Страница 46 из 57
— Мужчина — молодой?
— Честно говоря, я не стал подходить смотреть. Мне трупов и на работе хватает. Там уже и «скорая» подъехала, и милиция, вряд ли я чем-нибудь смог бы помочь. Вроде водитель нетрезвый. И где это люди с утра набраться успевают?
— Ну, было бы желание. Если ты к толпе не подходил, откуда узнал?
— Две женщины болтали, пока я ждал светофора, чтобы свернуть к вашему дому. Он, видимо, на стоянке машину оставил, а она как раз через дорогу. Его о рекламный щит шарахнуло — в лепешку!.. Что это я разболтался. Или у тебя, как у врача, мало в жизни таких впечатлений?
— Хоть я и не хирург, но тоже хватало. Сейчас вот в клинике работаю, так вроде поменьше травм и смертей вижу. Чего там поменьше! В моем кабинете такого, можно сказать, и не бывает.
Таня сидела, так и позабыв повесить последние наволочки. Слушала. Она должна была точно знать, что связывало ее бывшего мужа и сестру, иначе со своей воспаленной фантазией могла напридумывать всякого… Вон ее и сейчас от страха колотит: а вдруг она услышит нечто такое, после чего ей и жить не стоит?!
— Не знаешь, Татьяна дома? — спросил Михаил. — Что-то я проходил мимо кухни, нет ее там. И дверь входная закрыта.
— Наверное, в больницу ушла. Проведать раненого супруга. Выпьешь, или ты за рулем?
— За рулем, но выпью. Скрипнул придвигаемый стул.
«Если они начнут любезничать и я пойму, что между ними что-то было, я их убью! — исступленно подумала Таня и испугалась собственных чувств. — Глупость это все. Ничего я им не сделаю, они оба слишком дороги мне. Я убью себя, потому что жить с таким грузом на душе я не смогу!»
Те, о ком она думала, не подозревая о ее присутствии, дружелюбно переговаривались. Потом раздалось звяканье бутылки о край стеклянного бокала.
— Что с тобой, Миша? Вчера с друзьями пил? Руки у тебя вроде дрожат.
— Они дрожат у меня давно. Уже пять лет я не могу унять эту дрожь.
— Как же тебя в МЧС взяли, такого нервного?
— Ты не поверишь, Маша, но я перед комиссией пью какой-нибудь транквилизатор, и ничего у меня не дрожит.
— Смеешься, да, над старым врачом смеешься?
— Какая же ты старая, Машенька, ты у нас очень даже молодая И душой, и внешне. А смеюсь разве что самую малость…
— Смотри, Карпенко, я разозлюсь и всажу тебе укол. Магнезии, к примеру, да самой толстой иголкой, чтобы ты потом дня три не мог сидеть как следует!.. Выкладывай, что у тебя за дело?
— Я всегда чувствовал, что в глубине души все врачи — садисты. Надо же такое придумать — толстой иголкой, да чтобы сидеть не мог!.. Что ж, давай выпьем за наших близких, пусть будут здоровы и счастливы.
— Насколько я знаю, Миша, прежде за рулем ты никогда не пил.
— Сегодня можно, если понемножку и с хорошим человеком… Видишь ли, Маша, завтра я улетаю. На Восток. Миссия нашей службы, понятное дело, спасение мирного населения, но кто знает, там сейчас идут бои… В общем, я принес тебе кое-какие документы. За эти годы я все лишние деньги… или не лишние, а просто заработанные, складывал на книжку. Для Саши. Будет с чем замуж выходить. Понятное дело, квартира будет ее. У меня других наследников нет… Вот здесь сберкнижка, завещание…
— Как страшно звучит, Миша, — завещание.
— Не страшнее, чем «убит при исполнении». Совсем молодые ребята гибнут, а я что, особенный?
— Тане отдать или Шурке, когда понадобится?
— Смотри сама. Ты женщина умная. Я тебя всегда любил и уважал.
— Я тебя тоже. Жалко, что все так случилось.
Они помолчали. Потом раздался звук резко отодвинутого стула.
— Пойду я, Машенька, дела еще есть. Начальство напутствие свое давать будет. Поцелуемся, что ли, на прощание?
— Давай.
Таня не стала дальше слушать, сбежала с лестницы и вывалилась чуть ли не под ноги идущему по двору Мишке. Провожавшая его до калитки Маша отшатнулась от неожиданности.
