Славянский сокол

– Сейчас эти даны вдоль той же дороги развешены на великий праздник воронам, – мрачно нахмурил брови Годослав, вернувшись от радостного состояния к состоянию озабоченности. – А сам граф с распоротым животом, если все еще живой, пытается добраться до своего короля в сопровождении всего одного обезоруженного воина, которого я ему оставил вместо костыля.

– Сильно же ты осерчал на Готфрида…

– Его полки стоят на моей границе, хотя я не звал их к себе в гости. Я просил помощи в войне, но у данов есть собственная граница с франками, и крюк, который они желают сделать, заглянув по пути в Рарог, совсем мне не нравится. Если Готфрид согласен поговорить с Карлом языком оружия, пусть к Карлу и отправляется, не заезжая ко мне. Но самому Готфриду и его окружению, похоже, совсем не нравится мое желание оставить свои границы в неприкосновенности. И потому он подсылает ко мне убийц и отравителей.

– Отравителей? – переспросил Бравлин.

– Ты еще не знаешь этой истории?

– Нет.

– Вместе с посольством приехал герцог Гуннар…

– Твой тесть.

– Да. И он, памятуя прошлое влияние на дочь, приказал ей подливать мне в пищу какой-то яд, который должен передать его человек. Мне оставили жить всего несколько дней до того, как полки данов соберутся у моей границы полностью.

– Это уже слишком! При всем моем уважении к королю Дании – это уже слишком! И что ты собираешься делать в такой ситуации? Готфрид, похоже, надумал в своей жадной всеядности просто проглотить княжество бодричей, как Карл собирается проглотить княжество вагров.

– Именно поэтому я здесь. Я еще, сознаюсь честно, не решил окончательно, как поступлю. Хочу сначала присмотреться к Карлу. В сравнении с Готфридом Карл выигрывает тем, что он не захватывает, а присоединяет. Я вижу в этом разницу. При захвате противника убивают, а при присоединении его подчиняют.

Бравлин в сомнении покачал головой.

– Я не верю этим франкам. Уже много лет я воюю с ними, терплю поражение за поражением, но воевать продолжаю. Сейчас между нами мир, и потому меня пригласили на турнир. С Карлом я встретился впервые, но сразу заметил, что он заигрывает со всеми противниками. Старательно показывает нам, что желает мира. Но он желает мира своего, такого, где только один правитель – король франков. А мы желаем жить своим миром.

– Тебе, старший брат, проще. Тебя, по крайней мере, не пытаются отравить или убить. А мне нет спокойствия ни дома, ни в дороге, ни здесь…

– И здесь тоже?

– Сигурд… – пояснил Годослав. – Если он узнает меня, следует ждать неприятностей и подлости. Герцог ничем не лучше графа, когда ему хочется добиться поставленной королем цели. Хотя, как говорят, он значительно опаснее Ксарлуупа, как более сильная и менее пьяная личность. И как воин сильнее несравненно.

– Да, мы вчера заглядывали к нему по необходимости и слегка повздорили. Трафальбрасс произвел неприятное впечатление на всех, кроме собутыльников. Так же к нему отнесся Карл, почти оскорбив, хотя и вежливо, отказом включить в число зачинщиков. А сейчас я проходил мимо его палатки, оттуда запах идет, словно не человек там живет, а валяется стерво[7]. Хоть нос затыкай… И рядом с палаткой прямо на траве спят пьяные. И это цвет саксонского рыцарства!..

– Однако наш викинг сам никогда пьяным не бывает, – усмехнулся Годослав. – Он, как князь Дражко, может выпить целый винный погреб и спокойно дойти до дома.

– Это я тоже знаю. Знаю даже то, что Сигурд, несмотря на сегодняшнюю пьянку, будет завтра способен совершать чудеса на ристалище.

– Уже завтра?

– Да, завтра он возглавит отряд противников франков в меле. И вчера он предложил нам заглянуть к аварскому великану, как окрестил тебя, с просьбой тоже поучаствовать в общем бою. И я пришел к тебе с той же просьбой от других рыцарей. Франки выставляют сильный полк. И надо подобрать в ответ сильных рыцарей. Для тебя это прекрасная возможность показать себя.

– Если рыцарей допускают в меле, то я буду участвовать, – согласился Годослав. – Но не буду пока открывать лицо.

– Это как раз то, что я хотел тебе посоветовать. И даже сказал своим товарищам по партии зачинщиков, что тебя зовут Ратибор. Славянское имя у аварца потому, что твоя мать славянка. Я знаю этого князя Ратибора, он сейчас далеко, и никто не сможет открыть твое инкогнито, кроме Сигурда. Поэтому рядом с ним ты должен быть особенно осторожен.

