Совсем не прогрессор

— Почему я это говорю? Слишком много вас видела. Таких… глупых… Думающих, что после войны им море по колено. Режущих правду-матку. Не задумывающихся о последствиях. Здесь не война. Искренность не в почете. У каждого второго после армии нелады с поведением. Здесь существуют по иным законам. За лишнее слово могут и диагноз впаять. А там не лечат. Кого просто глушат, сажая на таблетки… А те мало того что по мозгам бьют, так еще и побочные последствия нередки… А кого и залечивают. Сплавляют в психушку слишком ершистых и наглых, а выходит… если выходит… уже пришибленный на всю жизнь. Особенно этих касается… Из внутренних. Каратели и есть каратели.

Метров тридцать они прошли молча. Потом он не выдержал:

— А почему просто не рассказать мне про меня? Может, тогда вспомню.

— Во-первых, в медицинском деле — максимум болезни. Наличие кори в детстве очень освежит память?

Он невольно усмехнулся.

— Во-вторых, Пазенко запретил. Где-то он вычитал о необходимости отсутствия оперативного вмешательства. А ты с успехом подтверждаешь данные из статьи. Ведь приходит во сне?

— Отрывки, обрывки…

— Время лечит… А если задуматься… — Сашка молчал, опасаясь спугнуть. — Что касается тебя… Есть такая теория — проявление бессознательного.

— Фрейд.

— Слышал? — не удивилась Галина. — Это не то. Советская наука аргументированно опровергла положения буржуазного, да еще и жившего в начале прошлого века, человека…

Сашке очень захотелось продолжить в том же духе: советская наука, вооруженная самой передовой марксистско-ленинской теорией, с успехом доказала возможность стрелять без патронов из правильного советского пулемета. Не стоило прерывать, особенно в свете предыдущего предупреждения. Ирония сейчас не к месту.

Галина посмотрела на него внимательно и усмехнулась. Похоже, догадалась о мыслях.

— Неосознанное включает в себя и автоматические действия. Рефлекс, заставляющий тебя прятаться при визге снаряда или орать «Так точно!». Поведенческие стереотипы, действующие автоматически, без осознания. Короче, это долго объяснять, и три четверти я успела забыть со времени экзамена. Вряд ли смогу все подробности точно изложить, и терминологию придется объяснять. Очень упрощая — ты просто не хочешь вспоминать. Ну, решил и щелкнул выключателем, бессознательно. Он, твой разум, принял постановление дать пожить тебе спокойно и временно избавил от лишних впечатлений.

— М-да… — озадаченно произнес Сашка. — Временно или может не вернуться? Или не все?

— А на этот вопрос тебе никто не даст ответа. Завтра, через неделю, никогда. Немного, половина или все. Поверь мне, бывает много хуже. А тебе недостаток мешать жить не станет. Если не примешься рассказывать всем направо и налево. Может, там, позади, ничего хорошего и не было? Извини, если неприятно прозвучит, но, может, и к лучшему. Я вот с удовольствием отдала бы кой-какие неприятные воспоминания. Не всем так везет…

«Неважный мир Господь для нас скропал…»[6] — знакомо зазвучало у Сашки в голове.

Он невольно поежился. Не слишком положительные ассоциации.

— Есть у меня один знакомый по этой части, — сказала Галина. — Хотел диссертацию написать на реальном материале. Зарезали. Заподозрили фигу в кармане и намеки…

Она знакомо усмехнулась.

— В сорок первом году призвали в рейхе в полицейский батальон. Людям было не меньше тридцати и немногим больше сорока. Те, кто по возрасту и состоянию здоровья не мог в действующую армию. Грести всех подряд стали позднее. Так вот, по социальному составу они были в большинстве рабочие из Гамбурга, мелкие служащие и лавочники. Крестьян самый минимум. Практически все выросли не при Гитлере и не при нем ходили в школу. Пламенные нацисты если и были, то не много. Никаких эсэсовцев и штурмовиков. Обычные взрослые мужики. Пять сотен человек.

