Страница 62 из 64
Акустик сообщил об изменении шумов вражеских винтов — эскадра меняла курс. Затем прозвучал рапорт о появлении самолетов. Приближался момент командирского решения — пытаться уйти от американцев или атаковать. Поразительно, но даже всеведущий гениальный фюрер не пытался отдать Прину распоряжения. Капитан цур зее просто послал бы его на хрен.
— Владимир Павлович, я слышу, что на лодке тревога. Если происходит обычная процедура встречи с неопознанным кораблем, кашляните. В случае намерения у капитана атаковать нас, прокашляйтесь дважды.
Марсиане услышали одиночный кхек.
— На крейсере мы с Шейдеманом. Убедите фюрера подняться на мостик. Вы предупредили, что мы — тоже посланцы Высших Неизвестных?
— Командир прочитал мою записку? Хорошо, — пробормотал Никольский в сторону центрального поста. Штурмбаннфюрер удивленно воззрился на соседа.
«Записка — это правильно. У нас готова команда захвата. Постарайтесь не попасть под огонь, если экипаж субмарины окажет сопротивление».
Непременно.
Ухо, прижатое к переборке, заполнилось гулом от мерно ноющих электромоторов. Второе ухо придавлено ладонью. Вполголоса Никольский начал напевать что-то из германской классики, уловив на себе насмешливый взгляд секретаря из гитлеровской свиты — со стороны казалось, что посланец оккультных сил безумно боится. Время тянулось бесконечно. Благодаря импровизированной акустической завесе он пропустил команду Прина атаковать американскую эскадру тремя лодками.
Корпус дважды вздрогнул от пуска торпед, затем наклонился вперед. Потрескивание конструкции возвестило о резком увеличении давления забортной воды.
«Никольский, на крейсер идут торпеды! Что происходит?!»
Он выпрямился и открыл уши. На борту воцарилось молчание, лишь кто-то в центральном посту вслух отсчитывал показания секундомера. Загремели близкие взрывы, болезненно встряхнувшие U-4917.
Мелькнула догадка — три подводных хищника вспомнили опыт прошлых лет и пошли в атаку по методу «волчьей стаи», веером. Американцы открыли артиллерийский огонь. Но обсудить не с кем — экипаж весьма занят.
«Вы предали нас! — взорвался в голове голос Шейдемана. — Получите!»
Мозг раскололо изнутри. Оглушающая сирена выдавила барабанные перепонки наружу, сорвала крышку черепной коробки и обрушила на мозг потоки серной кислоты.
Практически теряя сознание, Никольский повалился на сидящего напротив доктора Теодора. Не в состоянии ничего объяснить и обуздать хриплый рык из горла, рванул врачебный саквояж. В мешанине лекарств и прочей медицинской мелочи обнаружил ручку скальпеля. Откинулся на спину, разорвал сорочку на плече. Кто-то ринулся и попытался схватить за руки, но безумное желание прекратить боль оказалось сильнее. Вывернувшись, Никольский ногами отбросил нападавшего на медика и другого пассажира лодки, с размаху всадил скальпель в плечо, криво развалив мышцу надвое. Грязными пальцами вырвал четырехмиллиметровый шарик и провалился в небытиё.
Теплые лапы бессознательного состояния напоминают глубокий сон. Он избавляет от страхов и тревог, мучительных размышлений и обид. Его не хочется покидать. Но окружающие могут иметь другое мнение.
Части тела сообщили о продолжении своего бренного существования. В нос шибанула отвратительная резь нашатырного спирта. Никольский дернулся, открыл глаза и обнаружил, что привязан к койке в первом отсеке. Что изменилось? Да самое главное — больше не болит голова. Глаза плохо видят, будто чем-то заляпаны.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Теодор.
— Норм… — голос подвел и пришлось прокашляться, ощутив во рту кровь. — Нормально. Что произошло?
— Это мы у вас хотели спросить. Вы захрипели, выгнулись дугой, из ушей, ноздрей, губ и глаз хлынула кровь. Бросились на меня, выхватили скальпель. Шарфюрер попытался вас скрутить, подозревая приступ безумия и опасность для фюрера, вы его отшвырнули как ребенка и располосовали себе плечо, достав странный мелкий предмет вроде дробины, потом потеряли сознание.
