Страница 15 из 26
В этом дворце на берегу Невы он и свил свое гнездо: женился по любви на дворянке Дарье Арсеньевой, нажил с нею троих детей и был здесь вполне счастлив. Уезжая в походы и странствия, в уютном доме Данилыча оставлял своих детей даже сам Петр. Он знал, что, бегая вместе с детьми Меншикова по просторным залам дворца, его наследники будут в полной безопасности, а если что случится с ним в походе, верный Данилыч не оставит царских детей в беде.
Но не всегда небо было безоблачно над княжеским гнездом. Порой Петр бывал суров к светлейшему, все аферы, «жульства» и махинации которого быстро становились ему известны, и в 1723 году Меншиков ощутил растущее раздражение государя, уставшего подтирать за непрерывно гадившим любимцем. Но на этот раз за Данилыча вступилась жена Петра, царица Екатерина – бывшая любовница Меншикова. Как уже сказано выше, их связывало нечто большее, чем память о поросшем быльем романе. Они, простолюдины, были одиноки в толпе родовитой знати, держались друг за друга, боясь пропасть поодиночке.
Когда в январе 1725 года Петр Великий умер, не оставив завещания, Меншиков отблагодарил свою «давнюю подругу сердца», помог ей стать императрицей Екатериной I. Но покоя светлейшему по-прежнему не было. Государыня много болела, и родовитая оппозиция, сгруппировавшаяся вокруг великого князя Петра, сына покойного царевича Алексея, нетерпеливо ждала своего часа. Весной 1727 года этот час приблизился – императрица уже не вставала с постели. Накануне смерти Екатерины I Меншиков опередил всех. По его настоянию государыня завещала престол Петру Алексеевичу, но при условии, что невестой царя станет дочь светлейшего – Мария. Так и вышло. Сразу после смерти Екатерины I семнадцатилетняя Мария и Петр II, которому не исполнилось еще и двенадцати, обручились. Это был триумф Меншикова. Пусть не он, но его дочь, кровь его, взойдет на российский трон, а он уж как-нибудь поможет на первых порах молодоженам управлять Россией!
Впрочем, Александр Данилович не спускал глаз с Петра II, держал мальчика при себе, даже поселил его в своем дворце. Неподалеку поспешно начинают строить императорский дворец. Меншиков мечтает, чтобы молодожены поселились в новых хоромах. Но неожиданно летом 1727 года Меншиков серьезно заболел и поневоле ослабил свой контроль за «карманным царем». Петр посидел раз-другой у постели будущего тестя, а за окном было прелестное лето… Словом, царь уехал за город на охоту. Там, на просторе, его окружение, в котором было немало тайных врагов временщика, сумело быстро настроить мальчика против надоедливого опекуна. Когда Меншиков поправился, то оказалось, что он проиграл.
В XVIII веке был популярен образ Фортуны, богини счастья, удачи. Она изображалась с повязкой на глазах, едущей на колесе (отсюда выражение «колесо Фортуны»). У сей девы была очень странная прическа – спереди длинный чуб, а темя и затылок лысы и гладки, как бильярдный шар. Схватить Фортуну за чуб – высшая доблесть для царедворца. Промедлить тут нельзя, иначе рука скользнет по лысине, и все пропало – укатит, хохоча, чертовка, не догонишь! Власть, как известно, любит только здоровых. Светлейший заболел, прозевал момент, словом, он промахнулся, и Фортуна укатила к другим, молодым и здоровым. Юный император не желал больше видеть своего опекуна и противную, старую (почти восемнадцатилетнюю!) невесту. И вмиг всех, кто подобострастно лебезил и заискивал перед могущественным временщиком, за честь почитая навестить его и сыграть у его постели партию-другую в шахматы или картишки, как ветром сдуло…
И Меншиков разом сник, сдался на милость победителей, этих пигмеев, окружавших царский трон. В чем тут дело? Почему он не прибег к помощи любимой им гвардии, не стукнул кулаком в Верховном тайном совете, не прикрикнул на членов Синода? Пожалуй, истинную причину произошедшего со светлейшим понял, глядя на толпу придворных, французский дипломат Шетарди: «Знатные только по имени, в действительности же они были рабы». Стоило мальчишке-царю – подлинному господину этой толпы рабов – топнуть ногой, нахмурить брови, и душа в пятки уходила даже у самых гордых вельмож. Словом, Меншикова лишили всех богатств, орденов, титулов и выслали в Раненбург, а потом в Сибирь. Александр Данилович не сопротивлялся – он сам без счета безжалостно топтал людей и знал повадки властителей. Только раз, во время начатого в Раненбурге следствия, он возмутился. Его, победителя в Северной войне, пытались обвинить в государственной измене, в связях со шведами в ущерб России. Но набрать компромата на героя войны со шведами ни следователям, ни русскому послу в Швеции Н.Головину все-таки не удалось. Впрочем, и такие обвинения у нас обычны. Так, совершив ошеломительный взлет из грязи в князи, Меншиков снова плюхнулся в грязь.
