Нижний уровень

После кондиционированного нутра микроавтобуса панамская духота навалилась со всех сторон, ощущение такое, что в турецкую баню вступил. Сколько уже здесь живу, но к этому никак привыкнуть не получается. Быстро пересек покрытый плиткой тротуар, двери из толстого, голубовато тонированного стекла бесшумно разъехались передо мной, пропустив в опять прохладный, просторный холл, уставленный широкими диванами и журчащий фонтаном. Знакомый охранник кивнул мне из-за стойки, ну и я в ответ ему тоже. Глянул на часы — есть еще время, можно подняться к себе и сбросить груз.

Возле лифтов поздоровался с пожилой… скорее, даже очень пожилой американской парой — соседями, те дружно блеснули мне навстречу вставными зубами. Здесь много американцев, и большинство из них пенсионеры. В Панаме дешево жить, а качество жизни очень даже на высоте, так что выходят на пенсию и едут сюда. В столице, впрочем, их не так много, а вот окрестности такого города, как Давид, например, заселены ими чуть менее чем полностью. Лифт открылся с мелодичным звоном, я выудил из кармана карту-ключ, воткнул в приемник на панели — просто так не поедет, тоже мера безопасности. Здесь тихо, но… это для Латинской Америки тихо, здесь другие стандарты «тихости», так что лучше так, запирать замки за собой.

Сначала зеленоватый пол лифта плавно толкнул в пятки, затем появилось ощущение невесомости на какие-то мгновения — лифт скоростной, меня на мой сорок третий этаж за секунды забросил. Просторный мраморный холл со светлыми стенами, двери под темное дерево. Щелчок замка — и я дома. Не останавливаясь, протащил сумки в кабинет, в который переоборудовал одну из двух спален, свалил возле стола.

— Папи, ты дома?

Голос из спальни, но слышно, как шумит вода. «Папи» — это не «папик», здесь так и ровесников зовут, если ровесники в мужьях или любовниках. И хотя Росита младше меня на двадцать два года, я зову ее «мами», иногда.

— Дома. Ты собираешься?

— Да, скоро выхожу.

Она появилась в дверях, завернутая в белое купальное полотенце, подчеркивающее смуглость кожи.

— Папи, поцелуй. — Она протянула руки для объятий.

Обнял, поцеловал. Губы у нее пухлые и теплые, глаза черные, как волосы, нос короткий и курносый, явно от примеси индейской крови. Голос низкий и хрипловатый. Этим голосом она время от времени говорит, что любит. А я примерно с той же частотой в это не верю. Ей со мной, может, и хорошо, но точно удобно. Росита не местная, она из Колумбии, из Картахены. Росита работает в стриптизе, а весь стриптиз в Панаме — колумбийки. Равно как и большинство проституток. Это не потому, что колумбийки такие испорченные, а потому, что в Колумбии нескончаемая гражданская война, и по-другому заработать на жизнь у них просто не получится, и потому что колумбийки красивее панамок, которые в большинстве своем слишком темные, слишком коренастые, рано располневшие, и красивых среди них совсем немного, на мой взгляд. Росита жаловалась на местных, что они, по сравнению с колумбийцами, недостаточно страстные и темпераментные, и при этом она будет говорить это мне, который по сравнению с любым латиноамериканцем как рыба холоднокровная. Темперамент и я вообще существуем в разных реальностях.

Но целовать ее приятно. И не только целовать. В мои-то сорок пять. Ладно, пусть так, все равно по-другому не будет.

— Все, я высушу волосы и побегу. — Росита унеслась, затем послышался звук включившегося фена.

Присвистнул телефон, приняв сообщение.

«Я внизу».

«Иду», — ответил я.

Убедился, что флешки в кармане, и вышел из квартиры. Опять знакомое ощущение проваливающегося пола в лифте, блымкнувшая короткая мелодия при открытии дверей, просторный холл. На диване у стены слева я обнаружил молодого, лет двадцати пяти, тощего и высокого парня с взъерошенными волосами, одетого в широкие шорты и свободно болтающуюся белую майку длиной чуть не до колен. В руках у него был небольшой планшет, в экран которого он сосредоточенно таращился, попутно еще и тыкая в него пальцем, явно собираясь отправить сообщение. Но меня он заметил:

— Старшой! — Парень поднялся на ноги и чуть глумливо откозырял.

