Страница 46 из 61
— Ничего, — ответила Лин Лякомб. — У меня погасла сигарета. Продолжайте.
— Наш экземпляр освобождается от мелочей быта и от не учитываемых наукой случайностей. При этом, строго говоря, Бетховен будет Бетховеном только первые полчаса. Далее начинается неизбежный процесс приспособления к нашему веку и нашему окружению, что повлечет за собой выработку у личности некоторых новых качеств при утере некоторых старых. Принимая во внимание, что действие квадрового по… Извините, что вы хотели?
— Я схожу позвоню Виксам. Может быть, они придут.
— Да, конечно.
Лин Лякомб вышла.
Несколько секунд было тихо, потом Лех и Скрунт одновременно издали какой-то горловой звук. И тотчас повернулись друг к другу.
— Простите, вы, кажется, что-то хотели сказать.
— Я ничего. Это вы хотели что-то сказать.
— Я тоже ничего.
Еще помолчали.
Хозяйка вернулась.
— Альфред говорит, что они у Иды Элвич. Но Иде я звонить не буду. — Она уселась. — Давайте приступать.
Пмоис кивнул.
— Сейчас.
— А разговаривать с ним можно будет?
— Естественно. Только не входите в границы квадрового поля. — Он задрал голову. — Эй, у вас все готово?
— Ага! — донеслось сверху.
— А у вас?
— Да.
— Включайте.
Прозвенел длинный тревожащий звонок. Что-то загудело. Томление нависало в зале, запахло электричеством. За канатами на площадке возникло светящееся пятно с темной областью в центре. Оно уплотнялось.
— Бетховен, — прошептала Лин и облизала губы.
Серое пятно еще уплотнилось, образуя формы сидящего на стуле человека в темном камзоле с темным галстуком поверх кружевного жабо. Голова и руки сначала были почти прозрачными, потом загустели. Лицо покраснело. Черные растрепанные волосы над выпуклым лбом вихрами торчали в разные стороны.
Кто-то из сидящих громко сглотнул.
Человек у рояля глубоко вздохнул, выпрямился, поднял голову, невидящим взглядом скользнул по физиономиям хозяйки и ее гостей. На лице его выразилось страдание. Он повел рукой возле уха, как бы отгоняя что-то.
— Какой маленький, — прошептала Лин Лякомб.
— Бетховен и был небольшого роста, — сказал Чисон.
— Тише, — попросил представитель фирмы. — Материализация совершилась. Вы хотели послушать «Лунную»?
— Да-да, «Лунную». — Лин заложила ногу на ногу и откинулась на спинку кресла.
Пмоис сделал знак механикам.
— Выключите.
— Угу.
Гудение смолкло.
— Сосредоточьте его на «Лунной». Опус двадцать седьмой. Притормозите все остальное.
— Сосредоточили.
— Ну, давайте, — сказала Лин Лякомб. Она склонила голову набок и полуприкрыла глаза. — Давайте.
Человек у рояля закусил губу и помотал головой. Он задумался. Потом положил руки на клавиши и стал играть.
С минуту все слушали. Затем Лин недоуменно посмотрела на представителя фирмы.
— Что-то не то.
Плечистый пожал плечами.
— Да, почему-то сразу вторая часть. Аллегретто.
— Зато он освобожден от мелочей быта, — сказал Чисон. Какое-то смутное раздражение нарастало в нем. Он не мог его подавить.
— Что? — Лин повернулась к нему.
— Я говорю, он освобожден от мелочей быта. От случайностей.
Пмоис мельком взглянул на Чисона. Потом он встал и задрал голову.
— Эй! Остановите его и дайте сильное торможение. Пусть начнет сначала.
Наверху завозились. Щелкнул какой-то переключатель.
Человек в камзоле опять помахал рукой возле уха. Что-то боролось в нем. Он положил руки на клавиши, затем снял их. Потом придвинулся ближе к роялю и сыграл «Лунную сонату» от начала и до конца.
Умолкли последние аккорды.
— Блеск! — воскликнула Лин. Глаза у нее сияли. Она схватила руку Леха и приложила к своей щеке. — Чувствуете? Я вся горю. — Она повернулась к Пмоису. — Теперь можно с ним поговорить, да?
— Пожалуйста. Только имейте в виду, что скоро начнется приспособление и надо будет все прекратить.
Хозяйка подалась вперед.
— Алло! Как вы себя чувствуете?
Молчание.
