Сестра моя – смерть

Кажется, моему звонку он совсем не обрадовался – я оторвала его от чего-то более интересного и важного, чем мои страхи. Он даже на меня прикрикнул: «Не глупи, возьми себя в руки!», рассердился, что вернулась из дома отдыха, не дожив положенного срока, но приехать пообещал – часа через два, как получится.

Часа через два. Что мне делать эти два часа? Отыскивать новые следы чужого присутствия в своей квартире? Разбирать чемодан, убеждая себя, что я действительно две недели жила в доме отдыха, что следы в доме – чужие, не мои?

Следы в моей квартире – мои. Ни одной чужой вещи я не нашла, даже цветы в вазе – моей вазе! – те самые, которые лично я купила в переходе, чтобы отвезти их маме на кладбище.

Проверить запасные ключи – вот что мне нужно сделать. Если ключи пропали, тогда все просто: нужно звонить в милицию.

Ничего не просто, даже если ключи пропали. Милиция не поможет: цветы, влажное полотенце в ванной, недопитый чай на столе – не преступление с точки зрения органов.

Ключи оказались на месте. Но это тоже ничего не доказывало: возможно, их брали раньше, еще до моего отъезда, и сделали дубликат.

Я не хочу больше быть одинокой старухой! Чемодан разбирать не буду, наоборот – соберу еще один, уложу в него все свои вещи, необходимые для жизни, долгой жизни молодой замужней женщины, и вернусь к Валерию. Надеюсь, он меня примет.

Должен принять, он ведь сам так долго добивался моего возвращения. Никак не мог понять, почему я от него ушла. Сначала принесла себя в жертву ради него, а потом взяла – и ушла.

Я и сама не сразу в этом разобралась. Просто ушла. Состарилась и ушла. Не ушла, умерла. Сгорела на жертвенном алтаре. Обуглившаяся мертвая старуха в одинокой могиле…

Но больше я не хочу быть старухой – оказывается, это слишком страшно. Лучше уж вернуться к Валерию.

Вернуться. А ведь мы, по существу, и не жили никогда вместе, нормальной семьей. Сначала наш брак держался в огромной тайне – кроме нас двоих, об этом никто не знал. Отец ни за что не разрешил бы мне выйти замуж за Валерия, человека, который украл у него дело всей его жизни – фактически разорил его фирму. Мы даже не каждый день могли видеться. А потом, когда погибла мама… Это был просто несчастный случай, теперь-то я точно знаю, но тогда… Почему я сразу решила, что это убийство и что организовал его Валера? Неужели думала, что он на такое способен? Думала. И все-таки продолжала любить. И бросилась его спасать – взяла вину на себя. Безумие, самое настоящее безумие, затмение разума.

А потом я состарилась. И умерла. Да нет, просто впала в спячку.

Пора просыпаться! Пора собирать чемоданы. Пора возвращаться в жизнь. Мой сон стал кошмаром. Пора из него выходить.

Я сняла с антресолей большую сумку. Остановилась в прихожей, соображая, что взять из одежды сразу, а что оставить на потом: попросить Валерия, чтобы заехал как-нибудь. Зимняя одежда в ближайшее время мне не понадобится – на дворе апрель. Летняя пока тоже. Соответственно и с обувью. Значит, кожаный бежевый плащ, туфли и сумочку в тон… Слава богу, я начинаю мыслить не как старуха: сумочка в тон – очевидный прогресс. Вот только где она, моя бежевая сумочка? Я перерыла весь шкаф – безрезультатно. Поискала на антресолях, хотя понимала, что там ее никак не может быть. Заглянула в кладовку…

Сумка отыскалась в комнате – висела на спинке стула возле музыкального центра. Мне снова стало не по себе – не я ее туда повесила, я вообще ею не пользовалась с прошлой весны! Ей место в шкафу, в прихожей, там, где лежат вещи, которые в данный момент не носятся. Как же она могла оказаться?…

Точно так же, как и цветы, и недопитый чай.

С отвращением и страхом, словно это вовсе не моя сумка, я сняла ее со спинки стула. Испытывая стыд и неловкость, открыла ее.

