Страница 8 из 14
А она стояла и смотрела на котенка. Тот, не обращая ни малейшего внимания на поднявшуюся суету, тихонько сидел под столом, и она была готова поклясться, что в этот момент в его глазах светилось настоящее торжество.
И радость. От того, что он спас свою богиню. «Потрясающе! – думала, глядя на его сияющую мордашку, Ира. – Он, оказывается, не только все понимает, но еще и предсказывать несчастья может! Вот это да! Теперь уж о нем точно ни в коем случае никому рассказывать нельзя». Пусть это будет только ее тайна.
Увы, но все тайное становится когда-нибудь явным. Вот и удивительные способности Крысёныша, как Ирочка ни старалась, тоже недолго оставались ее единоличным достоянием. Саша Гаспарян, который после той памятной поездки неожиданно для всех (и в первую очередь, пожалуй, для себя самого) начал оказывать девушке знаки внимания, явно выходившие за рамки простых, «братских», первым из ребят обратил внимание, что их странный найденыш каким-то удивительным образом может «общаться» с девушкой.
А вслед за ним необычное поведение котенка заметили остальные ребята. Никто из них не догадывался, конечно, что найденыш умеет предсказывать несчастья, но и того, что он может «понимать», было более чем достаточно, чтобы в лаборатории про него вновь заговорили.
Ира, которая вначале всячески отрицала наличие у Крысёныша необычных способностей, в конце концов сдалась, смирилась с тем, что ее тайна частично раскрыта, и попросила ребят только об одном – не рассказывать об этом больше никому. «Братья» торжественно пообещали молчать.
Прошло уже три месяца с тех пор, как котенок попал к ним в лабораторию. За эти месяцы Крысёныш подрос, окреп и здорово потолстел – Ира закармливала своего любимца всякой всячиной, и теперь он уже гораздо больше походил на одного из самых обычных своих собратьев – домашних барсиков и мурок, чем на космического пришельца из далеких миров. Вся его «инопланетянская» худоба исчезла, а шерсть стала пушистой и блестящей.
Впрочем, его необычные глаза, странной формы голова и лапы все равно привлекали внимание, и все люди, впервые попадавшие в лабораторию, неизменно интересовались, что за порода у этого удивительного кота и можно ли достать такого же где-нибудь в Москве.
На что Ирочка неизменно же отвечала, что котик этот – самый что ни на есть простой, сиамский, просто тяжело переболел в «раннем детстве». Обычно таких объяснений бывало вполне достаточно, и любопытные сразу же теряли к Крысёнышу интерес. А Ирочке только это и было нужно.
Проводя бо́льшую часть времени на работе, она ни разу не задумалась над тем, чтобы забрать Крысёныша из лаборатории к себе домой. Зачем? Родители Ирочки тоже работали, и квартира стояла пустой целый день. Что же ему одному там делать? Да и скучно без него будет, все привыкли к маленькому жильцу. Поэтому Крысёныш по-прежнему оставался в лаборатории, став своего рода ее общим талисманом и живым напоминанием для ее сотрудников о том, что их «полевые» выезды – дело отнюдь не бесполезное, а наоборот очень даже серьезное и нужное.
Повзрослев, кот по-прежнему выделял среди остальных Ирочку и даже по-своему ревновал ее к остальным. А в первую очередь – к Саше Гаспаряну, который все чаще – по поводу и без повода – оказывался рядом с ней. Стоило ему, как бы невзначай, подойти к девушке и присесть с ней рядом, чтобы поболтать, как Крысёныш, до того момента мирно сидевший поодаль и наблюдавший за работой Ирины, тут же начинал ходить вокруг них кругами, распушив усы, воинственно подергивая при этом хвостом и тихонько пофыркивая, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень раздражения и недовольства.
Понятное дело, подобные демонстрации носили относительно мирный характер, однако все равно сильно действовали на нервы Гаспаряну. И как-то раз он прямо так Ирочке об этом и сказал.
«Знаешь, Саша, – ответила ему на это тогда Ира, – и у тебя, и у меня, да у всех нас есть в этом мире кто-то еще. Те, кто нас любит, ждет, заботится. А у него нет никого. И что с того, что это всего лишь кот, а не человек? Наверно, я для него единственное живое существо, которое он любит. Мы же с тобой вместе тогда его спасли, и мы за него в ответе, неужели нужно еще что-то говорить, объяснять?»
