Страница 2 из 17
Он покрутил веточку сирени в руке и еще раз вдохнул опьяняющий аромат. Да… конечно, так было не всегда…
Кто-то заговорил с ним, заставив вынырнуть из воспоминаний.
— Что? — огрызнулся Ваймс.
— Я спросил, хорошо ли чувствует себя госпожа, ваша светлость, — повторил слегка напуганный дворецкий. — А вы, ваша светлость, хорошо себя чувствуете?
— Что? Ах да. Я в порядке. Как и госпожа, спасибо. Я заходил к ней, прежде чем выйти из дома. Там с ней госпожа Контент. По ее словам, это случится не прямо сейчас.
— Тем не менее я распорядился на кухне, чтобы приготовили побольше теплой воды, ваша светлость, — сказал Вилликинс, помогая Ваймсу надеть позолоченный нагрудник.
— Да, конечно. Интересно, зачем нужно столько воды?
— Не могу сказать, ваша светлость. Думаю, лучше и не знать, — откликнулся Вилликинс.
Ваймс кивнул. Сибилла с присущим ей тактом уже объяснила, что в данном случае в его помощи она не нуждается. И честно говоря, оно и к лучшему.
Он передал Вилликинсу веточку сирени. Дворецкий, не сказав ни слова, вставил веточку в маленькую серебряную трубку с водой, благодаря которой цветы не завянут несколько часов, и прикрепил ее к одному из ремней кирасы.
— Как быстро бежит время, не правда ли, ваша светлость? — спросил он, обметая доспехи метелкой для пыли.
Ваймс достал свои часы.
— Вот именно. Послушай, по пути во дворец я заскочу в Ярд, чтобы подписать то, что нужно подписать, и вернусь домой, как только освобожусь, хорошо?
Вилликинс посмотрел на него с почти недворецким участием.
— Ваша светлость, уверен, с госпожой все будет в порядке, — ответил он. — Она, конечно, не слишком, гм…
— …молода, — подсказал Ваймс.
— Я сказал бы, что она может похвастаться большим жизненным опытом, нежели другие первороженицы, — с честью вышел из положения Вилликинс. — Но осмелюсь заметить, она весьма, что называется, крепко сбита, и в ее роду испокон веков не было особых трудностей с родоразрешением…
— С на что разрешением?
— С рождением детей, ваша светлость. Уверен, ее светлость предпочла бы знать, что вы преследуете злодеев, а не протаптываете дыру в ковре под дверьми.
— Пожалуй, ты прав, Вилликинс. Ах да, Вилликинс, в выгребной яме барахтается юная девушка.
— Ясно, ваша светлость. Немедленно отправлю туда поваренка с лестницей. Послать сообщение в Гильдию Убийц?
— Удачная мысль. Девушке потребуется чистая одежда и ванна.
— Думаю, лучше использовать шланг в старой прачечной, ваша светлость. По крайней мере, для начала.
— Разумно. Позаботься об этом. Ну, мне пора.
Сидевший за столом в набитой стражниками дежурке Псевдополис-Ярда сержант Колон рассеянно поправил веточку сирени, которую пристроил на шлем наподобие пера.
— Люди меняются, Шнобби. Странно так меняются, — сказал он, рассеянно перебирая скопившиеся за ночь документы. — Это чисто стражническое. И со мной так было, когда появились дети. Ты матереешь.
— Начинаешь больше материться? — уточнил капрал Шноббс, возможно, наилучшее ходячее доказательство того, что человек эволюционировал из животного постепенно.
— Ну-у, — протянул Колон, откинувшись на спинку стула, — это типа… Вот когда ты доживешь до наших лет…
Замолчав, он задумчиво поглядел на Шнобби. Шнобби уже много лет утверждал, что ему «где-то тридцать четыре». В семье Шноббсов всегда было плохо со счетом.
— Я хотел сказать, когда человек доживает до определенного возраста, — поправился сержант, — он начинает понимать, что такой штуки, как идеальный мир, никогда не существовало и не будет существовать. Этот мир всегда будет немного, немного…
— Фиговым? — попытался подсказать Шнобби.
За ухом у него вместо традиционного окурка торчала увядшая веточка сирени.
— Вот именно, — подтвердил Колон. — Идеальным он никогда не станет, и тебе остается просто делать то, что ты можешь делать. Понял? Но как только речь заходит о детях, мужчина сразу меняется. «Слушайте, — думает он, — моему ребенку вот в этом расти. Э, нет, пора наводить порядок. Создавать Лучший Мир». И с той поры он воспринимает все малость… обостренно. Будто у него шило в заду появляется. Поэтому, когда наш босс узнает о том, что случилось с Рукисилой, здесь такое начне… Доброе утро, господин Ваймс!
