Иллюзия вечности

Затем, за закрытыми глазами, мой мозг стали переполнять впечатления уходящего дня. Исаков красной рукой притягивающий меня за голову к своим губам. Брошенный мальчик рядом с больницей. Семирядинов. Красные глаза у врача из телеинтервью. Сашка. Другие знакомые и незнакомые лица. Калейдоскоп мыслей то и дело складывался в разные картины. Яркие и до тошноты неприятные. Будто осмысленность всякая пропала, и меня понёс за собой водоворот паники. Сделалось очень нехорошо и начало трясти нервной дрожью. Руки сцепились на груди в замок до появления боли.

Я открыл поскорее глаза и поднялся на ноги. Пошатнулся словно пьяный. Дрожь била внутри меня, и к горлу подкатил комок. Подошёл к окну. Распахнул фрамугу и выглянул наружу. В лицо ударил сонмом пик прохлады. Я опустил взгляд. У подъезда припарковалась ярко зеленая иномарка, из двери которой не торопясь появилась грива рыжих женских волос. Женщина достала из соседней двери два пакета и, эффектно покачивая бедрами, прошествовала под крыльцо. Обыденная картина. Не без эротики. Господи, о чём я думаю! – осёк я себя.

Я задержался в окне ещё на несколько минут, пока тошнота не прошла. За всё это время не увидев ничего особенного. Затем вернулся в комнату. Огляделся вокруг. За что браться? Из-за шифоньера выглядывала головка электрогитары с торчавшими с колков как усы концами струн. Любимый инструмент всегда приходил на выручку от скуки. Но для нынешнего времени, увы, не годился. Клавиатура с наклеенным на ней трилистником конопли, тоже не возбудила желания. Но к чему-то просто необходимо было приложить руки, чтобы не сходить с ума от одиночества в этот страшный час.

На очередном вираже по свободным квадратным метрам перед диваном я вдруг отчётливо понял, что стоило бы сделать. Открыл свой пыльный, заваленный книгами и личным хламом, секретер и стал копаться в ворохе бумаг и вещей в поисках того, что мне было нужно. Под руку попадались давно забытые артефакты: пачка белых Марлборо с автографом музыканта Сукачева, значок парашютиста за первый прыжок, презервативы две штуки, курительная трубка! Почти каждая из вещей носила на себе явный отпечаток значимых событий в жизни, готовых воскреснуть только задержись на минуту на них. Но всё-таки требовалось совсем другое.

На удачу – не пришлось вываливать на пол содержимое всего шкафа (а только половину), и на одной из полок, наконец, обнаружился полиэтиленовый пакет с завёрнутым в него ежедневником. Сдув накопившуюся пыль с пакета, я, не спеша, почти торжественно, извлёк на свет книжицу. На её светло-коричневой обложке крупными буквами с вензелями было написано: Филиппов Андрей Викторович и чуть ниже – «Дневник».

Не ошибусь, если предположу, что большинство людей ведут свои дневники. Разного формата и объёма. Разного цвета, в конце концов. У кого-то ведение дневника напоминает эротический отчёт. Словно памятка на период импотенции. Мол, вспомни: когда-то я был ого-го! У кого-то он был псевдо школьным дневником с динамикой личных достижений. Не удивлюсь, если в таких и отметки самому себе выставленные найдутся. Кому-то фетишем служит рабочий ежедневник, листая который человек воскрешает из памяти физиономии лиц, приумноживших его состояние, или наоборот уничтоживших. У таких жажда мщения не выходит наружу, а остается на всю жизнь и гложет, как червь яблоко, душу. Бывает, дневник служит накопителем всякой глупости, имеющей сомнительное практическое значение. Например, один из моих приятелей собирал в нём разные ругательства и скабрезности. В том числе, на разных языках мира. Вписывал их в потрёпанный блокнот со снегирём на обложке и заучивал, декламируя к месту и не к месту. Как выдаст, бывало: «Кончил мимо – гуляй смело» или: «Как ни крутись, а задница сзади» и так далее. Даже на французском и итальянском бывали афоризмы.

