Хорнблауэр и «Атропа»

Дел было так много, что только под вечер у Хорнблауэра дошли руки до двух ожидавших его личных писем. Второе было написано всего шесть недель назад. Оно быстро добралось из Англии и почти не ждало «Атропу» в Палермо, новой базе Средиземноморского флота. Дети и Мария здоровы. Она писала, что маленький Горацио бегает повсюду, словно мячик, маленькая Мария — просто золотце. Она почти не плачет, хотя похоже, скоро у нее прорежется первый зубик. Огромное достижение, ведь ей всего пять месяцев. Самой Марии очень хорошо с матерью в Саутси, хотя она скучает по мужу, и мать слишком сильно балует детей — Мария опасается, что это не понравится ее любимому.

Письма из дому. Письма о детях, о мелких домашних трениях. Ненадолго приоткрылась щелочка в иной мир, так не похожий на все, что Хорнблауэра окружало — опасности, тяготы, невыносимое напряжение. Маленький Горацио бегает повсюду на коротеньких ножках, у маленькой Марии режется первый зубик, а в это время ведомые тираном полчища прошли всю Италию и собрались у Мессинского пролива. Они ждут следующей весны, чтоб захватить Сицилию. Путь им преграждает лишь миля воды и — Королевский флот. Англия из последних сил сражается со всей Европой, объединенной под властью дьявольски хитроумного тирана.

Нет, не всей Европой. У Англии оставались союзники — Португалия под властью больной королевы, Швеция под властью безумца и Сицилия под властью ничтожества. Фердинанд, король Сицилийский и Неаполитанский — король двух Сицилий — жестокий и самовлюбленный, брат испанского короля, ближайшего союзника Бонапарта. Фердинанд, тиран еще более кровожадный, чем сам Бонапарт, коварный и вероломный Фердинанд. Он потерял один из своих тронов и удержался на втором лишь благодаря поддержке британского флота. Он предаст союзников ради удовлетворения малейшей своей прихоти. Его тюрьмы ломятся от политических заключенных, его виселицы трещат под тяжестью казненных по малейшему подозрению. Честные люди, смелые люди умирают по всему миру, покуда Фердинанд охотится в сицилийских заповедниках, его порочная королева лжет, интригует и предает, а Мария пишет простенькие письма о своих малышах.

Лучше думать о непосредственных обязанностях, чем ломать голову над неразрешимыми противоречиями. Вот записка от лорда Уильяма Бентика, британского посланника в Палермо.

Из последних сообщений вице-адмирала, командующего Средиземноморским флотом, явствует, что в самом скором времени можно ожидать его прибытия в Палермо. Посему Его Превосходительство просит сообщить капитану Горацио Хорнблауэру, что, по мнению Его Превосходительства, капитану Горацио Хорнблауэру следовало бы немедленно приступить к починке «Атропы». Его Превосходительство попросит военно-морские учреждения Его Сицилийского Величества оказывать капитану Горацио Хорнблауэру всяческое содействие.

Лорд Уильям, без сомнения, человек твердой воли и либеральных взглядов, необычных в герцогском сыне, но о работе сицилийского дока он знает маловато. За три последующих дня Хорнблауэр так ничего и не добился от местных чиновников. Тернер изливался перед ними на лингва-франка, Хорнблауэр, отбросив всякое достоинство, молил по-французски, добавляя к словам «о» и «а». Он надеялся, что так итальянцы его поймут, но они не удовлетворяли его просьбы даже тогда, когда понимали. Парусина? Тросы? Листовой свинец, чтоб заделать пробоины? Можно подумать, они впервые слышат эти слова. Промучившись три дня, Хорнблауэр отверповал «Атропу» обратно и принялся за починку, используя свои материалы и своих матросов, которым пришлось работать под открытым солнцем. Некоторое удовлетворение Хорнблауэру приносила мысль, что Форду приходится еще хуже. Тот вынужден был килевать судно, чтоб заделать пробоины в днище. Пока оно лежало на килен-банке, приходилось постоянно охранять от вороватых сицилийцев выгруженные припасы. Тем временем его матросы разбредались по аллеям Палермо и меняли одежду на крепкое сицилийское вино.

Когда в Палермо гордо вошел «Океан», неся на фор-стеньге адмиральский флаг, Хорнблауэр вздохнул с облегчением. Он был уверен: как только доложит, что «Атропа» готова к отплытию, ему немедленно прикажут присоединиться к флоту. Именно к этому он всей душой стремился.