Годослав наклонил голову в согласии.

– Я согласен временно побыть даже аварцем Ратибором. Но, тем не менее, мне следует выбрать момент и каким-то образом познакомиться с Карлом. Хотя бы для того, чтобы к нему присмотреться. Короля не смутит, если я в нужный момент представлюсь своим настоящим именем?

– Пока его не смущает то, что Видукинд здесь находится под именем Кнесслера. Мне кажется, что все об этом знают, может быть, даже и сам король, но молчат. Играют в свою игру и позволяют другим играть в свою. Мне вообще трудно понять франков. Да и как их понять, когда они выбрали себе такую странную религию. Религия должна приходить от родовых корней, от предков, а не с чужбины. Но… Я слышу, как поют трубы герольдов. Начинается бугурт. Там после кулачных боев и схваток на дубинках будут соревноваться стрельцы. Я хочу посмотреть на своих молодцов. Но сидеть среди чужого народа на скамьях мне не хочется. Я поеду верхом. Сегодня рыцарям разрешено занимать места в ресе, чего лучше избежать завтра и послезавтра.

– Я тоже приеду, – сказал Годослав. – Король будет там?

– Должен быть. Он учредитель турнира. И постарается понравиться простолюдинам. Думаю, для этого вообще вся кутерьма и затеяна. Я не прощаюсь. Мы еще увидимся, но я не хотел бы, чтобы Сигурд увидел нашу дружбу. Если откроется твое настоящее имя, он обязательно доложит Готфриду, что я тебя покрывал. А мне, скажу тебе откровенно, не хотелось бы портить отношения с датским королем. Я пока еще держусь против Карла только благодаря поддержке Готфрида.

И князь Бравлин заспешил к коновязи.

– Седлай и мне, – приказал Годослав Далимилу.

Такие большие праздники, как хаммабургский турнир, в саксонских землях – невидаль. И потому простой народ испытывал настоящее счастье оттого, что Карл решил позаботиться о его развлечении. Берфруа, выстроенные за ночь вокруг ристалища, были забиты народом так плотно, что опоздавшие не могли найти себе место даже в проходах. Публика собралась самая разнообразная. Седой торговец свининой, у которого неподалеку располагалась небогатая усадьба и ферма, соседствовал со старшиной швейного цеха из Хаммабурга, еврей-ростовщик уселся чуть не на колени к волосатому кузнецу. Но больше всего здесь было людей, одетых с некоторой схожестью: кожаные куртки, перетянутые широкими поясами, на поясах обязательно подвешены в горизонтальном положении[8] деревянные ножны, из которых торчит длинная рукоятка скрамасакса или, по крайней мере, лангсакса, а в руках как непременный атрибут национальной принадлежности – фрамея. Эти представители своего народа, как определялось сразу, пришли из леса, пахли кострами и боями, смотрели хмуро на франков, которым отвели отдельно две берфруа с лучших сторон, где солнце не светит прямо в глаза, мешая смотреть зрелище. Одна из берфруа – в два этажа – для короля и знати, вторая – состоящая из рядов наспех сколоченных скамей – для простых воинов. Правда, в первый день турнира франков посмотреть на бугурт пришло мало, тем не менее, любви им не выказывали. И свободные места на франкской берфруа оказались заняты очень быстро. Люди слегка переругивались, когда им наступали на ноги, однако, в общем, были настроены, хотя и возбужденно, но празднично, следовательно, благодушно.

Всем любопытным, естественно, мест не хватило. Даже король Карл, объявляя турнир, не предполагал, что его импульсивная задумка, вызванная возвращением графа Оливье и так удачно использованная по совету Алкуина, вызовет небывалый интерес несмотря на достаточно короткий объявленный срок подготовки. И сейчас ближайший холм, поросший редким лесом, был весь усыпан людьми, стоящими и сидящими на склонах, даже устроившимися, подобно невиданным птицам, на ветвях деревьев.

7

Стерво – в славянских языках так называли падшее животное, гниющий труп. Только в XIX веке это слово слегка трансформировалось и превратилось в ругательство.

8

Вообще-то это оружие было распространено и среди других германских племен, в более ранний период даже среди франков, однако саксы утверждали, что это их национальное оружие, потому что в нем отражено имя народа, и в отличие от других германцев носили свои ножи-мечи непременно подвешенными горизонтально, хотя это было и неудобно, и вызывало смех у других германцев.