Дьявольская радуга

Надеюсь, тебе понятно, Девятый.

Ты можешь заметить: радиусы у кругов разные. Маленький радиус говорит о том, что время в этом круге течет быстрее. И, соответственно, момент встречи с мальчиком наступает быстрее (угловая скорость, считай, у всех кругов одинаковая). Как я понял из разговоров с Кивиром, чем меньше радиус, тем важнее жизнь этого человека. Допустим, ответы Второго нужнее, чем Первого. А Девятого нужнее Восьмого. В теории есть некто, чей круг жизни крайне мал. И можно считать, что этот N-ый постоянно встречается с Кивиром. И его ответы самые важные, самые нужные. Для чего нужные? Не знаю. Возможно, N-ый — и есть Кивир. Но я не уверен, а сам мальчик не отвечает.

Кивир много о чем мне рассказывал. У меня голова шла кругом от всех этих причудливых миров, в которых приходится жить моим двойникам. Червивые короли, Всплески, крылатые, кукуксы, норовые места, архаровцы, копченые, плетеные человечки, олги… Столько всего, столько необычного. Каждый мир уникален своими тварями. И всем управляет, похоже, Кивир. Как я понял, у мальчика — мальчика ли? — есть помощники: Человек-мотылек, Кумакан-проводник, Аанг-предсказатель и Тысяча-лиц.

Ты, Девятый, можешь спросить: откуда я всё это узнал? Удивительно, но об устройстве миров рассказал сам Кивир. Возможно, мальчик открыл тайны из-за моего возраста. Всё-таки я слишком старый. И после перерождения я всё забуду, к сожалению. Но вот мое письмо сохранится. Надеюсь, оно дойдёт до тебя, Девятый. Кивир обещал.

И есть еще кое-что: все-таки не рассчитывай, что мое описание устройства мира правильное и единственно истинное. Кивир может лгать. Я уже несколько раз ловил его на вранье. Допустим, мальчик частенько путает имена Седьмого. Намеренно или случайно он ошибается — не знаю. Порой Кивир говорил мне: «ничего не имеет смысла. Пытаться объяснить причину перерождений бесполезно. Всё постоянно меняется, Восьмой. Прими на веру мои рассказы».

Мальчик часто противоречит сам себе. Может, он лишь озвучивает ответы моих двойников? Озвучивает их взгляды на мироустройство? Не знаю. И знать не хочу, если честно. Мне наплевать, как там всё устроено. Но я обязан поделиться своими знаниями с тобой, Девятый. Это мой долг.

Я до сих пор удивляюсь, как быстро Кивир стал частью моей жизни. По сути, я пригрел змею на груди. Не должен я был обольщаться на внешность Кивира! Не должен! Лишь с виду он похож на мальчика… Но ведь Бог велел прощать врагов своих? Или же я просто неправильно понял строчки из Священного Писания? Опять одни вопросы.

Девятый, не борись с Кивиром! Попытайся понять его.

Об устройстве миров и о Кивире я тебе рассказал. Если ты позволишь, то я хотел бы написать еще о кое-чем.

Написать о том, как я умру. Девятый, позволь старику выговориться.

Я всё-таки построил часовню. Надеюсь, после моей смерти она простоит долгое время. Потому что её я строил со всей своей любовью. Я приложил массу сил, чтобы укрепить фундамент, поставить несущие балки. За часовню мне не стыдно. Хотя в ней тесновато и душно. Но зато в помещении вкусно пахнет ладаном и деревом.

Я много молюсь, соблюдаю посты. Я стал набожным человеком. Бог — вот моя сила. Он направляет меня на путь истинный и бережет от зла. И хотя Кивир говорил о том, что после смерти меня ждет перерождение, я молю Бога о Спасении. Хочу увидеть Святилище. Хочу услышать пение ангелов. (Неразборчиво.)

Надеюсь, я жил не зря. Верю, что после моей смерти за домиком будет кто-нибудь ухаживать. Еще остались люди. Должны остаться. Я попрошу Бога и Кивира, чтобы они направили усталого путешественника (или семью путешественников) к моему скромному жилищу. Дом хоть и покосился, но выдержит еще много зим. Да и крыша не протекает.

Опять мысли разбегаются. Прости, Девятый, старого дурака.

Я писал о Боге, о семье, об устройстве мира. (Неразборчиво.)

