В дурном обществе

То утро в отделе льгот выдалось сравнительно спокойным. Передо мной в очереди было всего трое: студент, с головой ушедший в книгу, безработная танцовщица и человек с картонной коробкой на коленях. Коробка была перевязана бечевкой, и в ней были просверлены отверстия. Время от времени внутри кто-то скребся.

Первым к стойке подозвали студента; пока он беседовал с чиновницей, я поговорила с танцовщицей, которая потеряла работу из-за болезни. Поэтому ей нечем стало платить за квартиру и она получила извещение о том, что ей придется выезжать. Она охотно рассказала мне о своих многочисленных переломах, а потом спросила, стоит ли ей соглашаться на работу за границей, которую ей предложили.

— Бывает, что за границей предлагают не совсем танцы, — объяснила она. — Приезжаешь за океан, и выясняется: к тому, что от тебя ждут, ты совсем не готова!

Я посочувствовала ей от всей души. Нам, людям искусства, в самом деле нелегко заработать себе на жизнь, и все же посоветовала ей побольше разузнать о том, чем ей предстоит заниматься, а уже потом подписывать контракт.

Студент отошел от стойки в гневе. Настала очередь танцовщицы, и в приемной остались только я и человек с картонной коробкой. Время от времени он наклонялся над ней и что-то шептал в отверстие. Я не могла не спросить, что там у него, — в конце концов, я ведь тоже человек!

Мой сосед охотно развязал бечевку и откинул крышку. В коробке сидел большой белый ангорский кролик с красными глазами. Меня бы не удивило, если бы коробка оказалась совершенно пуста или там был старый сапог — на лондонских улицах встречаешь и не таких странных людей.

— Пришлось уйти из того места, где мы жили, — объяснил мой сосед. — Там запрещали держать животных. По-моему, это просто глупость! То есть… ведь кролик — не собака, верно? У Уинстона есть своя клетка и все, что полагается. Я содержу его в чистоте. От него не пахнет. Кошки хуже кроликов. Кошки всюду слоняются. Уинстон не такой. Но хозяин ничего не желал слушать. Он думает, если он позволит мне держать Уинстона, не успеет оглянуться, как придется разрешать и змей и других тварей, которым место в зоопарке. В общем, нам пришлось уйти. Понимаете, я не могу расстаться с Уинстоном. Кроме него, у меня никого нет.

Уинстон покрутил носом и, дрожа, свернулся клубком в своей коробке. Как и все кролики, выглядел он славным, но грустно было думать, что единственный друг этого человека — кролик. Когда меня одолевает самодовольство по поводу того, что я сама ни к кому не привязана, я вспоминаю по-настоящему одиноких людей — таких, как мой случайный знакомый с кроликом.

Хозяин кролика доверительно склонился ко мне; лицо у него сморщилось от волнения.

— Я никогда не оставляю его, если куда-то ухожу. Всегда ношу его с собой в коробке. Уинстон не возражает. Он уже привык. Сейчас я живу не один, а с соседями; я бы ни за что не доверил им Уинстона. Боюсь, вернувшись, узнать, что дети доставали Уинстона из клетки, выносили его на задний двор и натравливали на него собак ради потехи. Там живут собаки — очень хваткие. Им ничего не стоит разорвать малыша вроде Уинстона пополам. Конечно, если до этого кто-то не пустит его на котлеты.

Я искренне пожелала ему найти для них обоих более безопасное жилье.

После человека с кроликом настала моя очередь подойти к стойке.

Я объяснила, что мне предложили снять квартиру. Но, прежде чем сменить место жительства, мне нужно знать, на какую помощь я могу рассчитывать от муниципальных властей. В конце концов, сейчас я без работы.

После того как я ответила на все вопросы, которых оказалось много, — о моей биографии, о том, где находится квартира и какая она (чего я в то время еще не знала), — мне сообщили хорошую новость и плохую новость.

