Страница 22 из 64
Левые революционеры бравировали атеизмом и не праздновали Рождество. Никольский в одиночку сходил в собор. Он ставил свечи, долго вглядывался в лики святых, пытаясь спросить, что Бог даст России в восемнадцатом году. Даже марсианин, славящийся удивительно точными предсказаниями, описывал грядущие месяцы лишь в наиболее общих чертах, главной из которых выделялось обострение межклановой борьбы между большевиками и претендентами на власть.
Новогоднюю ночь Владимир и Мария провели вместе. Это была их последняя интимная встреча. Говорили мало и только о совершенных пустяках. Так часто бывает, когда хочется сказать многое, но слова бессильны, и все уже решено — он уезжает, она отказывается следовать за ним.
Россия последний раз встречала Новый год по Юлианскому календарю. Совет народных комиссаров подготовил декрет о переходе на европейский стиль. В следующий раз православное Рождество Христово наступит лишь в 1919 году.
Покинуть воюющую страну было не просто. Большевики до сих пор не ввели визовый режим, но уже придумали массу ограничений. На границе с ныне независимой Финляндией Никольского впервые в жизни тщательно обыскали. До девятнадцатого года он прожил в Хельсинки, узнавая о происходящем в России только из газет.
Главным событием начала года стал разгон Учредительного собрания. Ленин отдал команду расправиться с оппозиционным сборищем в следующем порядке: покинуть собрание фракции РСДРП(б), дать приспешникам буржуазии насладиться выступлениями друг друга, запереть после заседания Таврический дворец и больше депутатов туда не пускать. Но у революционных матросов не хватило терпения. Тогда Железняк произнес известную фразу «Караул устал», Дыбенко высказался еще конкретнее: «Приказ Ленина отменяю. Учредилку разгоните, а завтра разберемся».
Мирную демонстрацию в поддержку собрания расстреляли решительнее, чем рабочее шествие в Кровавое воскресенье 1905 года. Объединенный III Съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов окончательно утвердил большевистские органы власти единственными правомочными в стране. Пролетарская революция, чрезвычайно далекая от марксистских идеалов абсолютного большинства левых, победила по версии Ульянова.
Оставшись без советов Никольского и его умиротворяющего влияния, Спиридонова начала делать глупости по возрастающей. Достаточно быстро разругалась с большевиками, приняла на партию ответственность за убийство германского посла левым эсером и чекистом Блюмкиным, не смогла правильно сориентироваться во время июльских событий, когда коммунисты арестовали московский актив ПЛСР, представив дело как эсеровский мятеж.
Сразу после января восемнадцатого года посыпались покушения на Ульянова. Кастрированная охрана не справлялась. Когда полуслепая эсерка Фанни Каплан была назначена виновной за самую удачную попытку убийства, Спиридонова не нашла ничего лучшего, как просить большевиков не казнить террористку. Окончательно попав в опалу, валькирия революции начала бесконечный вояж по тюрьмам, ссылкам, поселениям и спецбольницам.
Никольский был замечен в белом движении, хотя и не сделал карьеры — за сотрудничество с большевиками его презирали. В 1921 году после поражения белых он поселился в Софии, воссоединившись с семьей.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Болезнь Ульянова
Фон Шауфенбах навестил Никольского в Софии в конце ноября 1923 года. Бывший генерал развлекался писанием мемуаров и очерков об операциях мировой войны. Жизнь была простой, обеспеченной. Пять десятков — возраст, когда главную радость доставляют внуки. Погони, перестрелки, убийства и бурный роман с эсеровской предводительницей ушли в прошлое. Он окончательно поседел, отпустил бородку в комплект усам, слегка располнел и выглядел благообразно. Марсианин ни на йоту не поменялся с тринадцатого года.
— Я сдержал обещание? Россия, умытая кровью, сохранила целостность. Сейчас допустила рыночную экономику, восстанавливается, признана в международной дипломатии. И это — благодаря вам в том числе, Владимир Павлович.