Губная помада, пудреница, носовой платок – обычные вещи, нормальные вещи, нестрашные вещи – мои вещи. Смелее, все хорошо, я просто забыла, что перед отъездом… Я хотела взять ее с собой в дом отдыха, но раздумала… Я просто забыла ее на спинке стула с прошлой весны…

В маленьком отделении, которое застегивается на «молнию», я обнаружила паспорт. Меня затрясло: паспорт этот никак не мог быть моим. Потому что мой… Я ведь ездила в дом отдыха! Я помню, я оформляла путевку! Я помню, я помню! Стойка регистрации, а на ней мой паспорт. И сегодня утром, когда выписывалась… Паспорт мой лежит во внутреннем кармане куртки! Это можно проверить хоть сейчас! Я могу пойти в прихожую, снять с вешалки куртку и проверить! А этот паспорт – не мой, не мой, он не может быть моим!

Я открыла страницу паспорта – руки тряслись.

Это не я! Ну я так и думала! Слава богу – не я! Некрасивая смуглая девушка с черной, жесткой на вид копной неухоженных волос – не я. Кто-то живет в моей квартире – чужой человек, чужая девушка – не я. Кто она и почему здесь живет, можно выяснить, но слава богу, не я.

Да, не я, это главное. А кто она, можно выяснить прямо сейчас – паспорт-то вот он!

Озерская Алена Юлиановна… Нет! Не может этого быть! Но черными, четкими буквами прописано: Озерская.

Эта чужая черноволосая девушка, живущая в моей квартире, – Озерская Алена Юлиановна. Я не скоропостижно состарилась, а скоропостижно сошла с ума.

Место и дата рождения тоже совпали.

Совпала прописка. Совпал… Озерская Алена Юлиановна была зарегистрирована с моим мужем!

Я – Озерская Алена Юлиановна, я, а совсем не она, черноволосая, некрасивая, смуглая. Я – Алена…

С паспортом в руке я пошла в прихожую к зеркалу. Включила свет.

Светлые волосы, прямые и длинные – никакой цыганской копны, и кожа совсем не смуглая. Я – это я, а эта девушка на фотографии в паспорте с моими данными – попросту самозванка. Или зеркало опять врет?

Овал лица совпадает, да и форма носа, по большому счету. Я никогда не видела эту некрасивую девушку, но что-то в ее чертах мне знакомо, словно я знала когда-то другую, похожую на нее, но красивую. Я знала ее, но это не я, не я! Это точно не я!

Та, которую я знала, была старше. Но ведь и я старше, много старше своих двадцати.

Не такие уж и светлые у меня волосы, и глаза не такие уж большие. И кожа… Смуглая или просто загорелая – не очень поймешь, особенно по фотографии в паспорте. И вообще, фотография может быть затемнена. И тогда даже волосы – более темные, более светлые, будут выглядеть одинаково. Но главное – она похожа, на кого-то похожа. Может, и на меня.

Я и она… Или просто я? Только я? И нет никакой другой девушки?

Самой мне не решить, здесь нужен независимый арбитр. Валерий мог бы сказать наверняка. Но Валерий приедет часа через два – ему нет дела до моих страхов.

Я села на пуфик у зеркала, паспорт – чужой? свой? – закрыла и положила на колени. Буду ждать, самой мне этой задачи не решить. Сама я черт знает до чего могу додуматься. До того, например, что ни в какой дом отдыха не ездила, а жила эти две недели дома. Или до того, что никаких двух недель не было: я все еще живу в том дне, который минул две недели назад. Купила маме цветы, чтобы поехать на кладбище, и… Ну да, встала утром в половине десятого, приняла душ, выпила чаю, вышла купить цветы в переходе… Но почему я вернулась домой, почему не купила их по пути на кладбище? Ведь тогда, в тот день, я именно так и сделала? Вышла из дому, купила в переходе цветы и поехала на кладбище. Я ехала на маршрутке, потому что со дня маминой смерти не вожу больше машину. Я прекрасно помню, как ехала, помню, как ставила цветы в пол-литровую банку, воды набрала в колонке. На кладбище еще было полно снега, липкого и мокрого. Это было двадцать третьего марта. А на следующий день я поехала в дом отдыха с дорожками и корпусом… Не выдумала же я эти дорожки?!

И сегодня помню, вышла из автобуса, долго стояла на остановке, ноги замерзли. И чемодан – вот же он, чемодан, стоит неразобранный. Я набрала целую кучу тряпья, а проходила все две недели в одних джинсах и свитере. Утром, когда тащила чемодан по лестнице, все время об этом думала.