Я скоро умру. Уже выбрал день — в субботу, седьмого июля. Возле часовни вырыл двухметровую яму. Можно было, конечно, и не копать так глубоко, но мне надо быть на сто процентов уверенным, что я не оживу тухлой горой мяса. Гроб в яму я уже опустил, трубочку для вентиляции поставил. Хороший гроб сделал, качественный. Все-таки научился делать за сорок-то лет. Надеюсь, земля не продавит крышку.

Я умру в могиле! Заслужил! Над ямой растянул тент, сделанный из очень плотного матерчатого материала. На тент насыпал столько земли, сколько по моим прикидкам хватит, чтобы меня похоронить. Завтра я лягу в гроб, дерну за веревку и… И дальше понятно. Ты, Девятый, спросишь у меня: «Зачем ты хочешь себя убить? Это же грех!» Я и не собираюсь умирать. Специально проделал трубочку для дыхания. Я буду молиться в гробу. Буду просить Бога о прощении. Буду вспоминать прошлое, в конце концов. Надеюсь, Господь поймет мой поступок. Ведь у меня нет другого выбора. Не хочу вонючим кульком дерьма валяться на кровати в ожидании смерти.

Знаешь, Девятый, что самое забавное? Меня не крестили. Отец был воинствующими атеистом, если так можно выразиться. Он считал, что религия — опиум для народа. Мол, Бога нет, Иисуса никогда не существовало, а библию написали идиоты. Как ты был неправ, отец! И я очень жалею, что так и не покрестился. Эх! Натолкнулся бы на мой скромный домик священник! Вот бы чудо было! Не пришлось бы мне себя закапывать.

Какое длинное письмо у меня получилось. Пора закругляться. Если честно, не хочу заканчивать. Я боюсь. Боюсь завтрашнего утра. Страшно представить, как спрыгну в холодную яму, как лягу в гроб и… Лучше не думать об этом. Зря себе накручиваю. Легче мне не станет. Пожалуй, сегодняшний вечер подходит для того, чтобы напиться. В подвале меня ждет пузатая бутылки виски. Заслужил…

Ах да! Я же совсем забыл назвать своё настоящее имя. Меня зовут (зачирикано). Так привык к прозвищу «Восьмой» за эти четыре года, что и забыл про свое истинное «я».

Да, Девятый. Вот моя мудрость и вот мое письмо. Сейчас пятница, и я иду нажираться.

Завтра тяжелый день.

Седьмой

Седьмой не сразу понял, что кричит. Он цеплялся за отросток человеко-дерева и молился богу, чтобы хватило сил удержаться. Действия происходили слишком быстро. Голова, торчавшая из-под земли, после броска Кумакана шаром плоти начала разрастаться: губы надулись как воздушные шары; глаза вылезли из орбит; изо лба, порвав кожу, вылезла костяная ветвь, за ней другие…

Только чудом Седьмой не рухнул вниз. Он пытался разглядеть жирдяя и свиноподобных существ, но из-за стремительно разраставшихся ветвей рассмотреть ничего не получалось. В голове крутилась лишь одна мысль: «как найти Кивира без проводника?». Седьмой осторожно приподнялся на локтях, затем, стараясь не потерять равновесие, пополз в сторону, где ветвь была толще.

Воздух дрожал. Ветвь колебалась и тряслась. Вокруг Седьмого разыгрывалась настоящая буря. Оторвавшиеся костяные наросты кружились вокруг человеко-дерева. Ветер то усиливался, то ослабевал. Невесть откуда взявшиеся лоскуты кожи летали вокруг Седьмого и сияли радужными цветами. Что же натворил Кумакан? Для чего он бросил комок плоти в голову? Калейдоскоп цветов сбивал с толку глаза и разум. Ветви то соединялись друг с другом, то распадались. Иногда они словно змеи переплетались между собой и вонзались в Лицо, обнажая красные куски мяса.

— Больно! Мне больно! — заглушая шум ветра, раздался неизвестный голос.

Как только тряска прекратилась, Седьмой бросил взгляд на землю. Люди-свиньи окружили ствол — или еще голову? — человеко-дерева и задрали рыла. Седьмой поежился. Кого они разглядывали? Его? Он готов был поклясться, что твари по-человечески улыбались!

Некоторые из свиноподобных существ пытались забраться на дерево, но ветви росли слишком высоко — уродцам было не дотянуться.

Седьмой хотел разглядеть толстяка, но, видимо, хряки оставили от него лишь кровавое месиво.

Что теперь делать? Куда двигаться?

Думай, думай, тупая голова!

Что-то хрустнуло в нескольких метрах от него. Затем раздалось мычание. Седьмой встрепенулся. Звук послышался откуда-то с правой стороны.