Страница 10 из 16
Есть книги, которые меняли сознание, меняли, быть может, ход человеческой истории. Во всяком случае, меняли сознание людей. Это Веды, Библия, Евангелие, из современных, вероятно, «Капитал» Маркса.
О Коране еще надо подумать. Священная книга для половины человечества. Правда, половина от этой половины неграмотна. Так что в исламском мире, мне кажется, работают скорее механизмы, индуцированные книгой: традиция, железная форма, шариат.
Не думаю, что есть художественная проза, которая обладает таким воздействием.
— В России и во многих странах постсоветского пространства люди по-прежнему читают много, но довольно бессистемно. Мне пришлось слышать от одной дамы: «Булгакова не люблю, предпочитаю Дарью Донцову». Иерархии больше нет, всё стало просто чтивом, используемым для того, чтобы скоротать время. С чем это связано и к чему приведет?
— Даму вашу знакомую, конечно, мне жаль. С другой стороны, она себя отлично чувствует и не подозревает, как много прекрасного и интересного проходит мимо нее. Иерархия, конечно, существует. Но выстраивают ее люди, она к нам не с неба спускается. По рейтингам книг можно дать социальный и культурный портрет общества. Нет ничего удивительного в том, что есть читатели, которые предпочитают Донцову Булгакову или Шекспиру Пикуля. С этим придется смириться. Но у каждого из нас есть неотъемлемое право личного выбора. Напечатано всё. Вспомним советские времена, когда под запретом было множество книг религиозных, философских, да и художественной прозы… Но и тогда находились охотники до опасного чтения.
— Кажется, что Вы совершенно не знаете страха. Страха быть непонятой, страха нарушить границы и приличия. Вы свободно пишете о физической стороне любви, хотя русская литературная традиция предпочитала обходить эту тему стороной. Выбираете в качестве главной темы романа «Казус Кукоцкого» проблему абортов в СССР, в «Даниэле Штайне» исследуете одно из самых больных мест нашей цивилизации — иудео-христианский спор. Спор настолько острый и непримиримый, что 99 процентов людей предпочтут в него не встревать. Откуда у Вас такая смелость?
— Страхи покидают тебя постепенно, на это уходят десятилетия. Не только внешние страхи, но и внутренние. Для меня это путь к внутренней свободе, и начинается он с того, что ты честно отвечаешь сама себе на неудобные вопросы. Сегодня — в сравнении с собой пятьдесят лет назад — я сильно продвинулась на этом пути. Но не могу сказать, что вполне освободилась от страхов. Есть над чем работать.
— Каким Вы видите читателя будущего? И будут ли люди вообще читать?
— Будет ли человечество читать, что и как именно — не знаю. Ясно, что культурные формы прошлого столетия отличаются от того, что мы видим уже сейчас, в самом начале XXI. Потому так жить интересно, что происходят неожиданные и непредсказуемые вещи.
Незадолго до смерти Чехов сказал своему издателю: пройдет три-пять лет, и никто не будет читать моих книг. (За точность не ручаюсь, но за смысл — да.) И получил ответ: нет, я думаю, что будут читать долго — еще десять, пятнадцать лет. Сто с лишним лет прошло, а мода на Чехова не проходит…
— Я регулярно привожу Ваши книги друзьям в Армению, и, надо сказать, ни одна из них так ко мне и не возвратилась. Их передают дальше, и они теряются. Русский язык, русская литература всё еще являются объединяющим фактором для людей на всем постсоветском пространстве. Удастся ли сохранить его, и надолго ли?