Приказы пришли этим же вечером, после того как Хорнблауэр явился на флагман, устно доложился вице-адмиралу и передал письменные донесения. Коллингвуд выслушал его, очень любезно поздравил с победой, проводил по обыкновению вежливо и, конечно, сдержал свое обещание — вечером же прислал приказы. Хорнблауэр прочел их у себя в каюте. Ему коротко и ясно предписывалось «послезавтра, семнадцатого числа сего месяца» направиться к острову Искья, доложиться коммодору Харрису и присоединиться к эскадре, блокирующей Неаполь.

Так что на следующий день команда «Атропы» в поте лица готовилась к выходу в море. Хорнблауэр почти не обращал внимания на шлюпки, сновавшие между «Океаном» и берегом — так и должно быть, когда флагман главнокомандующего стоит в союзном порту. Мимо прошел адмиральский катер, и Хорнблауэр пожалел, что матросов пришлось отрывать от работы. То же случилось, когда мимо «Атропы», направляясь к «Океану», прошла королевская барка, украшенная национальными сицилийскими штандартами и бурбонскими лилиями. Но этого и следовало ожидать. Наконец жаркий день перешел в прекрасный вечер. Хорнблауэр решил потренировать матросов в соответствии с новыми боевыми и вахтенными расписаниями — их пришлось изменить, так много было убитых и раненых. Он стоял в свете заката, глядя, как матросы, поставив марсели, сбегают по вантам.

Мысли его прервал Смайли.

— Флагман сигналит, сэр, — доложил он. — «Флагман „Атропе“. Явиться на борт».

— Спустите гичку, — приказал Хорнблауэр. — Мистер Джонс, вы принимаете судно.

Он торопливо сбежал вниз, переоделся в лучший мундир, быстро перебрался через борт и прыгнул в гичку. Коллингвуд принял его в памятной каюте. Серебряные лампы горели, в ящиках под большим кормовым окном цвели диковинные растения, чьих имен Хорнблауэр не знал. Лицо у Коллинг-вуда было какое-то странное — оно выражало смущение и жалость, и вместе с тем раздражение. Хорнблауэр замер, сердце его заколотилось. Он едва не забыл поклониться. У него закралась мысль — Форд в неблагоприятном свете представил его поведение в бою с «Кастильей». Быть может, его ждет трибунал и крах.

Рядом с Коллингвудом стоял высокий элегантный джентльмен в парадном мундире, со звездой и орденской лентой.

— Милорд, — сказал Коллингвуд, — это — капитан Горацио Хорнблауэр. Насколько я понимаю, вы уже состояли в переписке с Его Превосходительством, капитан. Лорд Уильям Бентик.

Хорнблауэр снова поклонился. Он лихорадочно соображал — нет, бой с «Кастильей» тут ни при чем. К посланнику это не имеет отношения, да и не стал бы Коллингвуд впутывать постороннего во внутренний служебный скандал.

— Рад с вами познакомиться, сэр, — сказал лорд Уильям.

— Спасибо, милорд.

Два лорда смотрели на Хорнблауэра, а Хорнблауэр смотрел на них, стараясь выглядеть невозмутимым.

После затянувшегося молчания Коллингвуд печально сказал:

— Плохие новости для вас, Хорнблауэр.

Хорнблауэр сдержался, чтоб не спросить: «В чем дело?». Он только вытянулся еще прямее и постарался без колебаний встретить взгляд Коллингвуда.

— Его Сицилийскому Величеству, — продолжал Коллингвуд, — нужен корабль.

— Да, милорд?

Хорнблауэр все еще ничего не понимал.

— Весь сицилийский флот достался Бонапарту. Разгильдяйство… дезертирство… в общем, можете себе представить. В распоряжении Его Величества нет ни одного корабля.

— Да, милорд. — Хорнблауэр начинал понимать, к чему клонится разговор.

— Сегодня утром, посещая «Океан», Его Величество заметил свежепокрашенную «Атропу». Вы замечательно отремонтировали ее, капитан.

— Спасибо, милорд.

— Его Величество считает несправедливым, чтоб он, островной монарх, не имел своего корабля.

— Я понимаю, милорд.

Бентик вмешался, сказав резко: