Страница 21 из 82
— Это бургундская, верно? — переспросил королевич.
— Угу. Владыки Рейна в полном пролете, — радостно констатировал Данкварт. — Гунтер повесится. Кримхильда утопится. А Германарих разуверится в Христе и сбежит к друидам.
— Ты серьезно?
— Почти. Видишь ли, тут есть одна…
— Тихо! — королевич предостерегающе выставил ладонь. — Тихо.
Данкварт, который сам никогда не мог похвастаться хорошими манерами, был шокирован. Зигфрид должен быть повежливей!
Тем более, какое тут «тихо»? Ипподром бесновался во все восемь тысяч глоток, свистел и трещал, лупил в щиты и улюлюкал. Кажется, в проходе между гуннским и аламаннским павильонами кому-то уже чистили рожу.
И только бургундский павильон ошарашенно примолк. Вот так незадача!
— Они могут выставить другую колесницу?
— Нет. Но ты, Зигфрид, не очень-то…
Образ возницы аламаннов, балансирующего всем телом ради того, чтобы продержать свою бигу на одном колесе пару-тройку мгновений, в сознании королевича был свеж, как непросохшие чернила.
Сопереживание его испугу было еще свежее.
«Гунтер тебе ладонь на лоб возложит — и ты уже посвящен. Катайся за Бургундию до посинения», — так сказал Данкварт.
Синеют: заснеженные лощины; глаза хальвданов; васильки; мотыльки; покойники.
Если ничего не получится — он бросится на меч. Если получится наполовину — он сломает себе шею на первой же мете.
До посинения!
Зигфрид вскочил. Прошел по ногам купеческого семейства, как по мостовой.
— Не понимаю! — рявкнул в ответ на латинскую хулу.
Вломился в бургундский павильон. Выражением лиц владыки и совладыки Рейна напоминали опешивших бобров.
— Король! — Зигфрид припал на одно колено и схватил апатичного Гунтера за руку. — Позвольте мне править колесницей во славу вашего королевства!
— Вы не вовремя, — Гунтер попытался высвободиться.
— Позвольте — и все! — Зигфрид рывком прижал ладонь короля к своему темени.
Гунтер не понимал толком, чего добивается от него этот молодой чужестранец. Но пальцы королевича так сдавили ему запястье, что хрустнули кости. Полное удовлетворение просьбы Зигфрида виделось лучшим средством избавиться от этого крабьего зажима.
— Можешь, — кивнул Гунтер.
— Вы все свидетели, — сказал Зигфрид, подымаясь с колен. — Король только что разрешил мне выступить от имени Бургундии!
— А я — благословил! — ввернул пресвитер Германарих и осенил Зигфрида крестным знамением.
Вот уж чего королевич не ожидал! Пресвитер проявил чутье, которому должны были позавидовать оба его патрона: и епископ, и король.
Зигфрид отвесил поклон, развернулся кругом — и бросился прочь из павильона.
Когда он, перепрыгивая разом через несколько ступеней, несся вниз, до него дошел смысл сказанного некогда Альбрихом. «Есть такие дни, когда Ловцу не приходится искать знаков благоволения Судьбы. Они находят Ловца сами».
Таким знаком обернулась свара Данкварта с квестором. Не отдай Зигфрид четверть часа назад свой m eki balm квестору, своенравные ножны сейчас угробили бы его, впутавшись между ногами в самый неподходящий момент.
Семи прыжков достало королевичу, чтобы спуститься от бургундского павильона к ограждению бегового поля. Проделать такое с Бальмунгом на поясе смог бы разве что сам Альбрих.
Когда Зигфрид перемахнул через деревянные поручни вокруг песчаной обочины, к нему бросились было двое квесторов.
— От имени и по поручению короля бургундского! — крикнул им Германарих, который, поспешив вслед за Зигфридом, бочком-бочком одолел пока лишь треть спуска.
Квесторы не расслышали, но остановились. Переспросили.
Тем временем Зигфрид с, невероятной прытью уже несся к сломанной биге бургундов и достиг лежащего Гермеса прежде, чем квесторы все-таки выслушали пояснения Германариха.
Зигфрид примчался сюда вовсе не затем, чтобы озаботиться здоровьем незнакомого возницы. Но пробежать мимо несчастного просто так ему не позволила совесть.