— Это уникальная для нас, но в истории уже известная ситуация. Конец империи. Была создана имперская культура, и русский язык был в ней главенствующим. Как в Римской империи, точно так. Невозможно было представить себе ни государственного чиновника, ни вообще человека гуманитарной профессии, который бы не владел языком имперским. Сейчас, после распада нашей империи, восстанавливается условное одноязычие бывших республик. В качестве второго языка большая часть молодежи выбирает английский. В Грузии и в Прибалтике (в Армении я очень давно не была, не знаю) молодежь почти не знает русского. Однако вся мировая культура шла в эти маленькие республики в основном через русский язык. Переводы с древних языков, философские, специальные книги по профессиям, не говоря уже о художественной литературе всего мира, было не под силу сделать в маленькой стране, скажем, в Эстонии или в Белоруссии, на родной язык. Я знаю только одну маленькую страну, которая неустанно переводит мировое богатство, — Сербия, представьте.
Уход русского языка в республиках бывшего СССР меня огорчает. Теряется культура. Когда еще армяне переведут на армянский всё то, что есть на русском! Но это процесс неизбежный. Вспомним, однако, что в Древнем Риме греческий язык был языком культурных людей, и отчасти по той же причине: литература греческая уже была мощнейшая, а римской еще предстояло произойти. Здесь насилие невозможно: само живет, само умирает. Представьте, по сей день в итальянских лицеях учат не только латынь, но и древнегреческий. Слава культуре! Наверное, это одна из причин, почему я так люблю Италию и итальянцев.
Есть еще один интересный аспект: в советские времена была чрезвычайно интересная литература, написанная на русском языке людьми иных национальностей. Очень интересный феномен. Главный из этих авторов, конечно, Фазиль Искандер. Но еще десяток наберется.
Казалось, что это явление ушло вместе с уходом русского языка с окраин империи. Но нет! Тут Армения подарила нам замечательного автора Мариам Петросян. Ереванка, пишущая на русском. Замечательную книгу написала. Не знаю, переведена ли она на армянский.
— Будет очень обидно, если нам не удастся сохранить лучшее из постсоветского наследия — языковую и культурную общность.
— Год тому назад один благотворитель, Андрей Филатов, дал мне средства, чтобы сделать такой постимперский проект. В моем небольшом книжном фонде был запущен проект под названием «Добрые соседи», мы сформировали сто комплектов действительно хороших книг, чтобы разослать их в библиотеки Средней Азии, Прибалтики, Кавказа, Закавказья, Украины, Белоруссии и Молдавии — для национальных и университетских библиотек, по два комплекта на город. Для тех, кто еще читает по-русски, для русских, проживающих в тех краях. Денег на закупку книг почти ни у кого нет, особенно русских книг: политические соображения превышают культурные. Словом, большую часть комплектов мы уже разослали, и все очень довольны. А вот с Арменией — осечка. Мы уже неоднократно обращались в Ереванскую национальную библиотеку, что для них есть комплект книг на русском языке, — от них ни слова. Обидно, конечно, Ну, пойдут эти книги к тем, кто их хочет. Не знаю, это лень и нерадивость ваших чиновников или осознанная реакция неприятия. И то и другое досадно.
Беседовала Анна Рулевская.
Журнал «Ереван», № 7–8, 2011
Золотая коллекция (1993–2012)
Ближний круг
Если не считать дюжины Александров — от Борисова до Хелемского — и нескольких мужчин, носящих иные имена, все прочие мои друзья — женщины. Девочки, тетеньки и старушки. От всех времен моей жизни сохранились представители. У меня даже есть одна подруга Женя, из моего двора, которая помнит моего прадеда. Она единственный на свете человек, кроме меня, была свидетельницей восхитительной сцены изгнания из нашего двора страшной большой собаки: мой девяностолетний дед, размахивая палкой, на ручке которой была вырезана голова маленькой собачки, храбро защищал двух четырехлетних испуганных пищалок. Еще раньше, в прогулочной детской группе, завелась подруга Маша, первая, до самой ее смерти, моя подруга. Одна подруга сохранилась со времен школы: с Ларой мы сидели на одной парте года три, потом она мне стала скучна, но прошло еще много-много лет, и оказалась она совершенно не скучной, а достойнейшей женщиной.