Возможно, Ира слишком много читала в детстве Экзюпери, но мысль ее Саша тогда понял.
Больше он с ней об этом не говорил, примирившись с ревностью Крысёныша. И странное дело, после этого разговора кот тоже постепенно стал проявлять меньше беспокойства при его приближении к девушке, словно бы почувствовав, что парень понял наконец суть их странных «взаимоотношений».
Возможно, так все и продолжалось бы дальше – неизвестно еще сколько времени. Но Ирочка, к немалому своему удивлению, вдруг заметила, что ей и самой все больше стало нравиться Сашино внимание.
Они теперь стали встречаться с Сашей не только на работе, и вот однажды во время одной из таких встреч случилось наконец то, что и случается обычно между молодыми людьми, испытывающими друг к другу усиливающийся интерес, – Саша признался Ирочке в своих чувствах, смутив ее своим признанием и одновременно обрадовав.
Он с замиранием сердца ждал Ириного ответа… И услышал именно то, что и мечтают услышать в подобной ситуации все влюбленные. Так уж получилось, что любовь, захватившая сейчас их сердца, оказалась первым настоящим, серьезным чувством для обоих. Такое сложно укрыть и от простых глаз, а уж от глаз кота-«экстрасенса» – тем более.
Крысёныш, благодаря своим удивительным способностям, оказался первым, кто узнал об этой новости. Он почувствовал это сразу, как только Ирочка и Саша появились на следующий день в лаборатории, он увидел эти сияющие нити, что протянулись теперь от его богини к тому страшилищу, что вытащило его некогда из трубы.
Своим странным сознанием он все же понимал, что вовсе не ему он обязан спасением – Она, и только одна Она была тогда его истинной спасительницей! Поэтому вид этих сияющих нитей, связавших их, все то тепло, нежность, внутренний восторг, что изливались сейчас не на него, были для него невыносимы.
Какие чувства охватили в тот момент его маленькое сердечко? Понимал ли он, что не может иметь на нее таких же прав, как то страшилище, что постоянно теперь находилось с нею рядом? Вряд ли… Все его сознание, таким удивительным образом зародившееся не в человеческом теле, а в теле животного, пребывало больше в сфере эмоциональной, а не логической.
Так что теперь его несчастное сердце разрывалось от горя. Он готов был наброситься на ненавистного соперника – даже несмотря на то, что был для этого слишком мал. Он, наверно, и сделал бы это, если бы только не чувствовал, что очень огорчит этим свою богиню…
Ну что еще оставалось ему делать!? В полном разброде чувств, оглушенный и убитый горем, он ушел тихонько в свою коробку, и никакие уговоры не могли его оттуда вызвать.
– Крыся, ты заболел? Ну-ка выходи, что это ты с утра пораньше в коробку залег?
Молчание.
– Крыся, может, ты есть хочешь?
Молчание.
Он отвернулся к стенке коробки, положил, как собака, свою лобастую голову на передние лапы и тоскливо вздохнул.
– Да что с тобой сегодня происходит!!? Крыся?.. – Она легонько почесала спинку кота, именно так, как он больше всего любил. Он повернул к девушке свою мордаху, и в его печальных лиловых глазах она неожиданно прочитала все его горе. Ну, кто ж мог предположить, что котенок, пусть даже и такой необычный, может питать к хозяйке чувства большие, нежели простая благодарность! Это было удивительно, странно и совершенно неожиданно.
– Вот дурашка, – прошептала девушка, осторожно вынимая кота из коробки, – что это ты там себе надумал, а? Ну-ка перестань сейчас же, слышишь? Вот ерунда какая… Я всегда буду с тобой, глупыш ты этакий, понял?
Конечно, это было для него слабым утешением. Но, как это часто бывает, разбитому сердцу не хватает подчас самой малости, оно готово поверить в любую, самую невероятную вещь, если эта вера хоть немного спасет от боли… Крысёныш опять вздохнул так, что у девушки сжалось сердце, а потом осторожно лизнул ее руку. «Да, моя богиня, я все понимаю, – словно говорил он. – Только очень больно мне, почти как тогда… Но ты не волнуйся, я справлюсь».