— Я услышал голос Неизвестных с приказом срочно достать из плеча имплантат. Потом накатила сильная боль. Простите, что напугал вас. Мне казалось, что умираю.
— А про предстоящую атаку американской эскадры вам тоже голос сказал? — по жестким интонациям Никольский узнал Прина.
— Да. Можно меня развязать?
— Мой фюрер! Не знаю, что он за человек, но благодаря его предупреждению мы избежали гибели.
— А может, американцы не собирались атаковать нас? — встрял Борман.
— При этом открыли огонь главным калибром сразу по обнаружении, а в воздухе держали не менее четверки самолетов, которые тут же засыпали нас бомбами. Господа, я не первый год в море. Эскадра приготовилась к бою с подводным противником. С нами, мой фюрер.
— Развяжите посланника, — прокряхтел вождь.
Сев на койке, Никольский обнаружил, что рука выше локтя забинтована и примотана к телу. Увидев гримасу боли, Теодор прокомментировал:
— Я продезинфицировал и зашил рану, но порез глубокий. Необходимо не менее трех недель покоя, — потом добавил с улыбкой: — В Шамбалу прибудете как новенький.
Пока врач помогал промыть глаза от крови, придворные фюрера обсуждали подробности боя, который, как оказалось, для «семерки» закончился четыре часа назад. Прин отдал команду атаковать крейсер «Вирджиния» одновременным залпом десяти торпедных аппаратов с трех лодок. Он счел, что пассивная тактика в попытке уклониться от боя может привести к гибели U-4917 и обожаемого вождя, так как американцы с высокой степенью вероятности с воздуха засекли дизельные дымы у воды, перестраиваясь для преследования и уничтожения субмарин. Выпустив торпеды, капитан цур зее ушел в глубину, приказав Зейбике и Клаузену связать эсминцы боем, а потом самостоятельно выбираться к точке встречи с транспортом у Канарских островов. Затем Зейбике на пределе дальности связи доложил, что его «семерка» получила повреждения, и он пытается оторваться от американца. «Девятка» перестала отзываться на вызовы подводного телефона еще раньше. Теперь лодка Прина на большой глубине уползает от места схватки на четырех узлах.
Сражение вместо встречи с хлебом-солью обескуражило гитлеровскую верхушку. Но фюрер был настроен оптимистически. Факт, что он уцелел благодаря сверхъестественному предупреждению об опасности, вселял в него уверенность, что он продолжает находиться под покровительством Высших Неизвестных.
Никольский вертел в руках злополучный имплантат и раздумывал, что с ним делать. Вне тела носителя марсианский артефакт не поддерживает взаимодействие, не то пытка возобновилась бы. Но вполне может продолжать указывать место нахождения лодки. Даже если два главных нелюдя ушли на дно вместе с американским кораблем, в мире остались их помощники с аппаратурой. Им ничего не стоит выследить, а затем передать в ВМФ США или Роял Нави, где болтается нацистская субмарина с крайне интересным пассажиром и вагоном компромата. Стало быть, задача номер раз — выбросить маячок за борт. Помнится, в Париже Шауфенбах легко раздавил подслушивающее устройство. Сейчас плоскогубцы и клещи не оставили на шарике и царапины.
Вернувшись во второй отсек, Никольский попросил встречи с командиром. Прин скептически повертел в пальцах горошину и заявил, что металлический корпус не пропускает радиоволн, потому хитрое устройство вряд ли демаскирует корабль. Мистические откровения пассажира о составе вражеской эскадры капитан не мог соотнести с крохотным шариком. Подводник судил обо всем с позиций понятного ему уровня техники. Радиостанция субмарины весит свыше сотни килограммов, а гидролокатор, появившийся на некоторых поздних сериях, на «семерку» не втиснуть. Только после магической фразы «Не хочу беспокоить фюрера по пустякам», означавшей противоположное — сейчас пройду в торпедный отсек и нажалуюсь, Прин счел возможным согласиться.
— Только не сразу. Мы уходим с места боя на четырех узлах в течение пяти часов. Значит, нас отделяет от американцев примерно двадцать миль. Чтобы чувствовать себя уверенно, нужно отойти хотя бы на восемьдесят миль, пока в отсеках есть чем дышать. То есть всплывем через пятнадцать часов под перископ на вентиляцию отсеков.