— Миша! — Таня сглотнула, переводя дыхание. Господи, что же это она так волнуется, просто сердце из груди выскакивает. — Миша, мне нужно с тобой поговорить.
Если он и удивился, то ничем своего удивления не показал. Только взглянул на часы и сказал с сожалением:
— Увы, Таня, у меня через двадцать минут совещание.
— А оно долго продлится?
— Минут сорок, я думаю. Вряд ли больше.
— Мы можем встретиться через час у памятника Пушкину?
— Наверное, можем, если ты придешь.
— Я приду. Обязательно!
Он окинул ее теперь уже откровенно удивленным взглядом и кивнул.
— Тогда с тобой я не прощаюсь. Если все-таки случится, что задержусь, пожалуйста, подожди, я все равно приду… До свидания, Маша!
Сестра дала ему руку, и Мишка ее поцеловал, что делал не слишком часто. В отличие от Машиного друга Валентина.
— Маша!
Едва за Михаилом закрылась калитка, Таня схватила Машу за руку и потянула за собой.
— Машенька, пожалуйста, зайди ко мне.
— Но зачем? — уперлась Маша; она не могла так же легко, как младшая сестра, переходить из одного состояния в другое. Разве они не поссорились совсем недавно. С криком и битьем стекла?
— Пойдем, пожалуйста! Я хочу попросить у тебя прощения. Сама не знаю, что со мной творится. Такое впечатление, что я все эти пять лет сидела в наглухо запертой квартире, а потом открыла настежь все окна и двери, и по тем же прежде затхлым комнатам гуляет теперь сквозняк… Мозги, наверное, все и выдуло.
— Я бы так не сказала.
— Маша, пожалуйста, мне нужна твоя помощь.
— Что у тебя стряслось? — все же сдалась Маша, заходя следом за Таней в ее дом. — Ты такая возбужденная. Выпей валерианочки, раз уж другие лекарства ты не признаешь…
— Маша, со мной все в порядке. Просто… я подслушивала! То, о чем ты говорила с Мишкой.
Она могла бы признаться, что не только с ним, но не хотела выглядеть перед сестрой совсем уж пропащей.
— Такого за тобой прежде не водилось, — удивилась Маша и проницательно посмотрела на сестру: — Неужели ты подумала…
Таня смутилась: от Маши не скроешься, — но не стала продолжать Машину мысль. Просто сказала:
— Раньше не водилось, а теперь водится. За мной теперь много чего водится! Я только в одном раскаиваюсь — что тебя обидела. Простишь ли ты меня? Молчишь? Хочешь, я стану перед тобой на колени?
Маша снисходительно улыбнулась. Совсем как прежде, когда глупая Таня что-нибудь этакое вытворяла. В глазах ее не было осуждения. Понимание было.
— Еще чего не хватало! Я хочу, чтобы ты успокоилась. Ну, набери побольше воздуха, медленно выдохни.
Она взяла сестру за запястье.
— Посмотри, как скачет твой пульс.
— Черт с ним, с пульсом. Маша, это правда, что он может погибнуть, Михаил?
Сестра замялась, но ответила:
— Я думаю, вряд ли их бросят туда, где идут бои.
— Но он все приготовил: бумаги, завещание… Может, он что-то чувствует?
— Успокойся, Таня, это всего лишь мера предосторожности. Я думаю, все его товарищи это делают. Служба у них такая.
— Маша, помоги мне!
Таня все время повторяла одно и то же из-за нервного возбуждения, а Маша успокаивающе поглаживала ее по плечу.
— Чем тебе помочь, моя девочка?
Все-таки Маша — человек благородный и незлопамятный. Другая бы ее так легко не простила, а Маша уже и думать забыла о хамстве сестры.
— Вон, видишь, на столе корзинка. Я хотела идти в больницу к Лене. А теперь не могу. Будь другом, сходи вместо меня.
— Вместо тебя? А что я ему скажу?
— Ну не знаю. Придумай что-нибудь. Что встречаю кого-то в аэропорту. Или плохо себя чувствую. Какие в таких случаях называют причины, я не могу сообразить… Скажи, я так переволновалась из-за него, что ты прописала мне постельный режим…
— Постельный режим, но не с ним, — пробормотала Маша и тоже, как и Мишка, взглянула на часы. — Но я через полтора часа на работу ухожу. До восьми вечера. Мне еще халат надо погладить…
— Скажи, что у тебя родственник болен. Ведь это же правда. Пусть тебя на пару часов подменит кто-нибудь. Леня будет только рад!