Большая Сплетня

Лицо Лиды потемнело. Ей было невмоготу выслушивать мои постельные откровения, но, сами понимаете, если ваш начальник начинает повествовать о подробностях своего пищеварения, вы просто обязаны изобразить заинтересованность. Вот и ей приходилось слушать...

Мучительно сморщив лоб, я запустил руку в волосы, как бы пребывая в немом отчаянии. Хотя мне действительно было несладко — ведь неизвестно, куда качнется маятник в следующий раз. Хорошо бы опять в мою сторону!

— Знаешь, Лида, единственное, чего бы я действительно хотел... — произнес я надломленно, с искусственным надрывом, рвущим слух, — это как в старые добрые времена проговорить с тобой всю ночь напролет, до утра... Помнишь?

Она онемело застыла, опустив взгляд.

Я коснулся ее ладони — неживой и холодной, как камень. Я и забыл, что у нее ледяные конечности... В постели это не слишком-то приятно: есть что-то от трупа и некрофилии, хотя сама Лида объясняла эту свою особенность пониженным давлением.

Я медленно отпустил безжизненные пальцы — они неохотно обрели свободу.

— Что ты делала в субботу? — спросил как бы с затаенной мукой. С надеждой, с желанием, с мучительным интересом. Почти с любовью.

Она замялась, отводя в сторону сухо блеснувшие глаза.

— Как обычно.

— А как... как поживает твоя бабушка?

— Хорошо. Как всегда.

— Что говорят врачи?

— Ничего нового.

Вернувшись за стол, я опустился в кресло, прикрыл ладонью лицо — будто стараясь унять внезапно нахлынувшую боль.

— Иди, Лида! — произнес, вкладывая в слова неизвестное мне самому чувство. — Иди...

В моем голосе звучала отъявленная нежность.

Если не нежность, то что, черт побери?

После нескольких встреч, после недоговорок, нападений исподтишка и лобовых атак мне удалось договориться с Галактионовым о сотрудничестве. Переговоры оказались нелегкими. Витек торговался — отчаянно и умело, как базарная торговка.

Условились так: он по мере сил поставляет нам информацию и влияет на решения совета директоров в выгодном для Якушева направлении, за что в случае поглощения компании ему светит пост генерального директора, персональный автомобиль и приличный годовой доход. Я лично пообещал ему пятнадцать тысяч в месяц. С барского плеча.

Засланный казачок своими действиями должен был способствовать поглощению нефтяной малютки. Для этого нужно было понизить привлекательность «Стандард Ойл» в глазах остальных игроков рынка, чтобы даже базарный нищий не захотел бы за копейку приобрести акции, которые до сих пор расходились как горячие пирожки.

— Слушай, старик, эти слухи насчет Семена Фукиса — нам зарез, — объяснил я Галактионову. — Мягко говоря, они не способствуют успеху... Американец...

— Какой американец? — спросил Витек, удивленно пожав плечами. — Не знаю никакого американца! Если бы он был, я бы точно знал!

Так я и думал... Американец — это остроумная выдумка Лернера, призванная поднять спрос на бумаги. Вранье чистой воды! Стопроцентная утка!

— Никакого американца нет! — прокричал я в трубку, борясь с уличным шумом. — И инвестиций нет!

— Зато шумиха есть! — глухо отозвалась трубка. — Отец недоволен: ажиотаж вокруг компании ему не нужен.

— Тогда надо принять контрмеры, — авторитетно заявил я. — Обычно в таких случаях организуют контррепортажи о том, как богатства родины задарма раздариваются иностранцам. На последующем падении котировок мы можем сорвать пару тысяч к нашему пакету.

— Не нужно! — отозвалась Дана. Голос ее звучал тускло, как через фильтр. — Будем ждать, когда ажиотаж спадет.

— Зачем? — заволновался я. — Мы теряем время!

— Зато узнаем, что они задумали.

— Кто — они? — закричал я, затыкая свободное от телефонной трубки ухо, чтобы лучше слышать.

— Догадайся сам! — фыркнула моя собеседница. — Не хочу, чтобы распечатка нашего разговора легла на стол перед... Перед кем — подумай сам!

