Страница 40 из 90
— Это еще предстоит узнать, милорд, — спустя какое-то время ответил Трин.
В сумрачном полумраке наблюдательной галереи командор Хеарон скрестил руки на широкой груди, и его неизменно угрюмый взгляд стал еще мрачнее. Ответ не удовлетворил магистра ордена Орлов Обреченности.
— Я позволил ему прилететь сюда по твоему совету, старый друг, — проворчал Хеарон. — Я сделал это, потому что надеялся получить от тебя нужный мне ответ.
— Я отвечу тебе, — сказал Трин, — дай срок.
— Пусть это не займет слишком много времени, — отозвался магистр ордена. — Многие требуют быстро закрыть вопрос с этим… возвращением. В основном капелланы, а также и твой начальник, брат Толка.
Трин кивнул:
— Я догадываюсь, что библиарий-примус совсем не в восторге от того, что именно мне предстоит разобраться с этим делом.
Хеарон нетерпеливо махнул рукой:
— Он сейчас на войне в далеком секторе. А ты здесь. Если его злит мое решение, он может обсудить это лично со мной по возвращении.
Командор наклонился к библиарию:
— Этому нет прецедентов, Трин. Смерть — конец всему, финальная страница в книге жизни. Для того чтобы вновь открыть эту книгу, когда последняя запись уже сделана… — голос Хеарона стал тише, — этот человек… если он, конечно, тот, за кого себя выдает… его следует допросить. Мы должны узнать правду.
Библиарий опять кивнул, размышляя. Трин тщательно изучил описания всех битв, в которых участвовал Тарик, и весь список его наград. Ветеран кровопролитных войн и конфликтов в таких мирах, как Такстед и Занасар, он дослужился до чина брата-сержанта под командованием Консульта, теперешнего капитана Третьей роты. Третьей роте не везло: она потеряла двух командиров подряд во время Черного Крестового Похода Архипредателя Абаддона, на Яоре и затем на Кадии. Но Тарик пережил все — даже великую бойню на Крипте, насквозь промерзшем, суровом планетоиде, где Орлы Обреченности лишились множества бойцов.
И только после разрушения планеты Серек, по возвращении в Сегментум Темпестус, брату Тарику изменила удача. Фрегат медслужбы, на борту которого он находился, попал в засаду ненавистных Красных Корсаров, где и был уничтожен. Тарика не оказалось ни на одной из спасательных шлюпок, покинувших корабль, прежде чем он рухнул в горящие недра звезды. Смерть Тарика посчитали достойной и провозгласили его погибшим со всеми подобающими такому случаю обрядами и ритуалами.
Но сейчас… сейчас по залам Орлиного Гнезда расхаживал призрак.
Трину было отлично известно, что некоторые другие ордены считают связь Орлов Обреченности со смертью… весьма необычной. Нездоровой, если не сказать — жуткой; он слышал подобные оговорки от Космических Волков, и Белых Шрамов, и даже братьев-Ультрамаринов — воинов того самого легиона, который породил их орден. Кое-кому казалось, что Орлы Обреченности одержимы идеей фатализма, — но это был узкий, поверхностный взгляд.
Орлам Обреченности было даровано понимание вселенной. Они знали истину. Любая жизнь от рождения стремится к смерти, минута за минутой. То, что другим представлялось фатализмом, они считали прагматизмом: подходом, порожденным знанием о том, что всякая жизнь и радость преходящи, а постоянны лишь отчаяние, потери — и в конечном счете смерть. «Мы уже мертвы» — так гласили первые слова клятвы ордена. Орлы Обреченности понимали, что смерть всегда рядом, и поэтому сражались еще яростнее и упорнее других стремились выполнить долг, пока Последний Сон не смежит им веки. Они не тешили себя иллюзиями.
Смерть была пределом всего. Ничто не может вернуться из пустоты, лежащей за ее порогом. Это знание было краеугольным камнем, на котором строился орден.
Тарик своим присутствием, одним фактом своего существования бросал вызов основам их веры.
Хеарон снова заговорил:
— Я даю тебе все полномочия, чтобы разобраться с этим делом.
Магистр ордена отвернулся.
— Мне нужно лишь, чтобы ты был уверен.
Когда до Трина полностью дошло значение приказа Хеарона, он похолодел.
— А если я не буду уверен, милорд? Что мне делать тогда?
— Для сомнений не может быть места, брат.
Хеарон остановился у выхода из затененных покоев и кивнул в сторону окна.
— Если понадобится, прикончи его. Наши мертвецы остаются мертвыми.