— Привет, Вить, — протянул я руку.

Пальцы у него были длинные и тощие, как он сам. Атлетом Витька при всем желании было не назвать, но в своем деле он был настоящим докой, за что и ценился. Настолько докой, что я ни разу не пожалел о том, что вытащил его из тюрьмы Ла-Хойя и до кучи еще и на зарплату взял.

В тюрьме Витёк оказался по собственной, откровенно говоря, глупости. Отправившись в Панаму за лучшей долей из родной Макеевки, он не придумал ничего лучше, как ввезти вырученные от продажи домика на родине деньги в наличных долларах, к тому же припрятав их в багаже и не декларируя. В ином месте были бы иные проблемы, но в Панаме, в которой кокаин чуть не в сигаретном киоске можно купить в среднем за десять долларов за грамм, а потом продать в Америке, например, в несколько раз дороже, отношение к недекларированной наличке крайне плохое. Такого человека сразу берут и везут в тюрьму, где он может просидеть год, а то и два, ожидая разбирательства по своему делу. Так и с Витьком случилось, который прямо с паспортного контроля отправился в отделение для иностранцев той самой Ла-Хойи — жуткой дыры, в которой даже воды нет, сидящих там раз в день выводят к реке, где позволяют набрать воду в пластиковые емкости. Да, да, прямо из реки, панамской реки, текущей через экваториальные джунгли и собирающей всю заразу. А если нет емкостей, то сиди так, без воды.

У меня в отделении для иностранцев Ла-Хойи проводил время один не слишком удачливый клиент, гражданин России и Израиля по совместительству, умудрившийся посетить половину тюрем в половине стран в силу своего неуемного желания влезать во все аферы. И он же показал мне совсем растерянного молодого парня, сказав, что тот уже успел зарекомендовать себя среди зэков, сумев что-то там наладить с Интернетом. Тут оговориться надо: пусть Ла-Хойя и дыра, но если у тебя есть деньги, то будет и Интернет, и телефон, и даже девиц приведут по требованию, только плати. И Рома, тот самый русско-израильский авантюрист, совершенно неожиданно и бескорыстно попросил парню помочь, мотивируя тем, что Витёк не злодей, а просто лох. И уговорил.

Особых трудов вытащить Витька из тюрьмы не составило, все это вылилось в несколько звонков и ужин с адвокатом Рамиресом — братом директора этой самой тюрьмы. Чуть сложнее оказалось выручить конфискованные двенадцать тысяч долларов, но и с этим разобрались. Полиция в Панаме организована американцами и не слишком коррумпирована, в ней просто бардак, как и везде. Тысяча ушла за содействие, одиннадцать Витёк получил на руки, окончательно воспылав ко мне любовью и благодарностью.

Рома, который, к слову, вскоре тоже вышел и уехал в Бразилию, наверное, за новым сроком, не соврал — Витёк оказался почти гением. Был он и программистом, и «железячником», и даже электриком, если надо. Он собирал из самых неожиданных компонентов сигнализации, быстро разобрался в предмете и теперь знал все об аппаратуре для слежения и наблюдения, он умел находить «жучки» и имел для этого все необходимое. В общем, вытаскивать из Ла-Хойи его стоило, точно стоило, ни разу об этом не пожалел.

— Держи, — я протянул ему флешки. — Сразу займись, хорошо? Не тяни. Если что обнаружишь — снимки, и машин, и лиц. Почисти, если надо. И мне почтой. И заключение. Договорились?

— Не вопрос, так и сделаю.

— На завтра у тебя все готово?

— Да, все как надо. Вы тоже подъезжайте, надо будет проверить, как сигнал идет.

— Подъедем, куда денемся, если смысл будет.

Обнаружим слежку — устроим видеонаблюдение в доме клиента, следующая стадия, чуть более затратная для его бюджета. А сами расположимся в своем чудо-фургоне неподалеку, чтобы можно было и наблюдать, и быстро реагировать, случись чего.

Флешки вместе с его планшетом перекочевали в небольшую сумку, висящую на плече, и Витёк заторопился к выходу, шлепая тапками по тощим пяткам. Как он в этих «флип-флопс» вообще машину водит? И не он один ведь… Я раз попробовал и на всю жизнь закаялся. Специалист наш между делом вышел на улицу, сел в припаркованный у тротуара белый пикап «Ниссан Фронтир» и уехал.