Хорнблауэр и «Отчаянный»

— Насколько я знаю, сэр, — сказал Буш. — Это было так.

Принимать запасы в море приходилось авралом, то есть всей командой. Даже когда все было загружено, аврал продолжался, так как оставалось еще перераспределить припасы по судну. Доути, работавший на шкафуте, возразил боцманмату Мэйну. Мэйн размахнулся линьком — куском веревки с узлами (линьками пользовались унтер-офицеры, чтоб подгонять матросов — на взгляд Хорнблауэра, слишком часто). И тогда Доути его ударил. Это видели двадцать человек, а если б и этого было мало, существовало и другое свидетельство: губа у Мэйна была разбита, из нее лилась кровь.

— Мэйн всегда был несдержан, сэр, — сказал Буш. — Но это…

— Да, — ответил Хорнблауэр.

Он наизусть знал двадцать вторую статью Кодекса Законов Военного Времени. Первая часть касалась нанесения удара старшему по званию, вторая — споров и неподчинения. И первая часть кончалась словами «подлежит смертной казни» без смягчающего «или меньшему наказанию». Пролилась кровь и тому есть свидетели. Даже в таком случае, некоторые унтер-офицеры, распоряжающиеся тяжелыми работами по судну, могли бы разобраться по-домашнему, но только не Мэйн.

— Где теперь Доути? — спросил Хорнблауэр.

— В кандалах, сэр. — Другого ответа быть не могло.

— Приказы от коммодора, сэр! — Оррок бежал к ним по палубе, размахивая запечатанным письмом. Хорнблауэр взял пакет.

Доути может подождать; приказы не могут. Хорнблауэр подумал было спуститься в каюту и прочесть их в спокойной обстановке, но для капитана корабля покой — недостижимая роскошь. Как только он сломал печать, Буш и Оррок отошли в сторону, оставляя его наедине с приказами, насколько возможно это было на палубе, где все, кому нечего было делать, таращились на Хорнблауэра.

Первое предложение было достаточно ясным и определенным.

Сэр,

Сим предписывается Вам незамедлительно проследовать на находящемся под Вашим командованием шлюпе Его Величества «Отчаянный» в Кадис.

Второй абзац предписывал Хорнблауэру выполнить в Кадисе приказы, полученные от главнокомандующего. Третий и последний указывал место встречи, широту, долготу, азимут и расстояние от мыса Сан-Висенти и требовал «отбыть со всей возможной поспешностью сразу по выполнении своих приказов в Кадисе».

Хорнблауэр перечел, без необходимости, первый абзац. Там было слово «незамедлительно».

— Мистер Буш. Поставьте все обычные паруса. Мистер Провс! Курс, чтоб обогнуть финистерре, побыстрее, пожалуйста. Мистер Форман, сигнальте коммодору: «Отчаянный» — «Неустанному». «Прошу разрешения отбыть».

Хорнблауэр успел всего один раз пройтись взад и вперед по шканцам, и вот: — «Коммодор» — «Отчаянному». «Утвердительный».

— Спасибо, мистер Форман. Руль на ветер, мистер Буш. Курс зюйд-вест-тень-зюйд.

— Зюйд-вест-тень-зюйд. Есть, сэр. «Отчаянный» повернулся. Паруса наполнились ветром. Корабль быстро набирал скорость. Вернулся запыхавшийся Провс.

— Курс зюйд-вест-тень-вест, сэр.

— Спасибо, мистер Провс.

Ветер был чуть позади траверза. «Отчаянный» вспенивал морскую волну, матросы у брасов обливались потом, разворачивая реи под углом, который удовлетворил бы взыскательный взгляд Буша.

— Поставьте бом-брамсели, мистер Буш. И я попрошу вас любезно выстрелить лисель-спирты.

— Есть, сэр.

«Отчаянный» накренился под ветром, не безвольно, а так, как гнется под нажимом хорошая сталь. С подветренной стороны лежала в дрейфе эскадра линейных кораблей, и «Отчаянный», поприветствовав их, промчался мимо. Хорнблауэр догадывался, как завидуют их матросы несущемуся навстречу приключениям лихому шлюпу. Но ведь они не мотались полтора года меж скал и мелей Ируазы.

— Поставить лиселя, сэр? — спросил Буш.

— Да, пожалуй, мистер Буш. Мистер Янг, что у вас получилось на лаге?

— Девять, сэр. Даже чуть больше — девять с четвертью. Девять узлов, и это еще без лиселей. После многомесячной несвободы это был чудесно, это пьянило.

