Страница 36 из 47
Рик
Рейчел — прекрасная, великолепная Рейчел — отнесла Карен, Люку и Максу воду и новую свечу и теперь возвращается из подсобки и ищет еще воду. Рик наблюдает за Бертом. Тот лежит на полу вместе со стулом и глядит в потолок, на котором сверкают приклеенные скотчем блестки, оставшиеся после какого-то праздника. Потом смотрит на Рика и говорит хриплым голосом:
— Ну что, урвал себе капельку удовольствия, да?
— Ты лучше заткнись. Уже очень скоро ты будешь гнить в тюрьме, а когда ты умрешь, то опять возродишься, как узник. И опять будешь гнить в тюрьме.
— Мир и так тюрьма. А реинкарнация — это обман. Могу я попросить стакан воды?
— У нас нет воды.
— Ну, чего-то, что есть. Кстати, ты почему не со всеми? Тоже помог бы отмыть Ричи Каннингэма.
— Я слежу за тобой. Я, знаешь ли, не сомневаюсь, что за тобой нужен глаз да глаз. Стоит лишь отвернуться на десять секунд, и ты сбежишь, как Ганнибал Лектер и бог знает кто там еще.
— Ты упомянул имя Божье…
Рейчел говорит из-за стойки:
— Я тебе дам попить. С радостью.
Рик удивлен, но, с другой стороны, Рейчел — это сплошная ходячая непредсказуемость. Опьяненный любовью, Рик представляет себе их общую жизнь с Рейчел: отпуск в Кентукки, совмещенный с закупкой самцов-производителей белых мышей; тихие вечера у камина, Рейчел перечисляет вслух цифры числа «пи»; может быть, они купят домой «обнимательную машину» — на те случаи, когда мозг Рейчел будет отказываться воспринимать человеческие прикосновения. Рик предвидит необычную новую жизнь, полную странностей и неожиданностей, и решает, что желание Рейчел напоить искалеченного снайпера — просто одна из таких неожиданностей. Поэтому он молчит, не возражает.
Рейчел ставит на стойку три стакана и наполняет их негазированным концентратом кока-колы, по сути — одним сиропом. Потом берет в руки винтовку Берта, лежащую посреди развороченного блюда с чипсами и орешками, и говорит:
— У папы когда-то была точно такая же.
— Не трогай винтовку! — кричит Берт.
Рейчел выходит из-за стойки и идет к столику, на котором стоит сумка Берта. Убирает винтовку в сумку, застегивает молнию.
— Рейчел, ты обещала дать мне попить, — говорит Берт.
Рейчел наклоняется над Бертом и начинает поить его кока-колой из чайной ложки, сосредоточенно и аккуратно, как будто проводит какой-то химический эксперимент. Берта явно мучает жажда. Он молчит, пока не выпивает весь стакан, а потом говорит:
— Теперь я, кажется, понимаю, что чувствуют белые мыши в лаборатории.
При упоминании белых мышей Рейчел оживляется:
— Правда? И что они чувствуют?
— Э?
— Что чувствуют белые мыши? Я пыталась это представить, но мне и людские-то чувства представить трудно. Я люблю своих белых мышей, но не знаю, что они чувствуют на самом деле. А ты мне расскажешь. Это, наверное, даже лучше, чем поверить в Бога.
Берт обращается к Рику:
— Слушай, приятель, она вообще с какой планеты?
— Ответь на ее вопрос.
— Вы оба чокнутые.
— Мы не чокнутые, — говорит Рейчел. — Я развожу белых лабораторных мышей. И тем зарабатываю на жизнь.
— Ты девчонка-подросток, одетая, как Нэнси Рейган.
— Я одета, как женщина детородного возраста, способная к зачатию. И судя по громкости твоего голоса, ты либо злишься, либо пытаешься пошутить.
Рейчел возвращается к барной стойке и тщательно моет руки антибактериальным гелем. Потом вытирает их насухо полотенцем.
Берт говорит:
— Это сон. Это все нереально.
— Берт, давай все-таки поговорим о белых мышах. — Рейчел берет свой стакан и отпивает кока-колу.
Рик фыркает.
— Теперь ты знаешь, что мы чувствуем, когда ты паришь нам мозг своим Боженькой.
Берт меняет тему:
— Рик, окажи мне любезность. Развяжи мне руки.
— Что?! Ты серьезно?!