По дороге в Сибирь, не вынеся позора и горя, умерла его жена Дарья. Говорят, что Меншиков сам выкопал для нее могилу. А потом ссыльные приехали в Березов. Эти места теперь всем известны: примерно там находится «нефтяной Клондайк» – Сургут, куда «только самолетом можно долететь». Березов – заполярное место на берегу вечно холодной реки Сосьвы, глухое и печальное. Меншиков со слугами срубил себе дом. Он много молился в построенной им церкви и, наверное, как на известной картине Василия Сурикова, долгими вечерами сидел, кутаясь в халат, вспоминал прошлое, слушал, как дочери читают Библию.В светлый праздник Рождества 1728 года, в самый день своего восемнадцатилетия, на руках у отца умерла Маша, «разрушенная невеста» Петра II, девочка, которой не суждено было стать царицей. Год спустя, в ноябре 1729 года, смерть пришла и за Александром Даниловичем. Он был похоронен возле своей церкви, в вечной мерзлоте. Сто лет спустя его могилу вскрыли – светлейший, покрытый тонкой коркой льда, лежал в гробу как живой. А потом тот берег реки Сосьвы, где стояла церковь, обрушился, и прах Меншикова унесло половодьем. Он уплыл от людей, будто по волнам Леты – реки времени и забвения.
Мария Гамильтон: прелестная головка в банке со спиртом
На иллюстрации – Ассамблея при Петре I. 1861. Неизвестный литограф по рисунку А.И.Шарлеманя. Фрагмент.
Согласно легенде, во время визита Петра Великого в Копенгаген в 1716 году датский король Фредерик IV, расслабившись после обильного обеда, спросил царя: «Ах, брат мой! Я слышал, что и у Вас есть любовница?» Петр помрачнел: «Брат мой! Мои потаскухи обходятся недорого, а Ваши стоят тысячи фунтов, лучше их на войну со шведами тратить…» Здесь, как во многом другом, Петр был последователен: интересы государства – прежде всего. Как вспоминал личный токарь царя Андрей Нартов: «Впущена была к Его Величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, сказал: “Любить девок хорошо, да не всегда, инако, Андрей, забудем ремесло”. После сел (за станок) и начал точить». Словом, как пели в советские времена: «Первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом…»
О любвеобильности царя-реформатора известно много. Современник косноязычно, но весьма прозрачно выражался о павианских наклонностях Петра: «Великий монарх никогда не отказал быть себя от плотского сластолюбия преодолена». Даже в поездки Петр брал с собой небольшой гарем метресс – так называли девиц легкого поведения, которые не перевелись в окружении Петра и с женитьбой царя на Екатерине. Но Екатерина нашла единственный удобный для себя способ поведения: она не преследовала мужа бесполезной ревностью, а… сама поставляла ему метресс. 18 июня 1717 года Петр писал жене из Спа, где он пил воды: «Иного сообщить отсюда нечего, только что мы сюда приехали вчера благополучно, а так как во время питья вод домашние забавы (то есть секс. – Е.А.) доктора употреблять запрещают, поэтому я метрессу свою отпустил к Вам, ибо не мог бы удержаться, если бы она при мне была». 3 июля Екатерина отвечала, что отсылка метрессы случилась явно не по требованию докторов, а потому, что она заболела нехорошей болезнью «и не желала бы я (от чего Боже сохрани!)», чтоб и любовник этой метрессы приехал бы в таком состоянии, в каком она приехала. То, что в отношениях супругов существовала и такая грань, многое говорит о Екатерине. Признавая и даже поощряя супружескую свободу, Екатерина как бы срывала полог тайны, за которым, пользуясь любострастием царя, могла усилиться ее возможная соперница. Ведь тайны любовных встреч часто предполагают тайну сердец. А вот этого как раз и не нужно было Екатерине, и поэтому она сделала «институт метресс» вполне легальным в их супружеской жизни с Петром.