Большая Сплетня

Когда в приступе неофитской самонадеянности я только-только собрался назначить ей свидание, в комнату влетел Чигасов, бестактно оборвав наш тет-а-тет. Зашумел, загорланил, загомонил, переключил на себя ее внимание. Взял под руку, уволок в угол, где стал шептать, спрашивать, консультироваться... Я был безнадежно забыт, смят и выброшен, как ненужная бумажка. Они отправились на очередную деловую встречу, а мне пришлось несолоно хлебавши возвращаться в отдел.

Тогда я не сомневался, что моя неудача временная, не подозревая еще, что отличительная черта всякой временной неудачи — ее абсолютно непостижимая, противоречащая разуму постоянность.

Больше мы не общались. Первое время Леди Ди вспоминательно кивала мне при встрече, но постепенно ее взгляд, наткнувшись на мое ждущее лицо, становился все более не узнающим, ускользающе-гладким. Она меня забыла! Вычеркнула из памяти за ненужностью. Стерла пыльной меловой тряпкой с доски, как безнадежно устаревшую дату.

В принципе поначалу меня это не слишком расстроило. Мало ли на свете хорошеньких девиц, готовых на все, думал я. Зачем мне эта зазнайка, папенькина дочка с самомнением мировой звезды? Зачем мне Леди Ди?

Оказалось — нужна. Оказалось, без нее никак! Оказалось, она — та самая крепость, которая перекрывает голодной армии доступ в плодородную долину, где родники хрустально чисты, где над домами витает запах свежего хлеба, ветви дерев гнутся под тяжестью спелых фруктов, а томные девы с волоокими глазами мечтают быть покоренными отважными варварами. Завоевав эту неприступную крепость, попадаешь в край обетованный. Там реки текут молоком и медом, львы возлежат с ланями, волки пасут белорунных агнцев, лилии не прядут и не жнут. И я хотел покорить ее во что бы то ни стало. Пусть даже ценой собственной жизни!

Поначалу Дана кажется мне легкой добычей, несмотря на всю свою демонстративную неприступность. Несмотря на секретаршу в приемной, некрасивую и услужливую. Несмотря на постоянную занятость. Несмотря на голос разума, отрезвляюще звучащий в гулком пространстве моего воспаленного воображения. Несмотря ни на что!

Мне кажется, в ней нет ничего особенного. Ведь она тоже ест, пьет, спит. Зевает, когда скучно, когда хочется спать. Глядит в окно на тоскливый полдень с привязчивым рефреном дождя. У нее, наверное, тоже ноет желудок, когда она голодна. Она улыбается, когда ей весело. Плачет, если не все ладится. Задумчиво хмурится, листая журнал с изгибистой девой на обложке. Покупает его, мимоходом просматривает в лифте, не замечая моего присутствия из-за статьи о пользе ненасыщенных растительных жиров. Заслоняется от меня заметкой о вреде искусственного загара. Обороняется страницей с заголовком «Как лучше расстаться с мужчиной». Пролистывает рекламу, критически морща нос.

Живой человек из плоти и крови. Недостижимый идеал. Эталон. Леди Ди.

Отныне я всегда неподалеку от нее, в двух шагах. Отныне я ее безгласная, нетребовательная тень. Я слежу за ее повадками, за ее привычками, поведением. Придирчивым оком ученого фиксирую все ее поступки. Исследую пристрастия. Заношу ее действия в каталоги памяти, классифицирую, раскладываю по полочкам. Как будто она — мушка дрозофила, распятая булавками в объективе невидимого микроскопа.

Она, конечно, не догадывается, что за ней наблюдают, но это совсем не значит, что никакого наблюдения нет. Оно не только есть, оно — всеохватно, тотально, всеобще!

После нескольких дней пристального надзора начинаю понимать: Леди Ди только на первый взгляд кажется легкой добычей. Как просто обмануться ее всеадресной доброжелательностью, как легко расценить приветственный кивок как знак согласия! Что же делать?

