Подлодки адмирала Макарова

На пламя «Мессудие» больно смотреть на фоне ночной тьмы. Там рвануло снова, отдавшись в переборках «Акулы», над клубами дыма взвился гейзер перегретого пара — взорвались котлы.

Решив, что флагману достаточно, капитан повел перископом вправо, услышав, как бухнуло с той стороны. Ланге не дремлет. Справа и впереди от «Акулы» что-то весело горит. На фоне зарева черный рангоут мачт и стеньг с поперечными реями кажется лесом кладбищенских крестов над кораблями некрещеных турок.

— Малый вперед, право руля.

Макаров оторвался от наглазника и увидел устремленные к нему лица. В запале забылось, что он один на борту знает, что означал близкий взрыв.

— Господа! — начал он торжественным и чуть дрожащим голосом. — Мы утопили броненосец «Мессудие»! Ура!

Лодка содрогнулась от крика больше, чем от взрыва. Столько лет службы, столько походов в железном гробу… Значит, не зря!

— Не время праздновать! По местам стоять, третий аппарат, товсь. Четвертый, товсь.

Старпом, изнывая, вцепился в перископ. Увидел разваливающийся на куски флагман, повернул трубу к броненосцам поменьше. Три из них стоят столь плотно, что, даже вильни одна торпеда, точно угодит одному из них под бронепояс.

— Турок прожекторы зажигает. Полтора кабельтовых, лучше не тянуть, ваше благородие.

— Стоп, машина, — лодка медленно продолжила циркуляцию по инерции, и черный отвесный штрих в визире постепенно совместился с кормой «Османие» или чего-то подобного. Христианских младенцев хотите? Ошибочка, пришли христианские взрослые. — Третий, пли!

Невидимая во тьме торпеда, несмотря на пушистый пузырьковый шлейф, рванула в свой первый и последний поход.

— Стоп, машина! Средний назад правым мотором.

На реверсе лодка плохо слушается руля. Проще так — одним электромотором или вообще запустив оба в раздрай. Когда в перекрестии появился новый корпус, «Акулу» встряхнуло очередной раз. «Османие», или как там его зовут, совершенно испортился.

Четвертая торпеда снова показала непослушный норов. Она мелькнула мимо кормы приговоренного к закланию турка и устремилась вглубь в поисках другой жертвы, до которой оказалось около полумили.

— Мичман, гляньте, кого мы обидели.

— Не узнаю, ваше благородие. Трудно глядеть, пожары там. Не казематный, башня впереди. Стало быть — «Иджалие».

— Если только не Ланге его упокоил. «Мессудие» и один типа «Османие» — точно наши, — Макаров гаркнул в переговорную трубу. — Средний вперед обе машины, право на борт! Погружаемся на тридцать пять футов.

— Можем дно зацепить, — с сомнением в голосе заявил старпом.

— У «Мессудие» осадка была двадцать шесть. Что-то под килем оставалось, верно? Слухач, «Катрана» слышно?

— Так что оглох он, ваше благородие, как сверху рвануло, — доложили из второго отсека.

— Мать твою якорем… Мичман, двигай три кабельтова к южному берегу и стоп. Я — в нос.

Русский моряк находчив и сообразителен. Зато в самый неожиданный момент на него набрасывается отупение, валит с ног и выгрызает мозг.

Матрос сидел на посту, раскачиваясь. Меж пальцев правой руки, прижатой к уху, проступила кровь.

— Какого ж лешего он прибор не снял по команде «пли»? — Макаров спохватился, что драть морячка бесполезно. Не узнает он начальственного гнева, пока слух не вернется. Повернулся к другому. — Ты что сидишь, брюхо чешешь?

— Так Василия вахта…

По коровьим глазам второго слухача, мелкого конопатого бездаря из осеннего пополнения, капитан догадался, что тот боится потерять уши. Рывком выдернув калеку и направив его пинком в самый нос, Макаров повернулся к трусу.

— Приступить! Мне нужен «Катран». Услышишь его, прибор снять.

— Есть, ваше благородие…

— Сигнальщик, отбить, что у нас все в порядке.

— Есть отбить.

— Слышу винты лодки. Удаляются, — запричитал конопатый. — Ваше благородие! Они отбили, у них тоже в порядке.

— То-то, — Макаров пробрался в центральный. — Малый вперед, всплываем под перископ.

