Совсем не прогрессор

Рядом остановился еще один бронетранспортер. С брони посыпались озирающиеся солдаты.

— В чем дело? — грозно спросил, продолжая сидеть сверху, капитан Соколовский.

Рыжий что-то невнятно пробурчал.

— Смирна! — увесисто уронил капитан. — Доложить, как положено. Сержант Самойленко!

— Ну это… Ехали… Навстречу машина. Зацепили. Ухо говорит, остановись, посмотрим. Поперся проверить. А пацан ему в лицо плюнул… Сука… Ну вот… Он их и замочил.

— Молодцы, герои! По возвращении всем непременно выпишу награду. «За боевые заслуги». Или нет. Сразу орден Красного Знамени. Мы где находимся?!! — заорал. — В рейде на вражеской территории или в замиренном районе?! Да я вас, гнид, в яму посажу! Будете сидеть в зиндане, пока не посинеете, и под себя ходить!

— А мы при чем? — угрюмо спросил Миронов. — С Уха спрашивайте.

— А вы при всем. Отвечаете друг за друга. Круговая порука называется. Приходилось слышать? Ладно, — помолчав, сказал капитан. — Слушай команду. Низин!

— Я!

— Сам нагадил — сам и убирай. Взял — и всех этих трупаков в машину. Ручками. Самостоятельно. Лично. Сложил в барбухайку. Потом мину поставишь и подорвешь. Типа случайность. Ясно?

— Так точно!

— Выполнять, сука!

— А с бабой что? — жадно спросил Цыган. — Ее ведь нельзя отпускать.

— Тоже верно, — спрыгивая на землю, согласился Соколовский. — Ну-ка, открой, Гюльчатай, личико.

Цыган схватил женщину за голову, с силой нажал, поднимая, и одним движением ножа разрезал балахон. Та застонала от боли, когда он, ухватив ее за волосы, повернул лицом к капитану.

— О! — недовольно воскликнул Соколовский. — Старая уже. Негодная. Придется кончать: пользоваться противно. Гуманная все-таки нация афганцы — рожи своим бабам закрывают, чтобы не пугать гостей. — Потом уж к остальным: — Отпусти.

Капитан вынул пистолет и выстрелил женщине в голову.

— Остальные проштрафившиеся — в боевое охранение, пока этот долбень Низин трудится. Не кидать же идиотов реально в зиндан или под трибунал. Вы у меня и так попляшете. Из наряда в наряд. Что стоим?! Делом занялись!

Низин вздохнул и нагнулся к старику. Ухватил за ноги и потащил его к грузовичку. Вспышка ненависти прошла, и осталось исключительно недовольство. Нет, он не жалел о происшедшем. Просто в очередной раз сорвался с нарезки, и это начинало всерьез беспокоить. Нервы ни к черту. На хрена было остальных убивать…

Сашка дернулся и проснулся, пытаясь сообразить, что его подняло. Звук… Давно не удивлял вечный мгновенный переход от сна к бодрствованию. Что-то изменилось в окружающей обстановке — и моментальная реакция. Вокруг могут ходить, говорить, стрелять, он будет продолжать спать. Зато стоит в шуме появиться новым ноткам — и сна ни в одном глазу. Вроде здесь никаких опасностей не предвидится, а все равно на краю сознания ждешь подвоха.

Ага… Вот опять. В ночной тишине визгливый звук пружин кровати неприятно резал слух. Он сел, настороженно осмотрелся. На соседней койке мотострелок вновь подтянулся на одних руках и, зацепившись за подоконник, утвердился на нем. Видимо, в прошлый раз не удержался и рухнул назад. Вот и дернуло из сна.

Он без особого интереса посмотрел и пошарил под подушкой в поисках сигарет. Раз проснулся, неплохо бы подымить. Заодно и познакомиться. Его койка не визжала. Пружины в порядке, не растянутые. Тогда ему не показалось. Действительно, под тонким матрацем лежала самая натуральная доска. До него на койке «отдыхал» кто-то с травмой позвоночника. Ему необходимо было лежать на твердом. Как избавился от лишнего предмета, будто в импортной кровати оказался. Ничто не мешает. В принципе он мог спать практически в любом положении, даже в строю и на ящиках со снарядами, проверено жизнью, однако на мягком приятнее.