Хорошая новость заключалась в том, что я, судя по всему, имею право на максимальную субсидию. Но радоваться было рано. Оказывается, все зависело от того, какую сумму муниципальные власти сочтут «разумной платой», подходящей для меня, в том районе, где я намерена жить. Тут мы столкнулись с препятствием. Квартира, которую считала подходящей для меня сотрудница отдела субсидий, по размерам примерно совпадала с клеткой для Уинстона. Так как квартира Дафны наверняка была куда больше и располагалась в районе, где жилье сдавали крайне редко и потому домовладельцы назначали любую цену, какую они пожелают, субсидия, которую мне выделят, едва ли покроет квартирную плату. Разницу мне придется доплачивать самой.

— Или доплачивать, или искать себе жилье подешевле, — предложила чиновница, добродушно улыбаясь мне из-за стойки.

Большего я не ожидала и понимала, что не могу жаловаться. Мне казалось, что я напрасно потрачу время, даже если просто схожу посмотреть квартиру. И все же я пошла туда, считая себя обязанной навестить Дафну ради Аластера.

Должна сказать, первый взгляд подтвердил мои опасения. Я поняла, что вряд ли придусь в том районе ко двору. Он оказался удручающе респектабельным, особенно по сравнению с тем кварталом, где я жила раньше. Меня словно закинули на другую планету. Сам дом был высоким, узким и стоял в длинном ряду таких же домов с общей стеной — чистенькими, с недавно покрашенными дверьми и сверкающими, вымытыми окнами. Высокое крыльцо вело к парадной двери; еще один пролет вел вниз, в цокольный этаж. Вся улица казалась неестественно тихой. Некоторые домовладельцы выставили у своих дверей кусты в декоративных контейнерах.

Такое не рекомендовалось делать на балконах дома, куда меня временно поселили до того. И контейнер, и растение исчезли бы минут через пять. Скорее всего, их сбросили бы вниз, на голову жильцов нижних этажей. Да, я увидела на улице Дафны жизнь, но совсем не такую, к какой привыкла.

Меня поразила одна странность. На тротуаре через равные промежутки, напротив входа в каждый дом были вварены круглые бронзовые диски, похожие на люки небольших индивидуальных бомбоубежищ. Люк перед домом Дафны был не таким, как соседние, а из матового закаленного стекла, вроде потолочного отверстия в подземном общественном туалете. Зачем?

Прежде чем показаться на глаза хозяйке, я тихонько спустилась по ступенькам вниз и подошла к двери, ведущей в полуподвал. Вход был узким; часть его перегораживала стена между домом и тротуаром, возведенная, судя по всему, недавно. Цели такой перепланировки я не поняла и очень удивилась. В двери цоколя имелось окошко; посмотрев в него, я увидела довольно просторное помещение. Оно оказалось светлее, чем большинство квартир в полуподвалах. Дополнительный свет попадал туда из окна на противоположной стене — мне показалось, что оно выходит в сад. Комната была заставлена вполне приличной мебелью. Через полуоткрытую дверь я мельком разглядела кухонный уголок. Даже с первого взгляда стало ясно, что внутри чисто, что там недавно сделали ремонт и жить там мне бы очень хотелось. Интересно, почему такая славная квартирка до сих пор пустует?

Чем дальше, тем больше мне казалось, что мне не по карману жить в такой роскоши, пусть даже и с помощью муниципалитета. Наверное, Дафна Ноулз нажмет тревожную кнопку, как только меня увидит. Когда-нибудь я, может быть, найду работу с приличной зарплатой, смогу совершенно преобразить и себя, и свой образ жизни, но сейчас у меня нет ни денег, ни работы, и эта квартира мне совершенно недоступна.

И все-таки… не зря же я тащилась в такую даль! И Аластер наверняка спросит мисс Ноулз, приходила ли я смотреть квартиру… Поэтому я поднялась на крыльцо и позвонила.

Изнутри послышались быстрые шаги. Дверь открылась; на пороге стояла высокая и очень худая женщина с жесткими седыми волосами в спортивных штанах и свитере. На ногах у нее были пестрые вязаные домашние носки с мягкими кожаными подошвами. Я уже приготовилась к тому, что она скажет: «Убирайтесь, я не подаю милостыню!» Но вместо этого она весело поздоровалась:

— Здравствуйте!

— Меня зовут Фран Варади, — представилась я. — Меня прислал Аластер.

— Я так и поняла, — ответила Дафна. — Входите, пожалуйста.