Сначала мне кажется, что для нее сгодится традиционный метод обольщения: пара комплиментов, вечер, проведенный вдвоем, внезапное признание, трепетный поцелуй — дешевые приемчики, безотказно действующие на обычных девушек. Для начала я сыплю комплиментами, заморачиваю ее легковесной шелухой сумасшедших признаний... После предварительной обработки она уже практически готова. Последний шаг, стремительная атака. Жертва доверчиво приоткрывает дверцу, чтобы проверить благонадежность внезапного визитера, — и тут я всовываю в створку свою наглую ногу, не давая двери захлопнуться! А дальше — дело техники, как говорится...

«Мне кажется, мы уже встречались раньше, в прошлой жизни...»

«Да, наши сердца — это две половинки единого целого».

Она ловится на приманку искренности, ведется на легковесный треп — как они все, даже самые умные вроде Лилеевой. Потом торжественное предложение руки, два сердца, пронзенные стрелой, целующиеся голубки на свадебной открытке...

После этого она моя — хотя бы внешне, для нескромных изучающих взоров со стороны! Для вящей дееспособности Большой Сплетни!

И вот уже вся контора бурлит и пенится, недоумевая. Из дамской комнаты доносится: «Ну что она в нем нашла?» — «Что ты, он такой душка!» — «Он всегда мне нравился». — «Я бы с таким никогда...» Обида через край, ненависть пополам с завистью. Женская безадресная ревность.

В мужской курилке обрывистый разговор. Зло выхаркиваются наружу непрожеванные слова. «Такая девка — и что она в нем нашла?» — «Этим сучкам нужно только одно...» — «Теперь он на коне, ее папаша прибережет для него теплое местечко, будь спок...» — «Да чего мне-то волноваться! Я-то сдохну на своем месте, не то, что он...»

Пока это только мечты, долгоиграющие планы...

Пока что Большая Сплетня натужно буксует. Ей нужны доказательства — а мне как воздух нужен корм для моей породистой курочки, питающейся зерном злоречивых пересудов, клюющей все подряд, что узрит ее тревожное бегучее око. Смятенно сканирующей пространство птичьего двора в поисках пищи.

Я иду к тебе, моя пташка по имени Большая Сплетня. Я — твой добрый хозяин. Я накормлю тебя, подсыпав отборного зерна.

Вот только где его взять?

Наблюдение дает свои плоды. Теперь я знаю, что Дана обедает в ресторане, расположенном наискосок от нашего офиса. Цены на бизнес-ланч там астрономические, заносчивые официанты, учуяв чужака, окатывают пришлого надменными взглядами, а чашка кофе стоит столько, сколько в обычной забегаловке целый литр!

Тем не менее пью свою чашку долго, с демонстративной неспешностью просматривая «Коммерсантъ». Тяну резину, поджидая ее. Планирую разговор.

«Можно подсесть к вашему столику?»

«Да, пожалуйста».

«Что вы думаете о...»

«Вас правда интересует мое мнение?»

Конечно, меня интересует кое-что другое, но:

«Может быть, встретимся вечером, обсудим подробнее?»

«Почему бы нет...»

Увлекшись разговором, мы не замечаем, как заканчивается обед. Оживленно болтая, поднимаемся на лифте в контору. По дороге боковым зрением ловлю потрясенные взгляды сослуживцев.

Терехин: «Кажется, наш пентюх заарканил райскую птичку!»

Губасова: «Между ними действительно что-то есть! А я не верила...»

Фирозов, тревожась про себя: «Надо бы обойтись с ним полюбезнее... На всякий случай!»

Лида: «Это я помогла ему! Это я придумала...»

Отвечаю ей в своем разбушевавшемся воображении: «Да, солнышко, это ты придумала, и я не забуду твоей услуги!» Став главой отдела или даже начальником департамента, я приберегу для тебя по старой дружбе непыльную должность. В знак моей неувядаемой благодарности. Ведь как-никак мы сто лет друг друга знаем! «Только не говори Дане о том, кто это придумал...» — «Конечно, не скажу, Игорь! Я ведь понимаю, какое расстояние теперь между нами, вижу глубину разделяющей нас пропасти!»

Наперсточная чашка уже выпита, а Якушевой все нет. Черная крепкая жидкость плещется в желудке, провоцируя голодный спазм. Подхлестнутое кофеином сердце сумасшедше колотится, как будто трясется в тревожном предчувствии.

Официант глядит сквозь меня стеклянным взглядом. Я заслоняю ему горизонт. Я закрываю ему солнце. Я мешаю ему спокойно дышать.