Тарик проснулся, и первой его реакцией был шок. Чувство быстро прошло, сменившись раздражением. С самого его бегства с Дайникаса V пробуждение всегда сопровождалось дрожью неуверенности и страха — и это его злило.
Каждый раз он ожидал, что вновь очнется в железной камере, на своей жесткой подстилке, что по его покрытой пеплом коже будет стекать пот, а влажный воздух вокруг — звенеть от жара. Похоже, его подсознание никак не могло смириться с тем фактом, что он вырвался на свободу. В беспросветном аду дайникианской тюрьмы его подвергали столь странным и изощренным пыткам, что даже теперь, спустя много недель после бегства, в его душе оставалось зерно сомнения. Какая-то малая часть его была слишком напугана, чтобы воспринимать объективную реальность, — из страха, что секундой позже ее отберут.
Сталь и камни тюрьмы на Дайникасе V сгинули в прошлом. Рой тиранидов оборвал его мучения, и даже сама темница была до основания сожжена лазерными излучателями Астартес — но в сознании Тарика ее стены стояли непоколебимо. Воин не раз задавался вопросом: падут ли они когда-нибудь?
Со вздохом он отбросил эти мысли, встал и подошел к простому умывальнику в углу комнаты. Возможно, некая ирония заключалась в том, что это крохотное помещение тоже вполне можно было назвать «камерой», но оно дарило тишину и спокойствие, а не тюремные муки. Тарик плеснул в лицо пригоршню холодной, с минеральным привкусом воды и взглянул на небольшое круглое оконце под потолком. На стеклопластике кислотой был вытравлен незамысловатый узор: орел с распростертыми крыльями и поверх него человеческий череп. Символ его ордена. При виде рисунка сердце Тарика сжалось: этот символ значил для него так много. Так долго он был всей жизнью Тарика — и в самые темные минуты своего заключения воин уже не надеялся увидеть его вновь.
Люди суровой и стойкой природы, характерной для большинства Астартес из ордена Орлов Обреченности, редко поддаются радости или волнению — и все же Тарик не мог отрицать, что в глубине души испытывает нечто весьма похожее на эти чувства. Вновь оказавшись дома, он ощутил странный восторг. Впрочем, радость возвращения изрядно омрачали мысли о том, что с ним будет дальше.
С того момента, как он совершил посадку на «Громовом ястребе», прошел один день. День, начавшийся угрюмым приветствием так называемого брата Зура. Тот не ответил ни на один из вопросов Тарика, лишь предложил ему спартанскую трапезу и комнату для отдыха. «Место, где ты сможешь поразмыслить», — сказал Зур. Тарик не мог не заметить, что, хотя дверь его покоев оставили открытой, в коридоре стоял вооруженный сервитор. И, даже не обыскивая комнату, воин знал, что под потолком скрыты аудио- и видеодатчики.
Братья пристально следили за ним. Иного он и не ожидал.
Должно ли это наблюдение его оскорблять? С одной стороны, да. С другой — Тарик понимал причину такой настороженности. Доверие — редкий товар в Империуме Человечества и щедро расходовалось лишь там, где были сильны узы братства и верности. Ордены Адептус Астартес являлись одним из таких мест, но, когда в их круг попадали пришельцы из внешнего мира — «пришельцы и чужаки», напомнил себе Тарик, — колодец изобилия истощался очень быстро.
Братья не доверяли ему, и причиной тому стала злая судьба.
Тарик мрачно подумал о выпавшей на его долю несправедливости, о вероятности дурного исхода, который в этой равнодушной вселенной был более чем реален. После Серека, где сержант и его отделение участвовали в сражениях с некронами и оказались вынуждены бежать с гибнущей планеты, он очутился на госпитальном корабле. Тарика погрузили в искусственный сон, чтобы его модифицированный организм быстрее оправился после неудачно прошедшей телепортации. Он проспал почти весь полет — до того момента, пока корабль не угодил в ловушку ренегатов. Тарик был слишком слаб, чтобы сражаться. Братья бежали, сочтя его мертвым, но сержанта захватили в плен. Затем эти сукины дети, Красные Корсары, продали его, словно бессловесную скотину, хозяину дайникианской тюрьмы. Месяц за месяцем, год за годом он оставался там вместе с другими пленниками-Астартес, захваченными на поле боя или числившимися в списках погибших. Забытые собственными братьями, они превратились в лабораторных животных, экспериментальный материал, служивший развлечением для этого исчадия Хаоса, называвшего себя Фабием Байлом.