Какой-то юнец посадил меня в такси, и я была такова. Так обидно. Кудри же, а там такое форменное оливье.

Отправила даже Боженьке эсэмэску: «Боженька, зачем ты отправляешь меня в такие места?»

Через минуту пришло сообщение от Четвертого, начинающееся с «как мы с отцом рыбачили под Кандалакшей и шли на леща».

Спасибо, пожалуйста. Это уже не бабочки, а тиранозавр рекс, а также бронтозавр и трицератопс порхают в моем животе.

Нитрино разогналось до скорости света, а мне не во что обуться. «Ароматы кварков» — так бы я назвала линию своего парфюма.

Мне кажется, что нам нужно скинуться и вылечить всех мужчин сразу. Россия делает что-то запрещенное Европейской конвенцией по правам человека со всеми носителями XY-хромосом. Кто-то еще надеется, что заграница нам поможет, но сейчас я расскажу всю правду, переданную мне мамой с помощью средств связи.

Была у нас одна приятельница, которая работала в собесе. Такая русская женщина с косой саженью в плечах, груди и крупе. Большая крашеная блондинка, ближе к сорока, со шрамиками на плече от вакцины «хочу замуж за иностранца». То она, бедная, мыкалась в Алжире, да не взяли. Она в Турцию на амбразуру — не берут. Помоложе есть. Не унять русскую женщину, особливо к сорока годам незамужнюю. Села она на коня, да в Италию подалась на отдых. Там чудо чудесное с ней приключилось. Подъехал принц сорока пяти годков на «порше» в яблоках, одной рукой бизнесом руководящий, другой — в машину зазывающий. Английского он не знал, язык любви сплотил их, разложил диван и обесчестил. Все вышло. Она в Питер вернулась, светящаяся аки радиоактивная ворона. Принц ее визами заваливает, билеты присылает, а она только давай ездить. Так продолжалось несколько месяцев, пока язык любви не надоумил принца на ломаном английском сказать:

— Я есть приеду к тебе на Новий Гот, с мамой знакомиться, да руки просить всякие.

Счастье накрыло ее, однокомнатную квартирку с мамой, где наша героиня проживала, и пожаловало в собес.

— Не видеть вам всем меня больше, крысы вы канцелярские! — кричала счастливица. — Последние деньки работаю! А потом — фьють! Улечу от вас, увечных да сирых, в страны заморские принцессой жить, а то и королевной! Идите вы все на хрен!

В собесе крысы канцелярские призадумались. В кашу ей поплевали, да не пошли куда звали.

Канун Нового. Он прилетает. Говорит, мол, не буду в гостинице жить. Давайте к маме! В однушку на Пискаревке!

А она плохо по-английски, по-итальянски никак, а языком любви не все можно объяснить. Ну ладно, что. Наготовили они борща, селедочки под шубой, гадость заливную, «оливьешечки» таз, да прочих изысков. Приехал принц На метро покатался, в «обезьяннике» посидел, на дороге упал, в магазине нахамили ему — принимает страна.

Сидит он, борщец ест и выдает:

— БОРСЧ! Боже! Снег! Хамло! Дороги! Водка! Вы дикая страна, но великая в своих борсчах и аутентичном аду. Ой, любо-дорого. Ой, не могу, держите меня. В жопу мой бизнес в Италии глупой. Остаюсь я тут. С мамой твоей, да с борсчом будем жить, поживать, да добра наживать. Все! Пойду полку прибью, да лампочку вкручу куда попало.