Даже самый поверхностный осмотр сообщал, что у Гермеса перелом левой голени. Есть ли еще какие-либо повреждения, он не разглядел. Учуял лишь, что Гермес жив и, кажется, возвращается в сознание.
Открыв глаза, возница и впрямь шевельнулся, но затем снова провалился в беспамятство. Боль при таком переломе невыносима, совершенно невыносима.
Облегчить страдания Гермеса королевичу было по силам, но для этого требовалась концентрация. А для концентрации требовалось время. А выкладывать время из кошелька будущего на прилавок настоящего Зигфрид не умел. Подобное доступно только тем Ловцам Стихий, которые уже давно превзошли человеческую природу и сами сделались стихиями по преимуществу.
Без концентрации — что он мог? Отнести Гермеса к квесторам, чтобы те немедленно промыли от земли открытую рану с торчащей костью. Вот и все. Но ведь это они могли, это они были обязаны сделать без его напоминаний!
— Заберите его отсюда! — крикнул Зигфрид во всю глотку. Он показывал на Гермеса.
«А-а-а, у-у-у, а-а-а», — отвечал ипподром. Квесторы же в ответ шлепали губами и, похоже, ужасно злились. Германарих за их спинами тоже размахивал руками: чудотворствуй, мол, на благо королю Гунтеру, а не колесничему Гермесу!
Разозлился и Зигфрид.
Он стащил с Гермеса войлочную шапочку-пиллей и надел ее уже на бегу.
При его приближении лошади заволновались и поволокли сломанную колесницу прочь. Но «прочь от чего-то» означает также и «по направлению к чему-то». В данном случае бегство лошадей было королевичу на руку, поскольку они приближались к беговой дорожке.
Зигфрид припустил с удвоенным рвением, догнал беглянок и побежал рядом с правой лошадью, положив ладонь ей на холку.
Перед его глазами, бок о бок, пронеслись две биги. Вслед за ними — еще две, тем же манером. Пятая, аламаннская бига сейчас только-только возвращалась на дистанцию, выползая из своего песчаного отстойника. За ней тащились четверо кольценосных посланцев Мундериха, осыпая возницу руганью и посулами.
Пока лошади выволакивали бургундскую бигу на первую дорожку, Зигфрид успокоил их и объяснил, что к чему. С его аргументами согласились обе: и та, которую на лошадином языке звали Хрухт, и та, имя которой было Нза.
То, что колесницы чрезвычайно легки, Зигфрид оценил еще в начале забега. Теперь он получил возможность убедиться в истинности своих наблюдений. Взявшись за обломок оси, торчащий из-под левого бортика, королевич без труда поставил колесницу вертикально.
Сколько же она весит? Фунтов сто? Нет, даже меньше! Восемьдесят фунтов, ну восемьдесят пять…
Нза и Хрухт тепреливо дожидались, пока их новый знакомец, двуногий конь Ллюм — таким благородным именем представился им Зигфрид, — закончит свои эксперименты.
Королевич отклонил бигу вправо, оценивая угол, при котором она займет сравнительно устойчивое положение. Так-так…
Ну, если только последнее колесо не отвалится…
— Вперед! — крикнул Зигфрид на лошадином языке.
Лошади пошли рысью. Зигфрид, удерживая колесницу в отклоненном положении, побежал вместе с ними. Сразу же ощутил, что колесницу водит из стороны в сторону и вверх-вниз на каждой крохотной неровности.
Придется его телу-трудяге учитывать и это обстоятельство. Ничего, захочет жить — научится!
Страх Зигфрида достиг критической отметки, когда он почувствовал, что его выносливость и прыть больше не могут состязаться с лошадиными. Колесница рвалась вперед. — Выбор был небогат: либо бросить колесницу и, раскланявшись перед хохочущими франками, уйти на острие меча в ад шутов и акробатов, либо…
Зигфрид отпустил ось колесницы — пальцы правой руки разжались сами, не выдержав перенапряжения. Пружинисто оттолкнувшись ногами от земли, он вскочил в колесницу.
Этот прыжок сам по себе уже был подвигом!
Тело Зигфрида полностью отделилось от сознания.
В первый раз с ним случилось такое, когда в своей пещере зарыдал смертельно раненый Фафнир. Но в тот далекий день органы его тела действовали без плана, хаотически. Теперь же каждый мускул Зигфрида имел свою партию и следовал ей безупречно.