— Серьезно. Кровообращение в них нарушено. Я вообще их не чувствую, свои руки. Посмотри на них. Совсем белые. Я не прошу ничего такого… Если хочешь, можешь приковать меня наручниками к столу. Наручники у меня в сумке, во внутреннем кармане. Мне просто нужно, чтобы кровь прилила к рукам. И позволю себе напомнить, что твой приятель отстрелил мне палец.
— У тебя в сумке наручники? Как же я их пропустил? Погоди… а зачем ты носишь с собой наручники?
— Когда я выходил утром из дома с намерением выполнить свой святой долг, я не знал… что принесет этот день.
Рейчел говорит:
— Я думаю, это вполне безопасно, Рик. Ты держи дробовик у его головы, а я разрежу скотч и прикую его наручниками к столу.
— Ладно. Давай.
Рейчел открывает сумку, достает наручники и опускается на колени рядом с лежащим на полу Бертом. Рик внимательно наблюдает, держа дробовик у виска Берта. Рейчел разрезает скотч, которым руки Берта прикручены к стулу. Потом пододвигает ближайший стол и приковывает правую руку Берта к одной из ножек. Все проходит без эксцессов.
— Ну вот. Теперь я хотя бы могу шевелить руками. Большое спасибо.
— Господи, это какой-то дурдом. И все из-за взрывов на нефтебазах, — говорит Рик.
— Нефть, она черная и густая, как грязь. Как нечестивая, неспасенная кровь, которую перекачивает твое сердце, Рик.
— Действительно, Берт, — говорит Рик, — что-то давно ты нам не проповедовал. Ну, давай. Приступай. Я весь внимание.
Сказать по правде, Рику нравится слушать Берта. Он говорит очень похоже на Лесли Фримонта, только с другими коммерческими призывами. Рику нравится манера речи Берта, нравится звук его голоса, построение фраз.
И Берт не заставляет просить себя дважды:
— Не существует срединной позиции между безверием и верой, Рик, никаких полутонов, никаких полумер. Откажись от рациональных теорий и логики, подчинись слепой вере. Все, что написано, правда. В моих словах нет ни единой ошибки. Тот, кто несет Божье слово, — святой, и ему должно повиноваться. Слушай, Рик. Тебе еще многое нужно услышать. Например, мужчины и женщины — это два разных вида животных, и относиться к ним следует именно так. И теперь, когда произошел апокалипсис, ты должен открыть свое сердце и принять веру. Объявить непримиримую войну всем сторонникам умеренных взглядов — тем, кто считает, что можно занять промежуточную позицию, — и преисполниться жалости и отвращения к тем, кто верит в мультипликационный мир, в безмятежное царство любви и покоя. И пусть себе верят! Так их легче убить. Тебе нужно сделать свой выбор: либо ты умираешь, либо становишься другим человеком.
— И что я при этом почувствую?
— Ты почувствуешь, Рик, что ты изменился. Как будто ты умер, а потом переродился, но при этом остался в своем прежнем теле.
— Ты сам говорил, что реинкарнация — это обман.
— Тсс! Твоя новая жизнь будет раскрашена яркими красками и пронизана благоуханием — ощущением неотвратимой истины. Измени имя, если захочешь. Обруби все связи со своей прежней жизнью. Исчезни из мира на несколько месяцев, может быть, даже на несколько лет. Пусть те, с кем сейчас связана твоя жизнь, сочтут тебя мертвым. Пусть остатки твоего прежнего существования превратятся в бредовый сон, не поддающийся толкованию. Но помни, что скоро ты станешь другим. Сказать, что ты преобразишься, — это вообще ничего не сказать. Все будет иначе. Никаких больше самооправданий, никаких послаблений себе: ни наркотиков, ни сна до полудня, ни алкоголя, ни трудоголизма, ни сожалений о сделанном, ни отчужденности, ни натужных попыток сделать так, чтобы время исчезло. Тебе предстоит долгий путь, предстоят многие испытания. Ты готов к этому, Рик?
— Я… — Рик на пару секунд умолкает. — А как ты так говоришь?
— Что? — Берт явно растерян.
— Ты говоришь как-то странно. Даже если не брать во внимание тему, то само изложение мыслей… построение фраз, интонации… все какое-то нездешнее. Словно оно из другого времени. Ты где-то учился так говорить? Может быть, есть специальные курсы, где учат так говорить? Своеобразно?