Я захлебнулся собственным энтузиазмом. Городской гул в эту минуту стих, как бы прислушиваясь к нашему разговору.

Я огляделся по сторонам. Люди равнодушно текли по своим делам вдоль пыльных тротуаров. Автомобили толкались в дымной пробке. Воробьи, скандаля, напрыгивали на хлебную корку возле урны. Все было то же, что и всегда, но что-то неуловимо изменилось. Появилась незримая, неосязаемая опасность.

Кто этот человек, торгующий на углу газетами? Я его никогда тут не видел.

Что за дамочка маячит в здании напротив, предназначенном на снос?

Почему, заметив мой сканирующий взгляд, отвернулся мужчина в припаркованном у тротуара автомобиле? Неужели он за мной следит? И номер заляпан грязью...

Два плечистых качка направились ко мне с решительным видом.

Что делать? Бежать!

Я напряженно замер, готовясь рвануть с места.

Однако опасные типы прошли мимо, даже не взглянув в мою сторону, газетчик, отвернувшись, занялся покупателем, старуха в выселенном доме, докурив, захлопнула окно, а подозрительная машина, тронувшись с места, скрылась за поворотом.

Фу-у-у...

— Когда мы увидимся? — спросил я, взволнованно понизив голос.

— Не знаю... — Тусклый голос, тусклые слова с тусклым смыслом. Никакой надежды!

Но я не из тех, кто отчаивается и отступает при первом сопротивлении. И методами обольщения владею виртуозно!

— Знаешь, всю ночь думал о тебе и оттого не выспался...

Хотя всю ночь отлично спал в своей новой, только что снятой квартире. К тому же не один — с аварийной подружкой на одну ночь. Которой я предварительно поведал о своих несметных капиталах, чтобы ее телодвижения на пике страсти стали более искренними, — что и произошло, к нашему обоюдному удовольствию. Как бишь ее зовут?..

— Хотелось бы увидеть твои глаза, Дана, хоть на минутку! Знаешь, они мне всю ночь чудились в полутьме...

— Ладно. Завтра встретимся в ресторане, как всегда.

Как всегда... Увы, как всегда!

ОНА

Положив досье на Фукиса, я выскользнула из кабинета. Пусть мой начальник наслаждается отчетом про американца, который не жнет, не прядет, а только спекулирует на бирже своим нерусским происхождением и чьи котировки (имеется в виду как американец, так и происхождение) в последнее время высоки, как никогда.

Фу-у! Хорошо, что Ромшина сейчас нет на месте! В его отсутствие жизнь в отделе текла в темпе спринтерской черепахи.

Накрасившись, Губасова кокетливо выпятила губы, проверяя в зеркале качество их обрисовки.

— Интересно, а они спят? — обратилась она непонятно к кому, может быть, к своему отражению в зеркале.

— Кто? — спросили разведенки.

— Конечно, спят! — ответил Терехин, сладко облизнувшись. — Секс только цементирует деловые отношения.

Попик тревожно моргнул, оторвавшись от статьи про брачное сожительство аквариумных рыб.

— Хорошо же Ромшину! — простонала Губасова. — Нашел себе невесту — красивая, умная, богатенькая! Теперь ему и делать ничего не надо... Можно даже на работе не появляться!

— Ну и ты себе найди! — хмыкнул Терехин. — Красивого, умного, богатенького старичка!

Губасова обиделась.

— Мне, между прочим, всего тридцать шесть! — возмутилась она. — И старички мне не по возрасту! Я еще могу себе найти молодого и симпатичного... Миллионера!

— Знаешь, — съехидничал Терехин, — в твоей весовой категории молодых и симпатичных не бывает! Потому что, как правило, все молодые и симпатичные весят меньше метрической тонны.

Губасова обиженно надулась, алея свежевыкрашенными губами.

— Нет, один такой мне известен! — ввязалась я в разговор. — Это отец Якушевой!

Губасова победно посмотрела на Терехина.

— Вот! — фыркнула она. — Понял? Так-то!

А когда мужчины, посмеиваясь, отправились на перекур, навалилась грудью на стол, что должно было означать высшую степень интимности.

— Лид, а Лид, — простонала Люся. — Скажи по секрету... Как он в постели, наш Игорек? Наверное, о-го-го?