Парень, как его — Степной, — сидя боком, принялся дергать шпингалет. Левой рукой он держался за ручку рамы, иначе мог слететь от рывка. Поворачиваться ему было неудобно, и вообще смотрелся он странно. Укороченным. В темноте белели повязки на ногах, и выглядел парень донельзя странно. Вроде к игрушке нормального размера воткнули несоответствующие конечности. Не в первый раз Сашка видел людей с оторванными конечностями, но тогда это было по-другому. В горячке и не особенно задумываясь, затягиваешь жгут или бегом тащишь носилки. Каждый знает: чем быстрее раненый попадет в вертолет, тем больше шансов у товарища выжить. А что потом с ним будет, как-то не думаешь.

В душе каждый верит — его пронесет. Или уж лучше сразу. Чик — и ты на небесах. Хуже некуда вот так. Жизнь ломается пополам, и впереди ничего приятного не ожидает. Лучше не задумываться. И уж не прикидывать на себя, не придется ли корчиться с вывалившимися наружу кишками. Кто всерьез начинает размышлять о таких вещах, долго не протянет.

Степной наконец отжал шпингалет и распахнул вторую половину окна. Дернул со своей стороны — она не поддалась. Он со злостью ударил кулаком в стекло. Оно выдержало. Там толщина была дай бог, Сашка еще вечером обратил внимание. Что-то неприятно царапнуло. Парень точно не покурить полез. А что ему надо? Сашка хотел окликнуть, и внезапно дошло. Тот принялся перемещаться на руках в сторону открытой створки.

Низин вскочил, забыв про боль в спине и в ноге, и в три дерганых прыжка доскакал до окна, матерясь в голос. Ухватил за плечо уже добравшегося до цели парня, примеривающегося оттолкнуться, и сдернул его вниз с окна. Ногу пробило болью, и он сам свалился вслед за Степным на его койку.

— Зачем? — закричал тот. — Чего влез?

— Ты что удумал, идиот! — ответно заорал Сашка. — У тебя мозги вообще имеются?

— Пошел ты, — с точным указанием адреса пожелал мотострелок, — все равно выброшусь. Мне терять нечего.

— Идиот, — обнимая его за плечи и притягивая к себе легкое тело, сказал Сашка, — ты что, не понимаешь? Ты остался жить!

Господи, как же его зовут. Фамилию помню, а имя выскочило. Игорь!

— За себя и за других. Они лежат под звездочкой, а ты — нет. Зачем выкидывать себя на помойку? Сколько наших там осталось — ты жив! Можно подумать, ты один такой. Неужели другим легче? Мне, что ли, хорошо со сквозной дырой в голове?! Здесь помню, здесь не помню! Я вообще пустое место. Неизвестно кто. Даже не пустота, а просто дырка. Понимаешь? Меня нет. А ты — человек! Ты — русский солдат!

Господи, что я несу! Ему исключительно нотации о патриотизме не хватает.

— На хрена тебе эта… Развел трагедию. Мало ли девок на свете! Их охмурять не ноги нужны — уверенность в себе. Чтоб чувствовали и млели. Деньги тоже… Чинить ЭВМ ног не требуется, а зашибают там будь здоров. Мастер всем необходим. Подумаешь — ноги. Чего другого ведь не отрезали. Тем более что у тебя и колени на месте. Сможешь…

Он молол языком, не особо задумываясь о произносимом. В части он бы просто дал по морде сорвавшемуся. Пара оплеух — и любая истерика пройдет. Отвести к бабе — еще лучше. Клин вышибают клином. А здесь что. Только слова. Только дружеское плечо. Ничего другого нет. Он продолжал обнимать, почти укачивая глухо рыдающего парня. Не выставляясь напоказ, молча и давясь слезами. Это хорошо. Может, теперь пронесет. Выдавить из себя всю дурь. Вот так, через кризис.

— Цель, — говорил Сашка, — необходима цель. Я, Степной Игорь, не хуже других — я лучше. Научиться ходить. Да, на протезах. Хрен ли, я точно знаю, сейчас делают очень приличные. Не деревяшка гребаная… У кого колени сохранились — вообще прекрасно. Нормально на шарнирах гнутся, со стороны и не поймешь. Человек ничем не выделяется. А потом идти дальше. Назло всем. Учиться. Тебе направление дать обязаны. И машину бесплатную. О… своя машина! Да любая девка твоя будет!

— Заткнулся бы, — недовольно сказал Слава.

— Закрой рот!

— Кто? — переспросил тот с угрозой в голосе, садясь на койке. — Я? Да ты кто такой?!

Сашка молча взял с тумбочки пустой графин и метнул ему в голову. Слегка промахнулся, и он со звоном разлетелся от удара о стену. Горлышко толстое, неудобно кидать.