— Он же не понимает, — сказал представитель фирмы. — С ним нужно говорить по-немецки.
— Ах, верно! Действительно, по-немецки. Я как-то упустила из виду… Кто-нибудь знает немецкий?… Вы, случайно, не знаете?
Чисон пожал плечами.
— Как-то глупо получилось, — сказала Лин. — Нельзя тогда быстро переделать его в Байрона, например?… Нет, нельзя?… Тогда для чего мы все это предприняли?… — Затем ее лицо вдруг просияло. — Постойте, я сама вспомнила.
Она вскочила, подошла к самым канатам и, вытянув шею, прокричала:
— Sprechen Sie deutsch?
И с торжеством оглянулась на гостей.
Человек в камзоле что-то брезгливо пробормотал. Разобрать можно было только «…o
— Время истекает, — сказал Пмоис. — Надо начинать дематериализацию.
Он поднялся, сделал несколько распоряжений. Все пошло обратным порядком. Раздалось гуденье. Сильнее запахло электричеством. Человек на стенде делался прозрачным. Через несколько секунд все было кончено, установку выключили.
— Я сейчас приду. — Лин Лякомб сорвалась с места, стуча каблуками.
Мужчины закурили.
Скрунт откашлялся.
— Как будто бы собирается дождь…
— Что вы говорите? — Лех посмотрел в окно. — Да нет, вроде рассеивается.
Хозяйка явилась разгневанная.
— Слушайте, я все-таки позвонила Иде Элвич, и, оказывается, они тоже воссоздавали Бетховена. Разве так можно? (Представитель фирмы развел руками.) Хотя с другой стороны, это даже интересно. — Лин задумалась на миг, глаза ее зажглись. — Действительно, получилось бы очень здорово. Сделать двух Бетховенов, а между ними поставить эту, как ее, которой он посвятил «Лунную».
— Джульетту Гвиччарди, — сказал Пмоис.
— Да-да. Или даже составить целый оркестр из одних Бетховенов. Вот была бы штука! А рядом более современный оркестр — например, из Равелей. И послушать, что лучше. — Она резко повернулась к Чисону. — Что же, идемте обедать. У нас сегодня рябчики «по-русски». А после мы покажем, как Скрунт рисует, — его тоже научили под гипнозом… Пошли!
Чисон посмотрел на Леха.
— Обедать. Я сегодня… — Он замялся. — Пожалуй, у меня сегодня не выйдет. В другой раз. Большое спасибо.
Хозяйка согласилась с птичьей легкостью.
— Ну, как хотите. Давайте тогда еще раз взглянем на Рембрандта.
Никто не возражал, и они поднялись снова в светелку на третьем этаже.
Постояли перед «Отречением».
— Удивительно! — с фальшивым восторгом сказал Чисон. Он протянул руку и дотронулся до картины. — Совершенно подлинная трещинка.
Хозяйка смотрела на «Отречение святого Петра» каким-то странным взглядом. Губы ее были плотно сжаты.
— Черт возьми, я была абсолютно убеждена, что эта служанка — Саския. — В ее голосе звучало разочарование. — Или, на худой конец, Хендрикье. — Она злобно взглянула на Пмоиса. — Почему вы меня раньше не предупредили?
В вестибюле она сказала Чисону с Лехом:
— Так вы приходите еще через неделю, у нас приемные дни по вторникам. Меня как раз осенила блестящая мысль. Знаете, что мне пришло в голову — мы воссоздадим Фидия, и он сделает мой скульптурный портрет. При нас же, на место. И, кроме того, Скрунт прочтет лекцию о направлениях в современной физике. Он у нас скоро будет выдающимся теоретиком. Фирма «Доступная наука». Они из любого берутся сделать Эйнштейна.
Лех и Чисон молча пошли.
Дождь действительно так и не собрался. Развеялось.
Отовсюду неслась музыка. Хозяева особняков пели почти как Карузо. Играли на рояле почти как Рахманинов. Наверное, они еще писали картины почти как Ренуар и Репин. Благодаря новым методам можно было стать чуть ли не гением в какой угодно области искусства и в любой отрасли науки — и без всякого труда.
Лех и Чисон вступили на мостик через канал, когда позади раздался скрип тормозов.
— Эй!
Они обернулись.
Из-за руля желтого лимузина Скрунтов выглядывал лакей Ульрих. Он поспешно выбрался из машины, держи в руках здоровенный пакет.