— Крови слишком… слишком много. Не знаю, стал ли бы я сотрудничать с вами, все зная наперед.
— Намного меньше, чем в альтернативных мирах. Посему считаю наш социальный эксперимент удачным. Но возникла одна маленькая проблемка, — визитер пристально уставился на хозяина бледными глазами и выдал фразу, абсолютно не вязавшуюся с добрым уютом софийской квартиры. — Нужно срочно ликвидировать Ульянова.
— Зачем? В газетах пишут, что он тяжело болен и в управлении страной не участвует. Да и как я могу его убить из Софии.
— У вас, как обычно, больше вопросов, чем у меня ответов. Извольте. В Кремле идет борьба между кланом Джугашвили-Сталина и Бронштейна-Троцкого. Сталин получил пост секретаря ЦК РКП(б) и выдвигается на руководящие роли, хотя в Октябрьском перевороте не был столь заметен, как его основной конкурент.
— Помнится, в Петрограде вы говорили о Троцком как агенте ваших невидимых соперников.
— Правильно. После революции Троцкий проявил себя во всей красе. Он выступал против прекращения войны с Германией. Помните его лозунг?
— Ни войны, ни мира, армию распустить. Примерно так.
— Да. Курс на развал России, которая без армии была бы просто оккупирована. Потом в Гражданскую Троцкий достаточно много сделал для победы над белым движением. С уходом больного Ульянова от активной жизни наш засланный казачок снова завел песню о форсировании революционных процессов в Европе, перерастания русского бунта в мировой пожар и т. д. Он это называет теорией перманентной революции. Кстати, дорогая вашему сердцу Спиридонова в восемнадцатом году тоже воспевала переход от локальной к мировой революции и проклинала Брестский мир. Одним словом, для Троцкого и других ультралевых Россия не имеет самоценности.
Ею можно пожертвовать, использовав как трамплин для всемирной революции.
— А Ленин и Сталин?
— Ульянов поначалу тоже много говорил о мировом пожаре. Но потом, став у руля большого государства, ощутил вкус строительства великой державы. Тем более что карманные революции в Германии успеха не имели, и европейцы после Великой войны предпочитают мирно трудиться, а не стрелять на баррикадах. Сталин тоже видит первоочередную задачу в укреплении СССР. Мировая революция приветствуется, но лишь потом, по мере углубления глобального кризиса империализма.
— Не вижу такого кризиса.
— Я тоже. Зато коммунисты его видят.
— Стало быть, вы за Сталина и сильный Советский Союз, Боже, название-то какое. Даже слово «Россия» из имени страны выбросили. Допустим. Чем больной Ленин мешает?
— Окончательному захвату власти. Ваш бывший подопечный даже в парализованном состоянии остается номинальным лидером. Есть, кстати, сведения, что Ульянов не так сильно болен, как ЦК рассказывает всему миру. Фактически в Горках он под домашним арестом. Рядом с ним верные люди — Крупская, Гиль и сестра Мария. Получается равновесие, но крайне неустойчивое. Ленину бы умереть, быть с помпою похороненным, а Сталин сам разберется с Троцким.
— Может, лучше устранить товарища Лейбу?
— Не годится. Он здоров до неприличия. Его внезапная смерть будет вменена Сталину как политическое убийство, а наш горный орел пока не настолько силен, чтобы отмахнуться от подобного обвинения. К тому же избавляться нужно не только от Троцкого, но и всех ультралевых троцкистов, мечтающих о немедленной революционно-освободительной войне. Вы холода не боитесь? — неожиданно спросил Шауфенбах.
— Какие здесь холода. Новый год через месяц, а морозов нет. То солнце, то слякоть. Вот в России в это время…
— Тогда давайте прогуляемся.
Марсианин всегда был одет богато и по сезону. Никольский полагал, что тот не замерзнет даже голышом. Нечеловеческому существу чужды слабости человеческого организма.
— Предположим, Ульянова действительно необходимо умертвить. Как вы себе это представляете? Тем более с моим участием. А может, больной сам отдаст концы?