Страница 13 из 64
— Но Ульянов называл аннексией попытки удержать Украину и Финляндию.
— Неужели вы не поняли главного отличия? Умеренные создают видимость соблюдения обещаний. Ленинцам — плевать. Ульянов может заявить о независимости Украины и Бессарабии. Да пусть Рязани и Москвы, лишь бы добиться власти. Потом отдаст приказ ввести туда 1-й пулеметный Петроградский полк и утопить в крови сепаратистов. Вы хотя бы одного такого уникума можете назвать среди умеренных?
— Что же дальше?
— Сделаем небольшую паузу. Керенский с компанией настолько последовательно намыливает себе веревку, что мешать ему нельзя. Достаточно толчка, и нынешнее хрупкое равновесие разлетится, большевики воспользуются моментом. Не получится — будут пробовать снова и снова. Не в августе, но до конца года у них точно что-нибудь обязательно выгорит.
— До конца года состоятся выборы и состоится Учредительное собрание. У России наконец появится шанс на легитимную власть, — Никольский уцепился за последнюю соломинку.
— Если большевики не одержат перевес на выборах, они не признают собрание и будут точно так же бороться, как с Временным правительством. Возможно — просто разгонят. Подводим итог, Владимир Павлович. Я надеюсь, к Ульянову вернется способность четко формулировать лозунги без заумных теоретизирований. Всеобщий мир, землю раздать крестьянам, фабрики — рабочим. Голытьба под эти призывы пойдет даже за чертом с рогами. Ленинцы победят, мы умоем руки.
Говорят, крокодилу нужно плотно поесть раз в год, в остальное время он обходится перекусами. Никольский не знал, насколько верна байка о крокодилах, но марсианин напоминал ему именно такую хладнокровную рептилию, которая загнала в угол жертву и равнодушно ждет, когда та попадет в зубастую пасть. Не важно сколько ждать — месяц или полгода, хищник не торопится, дичь обречена. В качестве жертвы — Россия.
— У меня отпуск? — спросил Никольский, у которого кончились доводы.
— Попрошу выполнить два поручения. Во-первых, вместе с Ягодой пристально следите за Троцким. Он зачем-то отпустил Чернова, спасая его от анархистов, ведет себя открыто, нагло, не скрываясь. Претендует на первые роли в ЦК, хотя только в мае вернулся в Россию и лишь в июне вступил в партию.
— Нормально. Большевистские лидеры наглые и честолюбивые.
— Да. Но здесь беспрецедентный случай даже по левацким меркам. Вдобавок у меня есть подозрения, что он — агент моих конкурентов.
— Странно. Троцкий объективно усиливает большевиков, то есть играет вам на руку.
— Временно — да. Потом он превратится в дестабилизирующий фактор. Поэтому энергию Троцкого нужно использовать лишь в короткий промежуток времени, когда тактическая цель обеих наших закулисных групп совпадает. Затем его нужно отстранить или даже физически ликвидировать.
— Хорошо. А второе поручение?
— Вы только что ходатайствовали за социалистов-революционеров. Чудно. Налаживайте отношения с левыми эсерами. В идеале их крыло должно полностью порвать с ПСР и влиться в компартию.
— Они не простят мое жандармское прошлое и резню у Чернова.
— Не разделяю вашу категоричность. Верностью большевикам вы перечеркнули царский послужной список. Бойня — месть за их покушение и демонстрация силы. Левые эсеры — хищники, хоть и не столь клыкастые, как ленинцы. Такие уважают силу. По крайней мере попытайтесь. Всего доброго, Владимир Павлович.
В полном смятении чувств Никольский отправился в штаб-квартиру левых эсеров, где впервые столкнулся с их одиозной предводительницей.
Мария Александровна Спиридонова была воистину личностью легендарной. В 1906 году она по решению боевой организации эсеров застрелила мелкого чиновника — губернского советника Гаврилу Луженовского. Всероссийскую известность террористка получила благодаря публикациям, как ее жестоко избили, пытали и изнасиловали в поезде при этапировании в Тамбов. Она обрела ореол мученицы, несмотря на явную вину в убийстве. Эсеры казнили казачьего офицера Аврамова и помощника пристава Жданова, на которых Мария указала как на своих палачей.