Пришел приказ ехать в Польшу. Причем командиру, майору, прямо сказали: придется расстреливать. Он построил батальон и открытым текстом довел до личного состава: «Кто не считает себя готовым расстреливать людей, может выйти из строя. Их переведут. Возможно, в армию отправят, но участвовать в этом они уже не будут».

Вышло человек пятнадцать. Никто из них не был арестован или посажен в тюрьму. Остальные поехали. Когда начались массовые казни, с десяток пришлось убрать. Нервы не выдержали, парочку в психушку отправили, их дальнейшая судьба неизвестна. Еще человек пятнадцать попросили их освободить. Уже минус двадцать пять. Остальные продолжали этим заниматься. Причем до десяти процентов личного состава начали получать удовольствие и всячески разнообразить процесс для развлечения. Там были крайне неприятные подробности. За полгода батальон расстрелял восемьдесят пять тысяч человек. Женщин, детей, стариков и мужчин. Приблизительно по сто семьдесят человек на каждого.

Короче. Если привести пятьсот человек даже сегодня, хоть немцев, хоть русских, хоть американцев, хоть кого. И приказать расстрелять — откажутся процентов десять. Еще полсотни сделают это с удовольствием. А остальные будут выполнять приказ. Равнодушно. И эти десять процентов любителей крови есть в любой армии. Психика у людей не отличается. Что у нас, что в чужих странах. Люди внутренне не изменились с каменного века. Вот только не любая армия отдаст такой приказ. Совсем не любая, А люди такие есть. Надеюсь, не требуется пересказывать откровения иных военнослужащих. Для них не было разницы, военный дух или мирный.

— Ну и что? — угрюмо спросил Сашка. Про тот первый сон он никому не рассказывал, а прозвучало вполне про него. — Если у меня убьют товарища, я вполне откровенно могу сказать, что не постесняюсь ответно. Да, я не буду убивать мирных без причины. Но это я говорю сейчас. А на войне жизнь стоит копейку. Очень много зависит от ситуации. Был случай, наши ребята в плен попали, так их на куски порезали и к дороге тела подбросили. Может, пугнуть решили, — так мы потом пленных не брали. Жестокость рождает ответную жестокость. Это в книгах про душевные муки, а у меня их никогда не было. Или ты его — или он тебя.

Она остановилась у дверей.

— Покури и подумай. К обеду чтоб был как штык. Режима не нарушать!

Глава 3

Воспоминания приходят без спроса

Они шли цепочкой, постоянно контролируя окрестности. Не то чтобы ждали проблем, просто вбито на уровне рефлексов. Бдительность и жизнь неразделимы. Третий час после высадки с вертолета, все время вверх по склону, и конец пути не скоро. Дороги не было — еле заметная тропа. Скорее всего, по ней возили грузы на ослах. Они хоть и маленькие, да килограммов сто потянут. А теперь по ней, нагруженные не хуже ишаков, взбираются солдаты.

Кто-то в штабе ткнул пальцем и, кривясь, заявил: «Не нравится мне эта тропа. Не иначе, по ней душманы по ночам шастают». Топчи, рядовой, камни под июльским солнцем. Привыкай. Сорок в тени — вполне по-божески. Вода во фляге будто с горячей плиты, и раскаленный металл оружия нешутейно обжигает пальцы. Шагай. Твое дело — проверить. А вдруг и правда злобный враг проскользнет в тыл. Это называется «обмять новичков». На серьезное дело пускают не сразу, а для ветеранов своего рода отдых.

Впереди маячила хорошо знакомая спина Акимовича, его личного начальника и ведущего. Ерунда, что у каждого в роте минимум три специальности. Все равно к ветерану прикрепляют ведомого. Он объяснит, подскажет и покажет. А стоящий связист вообще на дороге не валяется. Одно дело — уметь, и совсем другое — делать под обстрелом. Тут у любого тертого героя, прошедшего огонь и воду, нервы играют.

Духи тоже не дураки. Офицеры на операции ходят в обычных хэбэшках, их издалека не отличишь. А у связиста антенну хорошо видно. Первая и самая лучшая цель. Выбить управление — и сложности гарантированы. Связист никогда не идет в первых рядах, да редко помогает: любимая мишень снайпера, и текучка среди связистов всегда огромная.