— Старичок еще не разучился бегать, сэр. — Буш улыбался во весь рот, преисполненный тех же чувств — а ведь Буш еще не знал, что они отправляются за восемью миллионами долларов. Нет — и в этот момент вся радость улетучилась. Хорнблауэр рухнул с высоты в бездну, как человек, упавший с грот-бом-брам-рея. Он совершенно забыл про Доути. Слово «незамедлительно» в приказе Мура продлило Доути жизнь. Капитанов, чтоб составить трибунал, было предостаточно, да и главнокомандующий, чтоб скрепить приговор, под рукой. Доути осудили бы менее чем за час. Сейчас он, возможно, был бы уже мертв; самое позднее — завтра утром. Капитаны Ла-Маншского флота не пощадили бы бунтовщика.

Теперь придется разбираться самому. Спешить некуда — не надо искоренять заговор. Хорнблауэру не придется пользоваться своим правом повесить Доути. Но он представлял себе ужасное состояние Доути в кандалах и чувства команды, знающей, что на корабле человек, обреченный виселице. Это выбьет всех из колеи. И Хорнблауэра больше других — кроме может быть Доути. Хорнблауэру стало нехорошо при мысли, что Доути повесят. Он понял, как сильно к нему привязался. Он был глубоко признателен Доути за преданность и заботы. Доути приобрел не меньший опыт в умении создавать капитану уют, чем иные просмоленные морские волки в изготовлении длинных сплесней.

Хорнблауэр старался побороть отчаяние. В тысячный раз говорил он себе, что королевская служба, как женщина-вампир, столь же ненавистна, сколь и притягательна. Он не знал, что ему делать. Но прежде надо больше разузнать о случившемся.

— Мистер Буш, не будете ли вы так добры приказать старшине судовой полиции, чтоб он привел Доути в мою каюту?

— Есть, сэр.

Лязг железа — вот что возвестило о приходе Доути. На запястьях у него были наручники.

— Очень хорошо, старшина судовой полиции. Вы можете подождать за дверью.

Голубые глаза Доути смотрели прямо на Хорнблауэра.

— Ну?

— Мне очень жаль, сэр. Мне очень жаль, что я вас подвел.

— Какого дьявола вы это сделали?

Как Хорнблауэр догадывался, неприязнь между Доути и Мэйном существовала уже давно. Мэйн приказывал Доути делать особенно грязную работу именно тогда, когда Доути хотел сохранить руки чистыми, чтоб подать капитану обед. Возражения Доути стали для Мэйна поводом пустить в ход линек.

— Я… я не смог снести удара, сэр. Я думаю, я слишком долго был с джентльменами.

Джентльмен может смыть удар только кровью; простолюдин обязан сносить безропотно. Хорнблауэр — капитан этого корабля, власть его практически безгранична. Он может приказать Мэйну, чтоб тот заткнулся, приказать, чтоб с Доути сняли наручники и забыли весь этот инцидент. Забыли? Чтоб команда думала, что можно безнаказанно бить унтер-офицера? Чтоб команда думала, что у капитана есть любимчики?

— Ко всем чертям! — заорал Хорнблауэр и стукнул кулаком по столу.

— Я могу поучить кого-нибудь себе на замену, сэр, — сказал Доути, — пока… пока…

Даже Доути не мог произнести этих слов.

— Нет! Нет! Нет! — Абсолютно невозможно позволить Доути расхаживать по судну, возбуждая нездоровое любопытство.

— Вы можете попробовать Бэйли, сэр, кают-компанейского вестового. Он вроде потолковей других.

— Да.

Прежняя доброжелательная услужливость Доути не облегчала дело. И тут мелькнул проблеск надежды, слабый намек на возможность выбрать наименьшее из зол. Сейчас они более чем в трехстах лигах от Кадиса, но ветер попутный.

— Вы будете ждать суда. Старшина судовой полиции! Уведите его. Вам нет необходимости держать его в наручниках, и я распоряжусь касательно прогулок.

— До свиданья, сэр.

Ужасно было видеть, что Доути сохраняет бесстрастный вид образцового слуги и знать, что за видом этим скрывается смертельный страх. Надо забыть об этом. Надо подняться на палубу «Отчаянного», мчащегося под всеми парусами, словно чистокровный жеребец с отпущенными наконец-то поводьями. Темную тень забыть невозможно, но она по крайности просветлеет под синим небом с бегущими белыми облачками, от радужных брызг, летящих из-под носа «Отчаянного» в то время, как он несется через Бискайский залив навстречу цели тем более увлекательной для его команды, что она ей неведома.