На южном берегу турки замерли, то ли в страхе, то ли от неожиданности. А может, последний намаз отрабатывали. Гибель флота — не повод прерывать общение с Аллахом. Даже если прилетит торпеда под твой броненосец и всевышний собеседник вдруг станет близко-близко.

На севере залива творился ад. «Мессудие» провалился ниже казематов. Фок и трубы торчали из воды в одну сторону, грот и бизань в противоположную. Часть рангоута лениво горела, подсвечивая картину гибели флагмана.

«Османие» или его братишка потерял корму. Из-за клубов дыма частности не разобрать. Вестимо, его возможно поднять, попу приклеить и в строй поставить, но долго, муторно, дорого. У «Акулы» появится повод снова навестить Золотой Рог.

Восточнее — сплошная полоса пожаров и дыма. Там отработал «Катран», не ведая жалости. Где-то в этих краях встретила свою судьбу четвертая торпеда «Акулы». Конечно, флот поврежден или погиб далеко не полностью, но ущерб огромен. Для постройки и покупки броненосцев Турция обвалила финансы, обанкротилась и перешла под иноземное управление Англии и других кредиторов. И все ради этого костра.

— Идем на выход. Машинное, развести пары. Лево руля, малый вперед.

Лодка потащилась к Босфору медленно, боясь наехать на спину «Катрану». Справа по борту уходили во тьму корпуса небольших торговых судов. В воде рвались снаряды, но ближе к военным кораблям. Пулять сюда турки страшились, дабы не попасть в нонкомбатантов.

За пару часов подтянулись к проливу. Правая машина исправно крутила динамо, заряжая подсевшие за ночь батареи, винт второго борта понемногу толкал корабль вперед.

— Слухач, взрывы далеко. Слушай «Катрана».

— Передают, беда у них, ваше благородие!

— Стоп, машина!

Макаров ругнулся про себя. Подводный язык колокола беден. Много ли сообщишь, когда вся передача из числа ударов сообщения. Два боя — неприятность. Зато как богат язык подводника, если он рассержен и решительно не знает, что делать дальше!

Лишенная хода лодка остановилась и показала рубку на поверхности.

— Ваше благородие, вижу «Катрана»! — доложил Лещенко. — Рубка над водой, назад сдает.

Макаров схватил бинокль и рванул к трапу. Вынырнув из люка, он увидел необычную картину: лодка Ланге разгоняется, упирается в невидимое препятствие, подымает за кормой бурун, упирается, затем откатывает назад.

Примостившийся рядом старпом опустил бинокль.

— Кажись, цепь натянули. Что ж он снизу не пробовал?

— Сдается мне, пробовал. Если не одну, а две цепи пропустили, выше и ниже, мы попали, как кур в ощип.

— Что делать, ваше благородие?

— Пока наблюдаем и малым ходом отползаем.

На глазах Макарова и Лещенко капитан «Катрана» опробовал акробатический трюк. Он сдал назад, чуть ли не до «Акулы», врубил «полный вперед», погружаясь на перископную. Перед самой цепью нос субмарины вылетел из воды. В бинокль было видно, как корпус завис в неустойчивом равновесии. С турецкого форта ударил прожектор, в саженях десяти от лодки разорвался снаряд.

— Принимай балласт в носовые! — прошипел Макаров, словно тот капитан мог его услышать. Ланге догадался сам. Сверкнув винтами в воздухе, «Катран» носом свалился в пучину. Вдогонку понеслись нестройные пушечные выстрелы.

— О дает! — восхищенно протянул старпом. — Степан Осипович, нам что, тоже так прыгать блохой?

— Не выйдет. У них машина мощнее, «Акула» выдаст себя и застрянет. Отступаем назад, с рассветом ложимся на грунт. Ждем.

— Так, ваше благородие, утром «Кальмар» мины выставит.

— Он — выставит, турки напорются, потом мы проскочим. Не будут же они Золотой Рог вечно запертым держать. Здесь иностранных бортов — полсотни.

Потрескивая обшивкой и шпангоутами, субмарина легла на ровный киль на глубине восьмидесяти футов прямо у главного фарватера. Взрывы стихли. Очевидно, турки умаялись лупить по воде, а в побитых кораблях все положенное рвануло.

Лодка замерла. Капитан собрал офицеров.

— Сидим тихо. О нас не должны знать. Османы могут водолазный колокол опустить. Им негоже слышать наши голоса. Кто шумнет — лично по всплытии за борт выброшу. Слушать винты. Как судоходство возобновится, сядем кораблю на хвост и выберемся.