Замуж не напасть

Она усаживает Евгению на диван и сама садится напротив.

— А глазки-то у нас и правда грустные! Готовься исповедаться, душа моя! Сегодня Мария, к сожалению, не святая, готова подставить тебе свое плечо: плачь, пока не полегчает!

Евгения все никак не может привыкнуть к новому образу Маши — озорному и прямо-таки гусарскому. К счастью, глаза у нее остались те же: добрые и понимающие. Она собирается было открыть рот, но Маша делает знак рукой:

— Молчи! О серьезном — ни слова. Сначала я накрою небольшой стол, но с большим чувством и с ликером, который…

— Привез тебе Майкл!

— Не Майкл, а Джеймс!

— В прошлый раз был Майкл, я помню, — упрямится Евгения.

— С Джеймсом я познакомилась в Филадельфии…

— Что есть Джеймс? — изображает Евгения немецкий акцент.

— Он владелец небольшого туристического бюро. Благодаря тому, что железный занавес проржавел и разрушился, его дело стало процветать. Руссо туристо делают ему баксо!

Маша расставляет чашки и болезненно морщится, зацепившись ногой за угол журнального столика.

Она приподнимает юбку и показывает огромный синяк на бедре.

— Что, опять? — пугается Евгения. Маша заразительно хохочет:

— Еще чего! Это я шлепнулась. Училась на коньках кататься. Роликовых. Джеймс не удержал: я девочка тяжеленькая! — Она улыбается. — Как он, бедный, убивался! Я виноват! Нужно немедленно к врачу! Это у них там без врача и шагу не могут ступить, а у нас в России на женщине все заживает как на кошке!

— А Джеймс отметил ваш новый имидж, миссис Зубенко? — интересуется Евгения.

— Не то слово! Он обалдел! Все интересовался, какая волшебная сила могла меня так изменить?

— И ты открыла ему секрет?

— Я лишь скромно заметила, что время от времени любая наша женщина может проделывать с собой такие изменения. Теперь он еще больше уверился в том, что русские люди загадочны. Особенно женщины.

Маша между разговором накрывает журнальный столик изящной кружевной салфеткой, приносит из кухни какой-то сложный салат, отварные «ножки Буша», то бишь окорочка, шпроты, обещанный ликер. Ставит умопомрачительные кофейные чашки.

— Из таких и пить боязно, — касается их осторожно Евгения.

— У нас девичник! Все должно быть лучшее! Разве мы, такие умницы и красавицы, не заслуживаем шикарной жизни?

— Вне сомнения! — соглашается Машина подруга.

— Теперь о тебе. «Какая на сердце кручина? Скажи, тебя кто огорчил?»

— Аристов! — признается Евгения, хотя за минуту до того вовсе не собиралась о нем говорить.

— Неужели решил признаться?

— А в чем он должен был признаваться?

Маша недоуменно смотрит на нее и медленно произносит:

— В любви, конечно.

Вот как! Оказывается, все давно об этом знают! Все, кроме нее. Как говорится, знали трое: он, она и весь город!

— А вот хмуриться не надо, — говорит Маша ласково. — Думаешь, легко в себе такое носить и ни с кем не поделиться? А меня как раз в ту пору, когда мы с ним говорили, и другие мужчины, не только он, считали особой замкнутой, малоразговорчивой, но умеющей хранить чужие тайны. Иначе почему, ты думаешь, вчера за столом я изо всех сил отвлекала Виталия, чтобы он не мешал вашему разговору?

— Но ты мне ни разу даже не намекнула!

— А о чем я должна была намекать замужней женщине? Толян не имел покоя, так надо было сделать так, чтобы и ты его не имела?.. И что же сейчас делает этот подлый Аристов?

— Маш, ну что ты со мной как с маленькой девочкой? Маша опять смеется. Сейчас она смеется много и охотно.

Будто прежде все копила в себе этот смех, а теперь он переполнил ее и постоянно выплескивается через край.

— Значит, так ничего и не сказал? Вот тебе еще один пример мужской трусости. Женщина непременно захотела бы определенности, а мужик предпочитает плыть по течению в надежде, что все решится как-нибудь само собой… Но что-то он, как я понимаю, все же делает?

— Женихов от меня отваживает да звонит по ночам.

— Влюбленный мальчишка.

— Вот именно!

— Значит, и Виталия — он?..

— Виталия — я сама.

— Поссорились или расстались окончательно?