Свою же, некогда затерянную в глубине шкафа книжицу, я бы мог, пожалуй, отнести к мейнстриму. Как летопись всего и вся. О себе и своём, разумеется. Значимые и не очень события нашли отражение в ней посредством моего сбивчивого изложения. Порой немного нервозного и истеричного. Немногочисленные секреты минувших дней.Сев за журнальный столик, я открыл первую страницу дневника. Наверху дата – 14 января 1996 года. Начал с самого начала и зачитался. Будто скорорастущие грибы события стали заселять покинутую пустыню прошлого. Холмами повыскакивали приятности разного засола, вроде позабытой любовной связи. И, напротив, просел грунт ямами, да оврагами под тяжестью вспомненных обид. Там же, в дневнике своём, нашёл упоминания о былых мечтах. Чудно, но немногое изменилось в моём мировоззрении за десяток лет. Либо я тогда уже таким разумным был, либо не развился за прошедшее время. Воспоминания о прошлом полностью завладели моими мыслями. Сея осенними листьями под ногами, присыпая их снегом прошедших лет и растапливая его потом жарким солнцем на пляжном песке. Я молодел и взрослел заново.Отметил в лишний раз, что являюсь сентиментальной личностью. Не флегматичной, как самому казалось, а скорей меланхоличной. Я начал вести дневник ещё в то время, когда родители были живы. Упоминаний о них было немного, но и этого было достаточно, чтобы вновь почувствовать на своих плечах нежные руки матери и ощутить одурманивающий табачный запах отца. По щеке скатилась одинокая слеза.

Тут же закралось сомнение, а не потому ли и отыскал нынче этот дневник, чтобы использовать его как плечо опоры? Ведь не подумал даже о чём писать. А порыв открыть его перед глазами оказался так настойчив. Но, коли он лёг на колени, надо писать. Хотя есть, наверное, дела и поважнее. Собрать медикаменты по аптекам, запастись пластырем, ватой, прочими необходимыми средствами. Но… не идут ноги из дома. Сил почти нет. Может тому виной страх.

Так с чего начать? Неожиданно пришёл ответ. Хронология событий. Свой собственный отчёт. И, вдруг, по мере того, как я буду писать об этом, мне посчастливится нащупать нечто важное.

Прежде чем взяться за ручку, набрал телефонный номер Саши:

– Слушаю, – раздался голос друга.

– Сашка, это Филин. Как ты?

Небольшая пауза: – Филин… привет. С матерью плохо. Отец с соседом сейчас отвезут её в какой-то там центр. Обещали принять.

– Да ты что? – в горле ни с того, ни с сего запершило, – слушай, держись друг. Это должно закончиться.

– Филин, ты же знаешь, что это не так, чёрт бы тебя побрал! Мы с тобой видели эту убитую больницу. Чего там может закончиться?… Как раз всё и кончится. Телик включал?

– Да.

– Ну, тогда ты понял что происходит. С матерью такая же штука. Ладони все как будто асфальт укатывала. Плечо течёт. Между ног там ещё какая-то хренотень, – он громко всхлипнул, – послушай, Андрюха, плохо мне. Я тебе наберу, договорились. Сам то как?

– Нормально, пока цел. Держись, дружище. Помни я с тобой. Нужна будет помощь – сразу звони. В любое время.

Положив трубку, я застыл, не в силах пошевелиться. Вот и оно. Накатило чёрным облаком прям над головой. Охладило и окутало мрачным туманом теплившиеся надежды. Ох, Светлана Александровна. Тетя Света. Которая всегда была так добра ко мне. Мать лучшего друга. Ведь только сам поминал собственных родителей… Невозможно представить, что этой жизнерадостной и отзывчивой женщине приходится теперь испытывать страшные боли и её жизнь находится в опасности. В смертельной опасности. Дай бог ей справится с этой напастью. Дай бог всем нам уцелеть.

Я открыл чистую страницу дневника и медленно с нажимом вывел:

«17 сентября. Я вернулся. Надеюсь надолго…»

Покрутил ручку меж пальцев. Как то сразу потерялся с мыслями. Но потом пошло само собой.

«Сегодня началось нечто невероятное. Может быть, это и есть «конец света»? В институте я первый раз столкнулся с проявлениями нагрянувшей катастрофы. Говорю катастрофы, потому что сейчас почувствовал – случившееся это только начало. Начало дьявольской болезни, от которой невозможно скрыться. Шаг за шагом, человек, за человеком.

Многие уже ушли умерли. И их всё больше и больше. В телевизионном репортаже врач говорила о проблемах с остановкой кровотечения. Люди истекают кровью, словно туши на крюку – до последней капли. Так и есть. Все мы называем это болезнью. Новой и неизлечимой. Началось движение мира вспять. Пишу, чтобы помнить об этом: на моих руках лежал молодой человек истекавший кровью от ран, полученных за много лет до настоящего дня. Это ли не ирония судьбы? Сколько их, этих ран, у каждого? К ним добавятся и раны души.