По мнению Никольского, на теракты народников и их идейных последователей можно было реагировать только виселицами и пожизненной каторгой. Поэтому Спиридонову подлежало передать суду и вздернуть. Но издевательства над беспомощной арестанткой ставили власти на одну доску с преступницей. До эсеровского линчевания ни у полицейского, ни у армейского начальства не возникло мысли отдать под суд Аврамова и Жданова. То есть глумление над арестантом оказалось в порядке вещей. Николаевская империя сделала еще один маленький, но заметный шажок к той черте, за которой народ больше не захотел терпеть царя и его подручных.
В ответ на бурю возмущения петлю заменили на бессрочную каторгу, с которой Спиридонова освободилась только после Февральской революции. В Питере она оказалась в ореоле славы борца с самодержавием, а ее истерически взвинченные речи на митингах снискали ей популярность эсеровского лидера, уступавшего по популярности разве что Керенскому и Чернову.
Насилие и каторга повлияли на мировоззрение воспитанной девочки из хорошей дворянской семьи. Умеренность Временного правительства и ВЦИКа она сочла контрреволюционным, ратовала за поддержку большевиков с их путаными, но радикальными лозунгами. В итоге Спиридонова умудрилась внутри эсеров создать собственную левую мини-партию и заключила союз с Лениным. В конце июля экзальтированная дама, прозванная «валькирией революции», умудрялась сидеть на двух стульях — эсеровском и большевистском. Состояние сугубо временное, рано или поздно стулья разъезжаются, нужно делать выбор или оказаться между ними на полу.
Несмотря на грозное прозвище, Спиридонова внешне ничем не напоминала скандинавскую деву-воительницу и даже шлема с рогами не носила. На усталом лице — горящие глаза, смесь печали, сумасшедшинки и ощущения прикосновенности к какой-то вселенской мудрости, не подвластной простым смертным. На фоне весьма яркого и претенциозного убранства квартиры на Подьяческой улице — красных знамен, транспарантов с надписями «Земля и воля», «В борьбе обретешь ты право свое» — хозяйка левоэсеровской штаб-квартиры декорировалась в строгий черный костюм, пытаясь максимально скрыть свою женскую природу. Короткие темные волосы тронула седина. В углу рта тлела папироса.
— Так вот вы какой, жандарм-большевик.
Она не протянула руки. Вовлеченные в революцию дамы обычно пожимали руки крепко, демонстрируя, что они — партийные товарищи, а не институтки. По слухам, валькирия вообще не терпела прикосновений из-за последствий психологической травмы в 1906 году.
— Уполномоченный по координации действий с левоэсеровскими союзниками Владимир Павлович Никольский, — мужчина коротко кивнул.
Получилось слишком по-военному. Присутствующие революционеры оживились.
— У кого-то в большевистском ЦК отличное чувство юмора. Уж не думала, что передо мной, каторжанкой, будет стоять навытяжку, бодаться головой и щелкать каблуками жандармский генерал-майор.
Темные глаза обшарили большевистского посланника с болезненным интересом и каким-то лихорадочным возбуждением. Казалось, что Мария ежесекундно может сорваться на истерику и крик, начав стрелять, как в далеком девятьсот шестом.
— Ошибаетесь. Вы — не каторжанка, а свободный человек.
Спиридонова вышла из-за стола, приблизилась, выпустила облако табачного дыма. Не прицельно в лицо — дворянское воспитание удерживает от крайностей. Но достаточно невежливо.
— Хотите сказать, что я бывшая каторжанка. Стало быть, вы — бывший жандарм. То есть совсем уже не он. Так, товарищи?
Эсеры одобрительно засмеялись. Острый язык их предводительницы хорошо известен.
— Рад, что с первых фраз у нас взаимопонимание, сударыня. Разрешите присесть и закурить.
— Извольте. Но учтите. Бывших каторжан — не бывает. Одиннадцать лет каторги со мной. Все, как один. И шестнадцать дней, когда я ждала исполнения смертного приговора, пока не узнала про царскую «милость» о замене виселицы каторгой. И ночь, когда в поезде на Тамбов меня много часов подряд избивали, пытали и насиловали такие, как вы. Или вам подобные. И не надо мне говорить, что надо мной издевались не вы лично, — в голосе Спиридоновой зазвенели истерические нотки. Она спорила с Никольским, возражая на реплики, которые он и не думал произносить. — Двое насильников давно мертвы. Вас это абсолютно не оправдывает. Вы — часть машины, которая душила народ. Поэтому бывших жандармов тоже не бы-ва-ет!