— Скорее второе.

— Если тебя интересует мое мнение, я — за Толяна!

— Но Толян-то чужой.

— Кто знает, — задумчиво говорит Маша. — Сегодня — чужой, завтра — наш!

— Не хочу я больше ничего слышать о Толяне! — почти кричит Евгения. — Надоел! И вообще, мы хотели в кино пойти!

— Кино так кино, — соглашается Маша. — Кстати, может, хочешь видик посмотреть? У нас есть новая кассета. Комедия с Джимом Керри.

— Не хочу. Общаться давай. Лучше расскажи о себе: как твои дела, есть ли у тебя верный рыцарь?

Звонит телефон.

— О Господи, и здесь! — стонет Евгения. — Он у тебя не отключается? Не переводится на автоответчик?

— Не волнуйся, — успокаивает Маша, — это Сергей. Мы обменяемся всего несколькими словами. Любимый супруг хочет знать, дома ли верная жена… Да, дорогой! Конечно, одна! Чем занимаюсь? Вышиваю. Ты все знаешь, свою любимую салфетку. Телевизор? Нет, не включила. Что нового может сказать наш премьер? Хорошо, я лягу пораньше. Целую!

— Почему ты сказала, что одна?

— Не спрашивай, — посмеивается Маша, — с некоторых пор мой муж стал страдать комплексом неполноценности. Ему кажется, что я изменяю ему направо и налево, что все мужчины меня буквально жаждут, а с подругами я обсуждаю его недостатки и сравниваю со своими многочисленными любовниками.

— Он тебя обижает?

— Боится. Я предупредила: еще раз посмеет поднять на меня руку — уйду!

— А как же отец?

— Приезжала его первая жена. Приглашала доживать вместе. Я думаю, обычная женская корысть — он, как офицер запаса, получает в два раза больше обычного пенсионера. Думаю, он и к тетке в гости вознамерился поехать неспроста: сейчас они вдвоем держат совет — надо ли ему к ней переезжать? Наверное, он понял вдруг, что я не могу свою жизнь посвящать только ему… — Она осекается. — Осуждаешь меня? Наверное, я рассуждаю как эгоистка, но ведь, если честно, я и не жила вовсе. Всю жизнь возле постели: сначала мамы, потом отца. Не успела оглянуться, а мне уже под сорок и единственный сын во мне не нуждается… Возможно, я так и засохла бы в сиделках, зажатая, точно сухой лист между страницами книги, если бы не Виктор… — Маша подпирает щеку рукой и внимательно смотрит в чашку с кофе, будто там надеется увидеть ответы на свои вопросы. — Все думают, что я вдруг переродилась. Я и родилась такой, просто до поры не знала об этим, а когда поняла, то приняла как должное… Так! — Она укоризненно смотрит на гостью. — Женька, почему ты не скажешь, что соловья баснями не кормят? — Она наливает ликер в крохотные стопочки. — Знаю, ты не любишь спиртное. А мы и пить-то будем символически. Как говорят мужики, по пять капель. Выпьем за здоровье, любовь и деньги. Так, кажется, ты говорила? Мол, это и есть счастье?

— Боюсь, теперь мое мнение несколько изменилось. Деньги — вовсе не обязательная составляющая счастья… Ты больше Виктора не видела?

— Нет, — безмятежно отвечает Маша, — но я никогда его не забуду. Давай выпьем за Виктора, который пробуждает к жизни женские сердца!

— А почему во множественном числе? — спрашивает Евгения; голос Маши звучит так доверительно, что она хочет проверить, известно ли Маше, что и она знает Виктора достаточно близко?

— А он и не скрывает, что взял на себя роль этакого женского Робин Гуда. Учит нас, несчастных, как обращаться с мужиками на пользу себе!

— Такой бескорыстный?

— Он — коллекционер. Ему нравится, а мы не возражаем… Погоди-ка, что я заметила — деньги идут к деньгам, а мужики — к мужикам! Не смешно? Но ко мне вдруг стали приставать даже сослуживцы, прежде не обращавшие на меня никакого внимания. Нет, пардон, они замечали меня, когда им нужно было перехватить у меня деньги до зарплаты. Майкл, который всегда был лишь моим другом — по крайней мере отношения между нами были всегда чисто платоническими, — так вот, Майкл предложил мне поехать с ним на Филиппины… Я удивилась, что раньше ничего подобного не приходило ему в голову. Слеп был, признался он. Так-то!