— Обо мне треплетесь, да? — пробурчал Ваймс, проходя мимо вытянувшихся по стойке «смирно» стражников.
На самом деле он не расслышал ни слова из их разговора, но лицо сержанта Колона было для него не только открытой книгой, но книгой, все страницы которой он давным-давно выучил наизусть.
— Просто гадали, случилась ли радость… — забубнил Колон, едва поспевая за Ваймсом, который через две ступени шагал по лестнице.
— Не случилась, — отрезал Ваймс и распахнул дверь в свой кабинет. — Доброе утро, Моркоу.
Капитан Моркоу вскочил на ноги и отдал честь.
— Доброе утро, сэр! Ее светлость…
— Нет, Моркоу. Еще нет. Что произошло за ночь?
Взгляд Моркоу скользнул к веточке сирени и вернулся на лицо Ваймса.
— Ничего хорошего, сэр, — сказал он. — Еще один стражник убит.
Ваймс замер.
— Кто? — спросил он.
— Сержант Рукисила. Его нашли на улице Паточной Шахты. Опять дело рук Карцера.
Ваймс взглянул на часы. У них оставалось десять минут, чтобы добраться до дворца. Но вдруг время перестало что-либо значить.
Он сел за свой стол.
— Свидетели?
— На сей раз трое, сэр.
— Так много?
— Все — гномы. Сэр, Рукисила даже не был на службе. Закончил дежурство, зашел в лавку купить крысиный пирог и жареной картошки и наткнулся на Карцера. Этот гаденыш полоснул его ножом по горлу и скрылся. Вероятно, решил, что мы его выследили.
— Мы гоняемся за ним уже несколько недель! А он натыкается на беднягу Рукисилу, когда тот способен думать только о завтраке! Ангва идет по следу?
— Честно пыталась, сэр, — сказал Моркоу.
— Но?
— Но он… кто-то бросил анисовую бомбу на Саторской площади, мы думаем, это был Карцер. Почти чистое анисовое масло.
Ваймс вздохнул. Поразительно, с какой легкостью люди адаптируются. В Страже появился вервольф. Весть об этом мгновенно разнеслась по улицам, точнее, по темным переулкам. И чтобы выжить в обществе, где у закона вдруг обострился нюх, нарушителям пришлось срочно эволюционировать. И появились бомбы-вонючки. О, ничего особо драматичного, никаких спецэффектов. Надо было просто бросить на оживленном перекрестке пузырек с анисовым или мятным маслом, чтобы люди разнесли запах во все стороны. Это сотни, тысячи пересекающихся следов! Единственное, на что сержант Ангва была способна после такого, — это вернуться домой и свалиться в постель с жуткой головной болью.
Ваймс мрачно слушал, как Моркоу докладывает о том, кого он вызвал из отпуска, а кого перевел на две смены; стукачи уже стучат, доносчики доносят, наводчики наводят, нос по ветру, ухо к земле, мышь не прошмыгнет, не волнуйтесь, сэр. Но Ваймс слишком хорошо понимал, как мало от всего этого проку. Стражников по-прежнему чуть больше сотни, считая буфетчицу, а в городе — миллион с лишним жителей и миллиард мест, где можно спрятаться. Анк-Морпорк — одна большая нора. А этот Карцер — настоящее бедствие, сущий кошмар.
Ваймс давно привык к придуркам всех мастей, которые живут себе вполне по-человечески, но в один прекрасный день вдруг слетают с катушек и бьют кого-нибудь кочергой по голове за то, что тот слишком громко высморкался. Но Карцер был не из таких. Он страдал раздвоением личности, причем его личности, вместо того чтобы постоянно ссориться, просто соревновались. Демоны сидели на обоих его плечах, подзуживая и подкалывая друг дружку.
И вместе с тем… Карцер постоянно улыбался — веселой такой, непринужденной улыбочкой. Он обладал наглостью пройдохи, толкающего золотые часы, которые позеленеют буквально через неделю. Выглядел так, словно был убежден, совершенно убежден в том, что не совершил и не совершает ничего плохого. Стоял после бойни, руки в крови по локоть, карманы битком набиты украденными драгоценностями, а на лице — оскорбленная невинность: «Кто? Я? А что я такого сделал?»