Волчонок

— Шкуру попортили… — буркнул Хью.

— На хрен шкуру! — взвился Диззи. — Главное, башка цела! Велю выделать чучело и на стенку повешу. Цыпа, ты где? Иди сюда, Игги нас снимет! На память!

Игги кивнул на махайрода:

— Башку ему ты резать будешь? Ножик дать?

— Я?! Твою мать! — До тугоумного Диззи наконец дошло. — Надо было проводника дождаться… Он бы и отрезал!

— Твой трофей, — ухмыльнулся Игги. — Ты и режь.

Глюк заржал молодым жеребцом, Лат расплылся в улыбке. Настроение улучшилось у всех, кроме возмущенного Диззи.

— Становись к туше! Снимемся — и летим дальше!

— Все трофеев хотят!

— Давай не тормози!

Диззи облапил подругу, тиская ей грудь. Хью нацелился камерой, вспыхнул контрольный индикатор — запись пошла. Крупный план в кадре сменился средним, захватывая часть джунглей.

— Что за гадство! — Хью нахмурил брови. — Настройки полетели.

Джунгли ожили, вернее, расслоились. В мешанине листьев, ветвей и лиан проступили зыбкие силуэты. Так бывает, когда сбоит голопроектор. Объемные фигуры превращаются в призраков, плоских, как лист оформительской пленки, и сквозь них просвечивает «задник».

«Вот это меня вштырило! — восхитился Игги. — С чего бы?»

Два призрака шагнули ближе, обретая материальность. Шесть суставчатых лап возносили выше человеческого роста раковину — глянцевый, витой, сильно наклоненный вперед конус. Раковины были наискось срезаны на концах. Из срезов, из темно-красной перламутровой глубины, словно мясистые опухоли, выпирала лоснящаяся розовая масса. Если красота раковин приводила в восторг, то их содержимое — сухопутные моллюски вызывали инстинктивное омерзение. Игги попятился, поднимая «стрелу». Руки онемели, ружье грозило выпасть из пальцев. Воздух, горячий и влажный, комом блевотины застрял в глотке. Игги судорожно икнул — раз-другой. Приклад «стрелы» ткнулся в плечо. Паук, подумал Игги. Моллюск. Паллюск, оп-ди-ду-да! Шестиногая дрянь в прицеле рябила, расплывалась. Неприятно подергиваясь, паллюск шел цветными пятнами. Из последних сил Игги боролся с икотой. Я промажу, знал он заранее.

Однозначно промажу!..

Студень паллюска дрогнул. Миг-другой, и на Игги уставились два жемчужно-мутных бельма. Они сидели на кончиках слизистых рожек. Вокруг бельм наскоро формировалось безволосое лицо — судя по чертам, вполне человеческое.

Мое, хихикнул Игги. Чтоб мне сдохнуть, мое!

Истошно завизжала подруга Диззи. Эхом взвизгнул импульсник Миры. Вспышка, и Игги, отчаянно заорав, тоже нажал на спуск.

— Мое! — Крик рвал горло. — Отдай мое лицо, мразь!

Палец занемел, разряжая батарею ружья.

— Ди-ду-да! Ди-ду-да, чтоб ты сдох!

Рядом палили, визжали и матерились. Раковина ближайшего паллюска разлетелась на куски, обдав охотников гейзером белесой жижи. Остро, вызывая тошноту, запахло креветочным супом с цитронеллой. Суставчатые конечности твари разъехались, скрежеща когтями по камням; дымясь, останки рухнули наземь.

— Есть! Мы ее завалили!

Игги развернулся ко второму паллюску и ослеп, как от огня плазменной сварки. Не целясь, он выстрелил в этот огонь. Сквозь багровые, сводящие с ума круги он видел, что на него надвигается зеркало. В зеркале полыхало неистовое солнце Тренга, а за буйством плазмы проступало еще одно смутно знакомое лицо. Мира, подумал он. Мира, лисичка моя! Они и тебя обокрали… Отшвырнув разряженный лучевик, рыдая от рези под веками, Игги бросился прочь, не разбирая дороги. Нога подвернулась, угодив в трещину между камнями; Добс упал, до крови ободрав колени, снова вскочил, не чуя боли, — бежать, бежать!

На карачках, на четвереньках, но ползти…

— Скалы! — надрывался с небес баритон Латомбы. — Все на скалы!

Джунгли рождали все новых паллюсков. Они сияли на солнце, будто их облили жидким металлом. Отступая, Диззи и Хью продолжали стрельбу, но раковины-зеркала отражали лучи. Плавились камни, вспыхивали кусты и деревья. Впереди, в тридцати метрах от Игги, обогнав всех, взбирался на скалу Латомба. Распластавшись по камню, он перетекал с места на место, как клякса. Только кляксы обычно сползают вниз, а упрямец-стриптизер тёк вверх. Впервые в жизни прекрасно развитые мышцы Латомбы пригодились вудуну не для того, чтобы бесить гормонами мозги богатых климактеричек.

За ним, подменяя ловкость страхом смерти, карабкались Глюк и обе девушки.

Подруга Диззи добралась до плоского уступа. Привстала на цыпочки, ухватилась за жилистую, выглядевшую крепкой плеть скального вьюнка. Плеть лопнула, два вопля слились в один: сорвавшейся девушки и толстяка Хью. Подруга Диззи бестолково копошилась у подножия скалы, вытирая о плечо рассеченную до крови щеку. Она больше не кричала, только скулила, как покалеченная собака.

Зато Хью орал как резаный.

Поздно, слишком поздно он внял совету Латомбы. Зазубренный коготь паллюска насквозь пробил икроножную мышцу толстяка. Хью корчился раздавленным слизнем и вопил благим матом, брызжа слюной. Он не видел, что сверху на него уставилось его собственное лицо, вылепленное из скользкой плоти. Паллюск изучал человека с любопытством энтомолога, насадившего на булавку редкого мотылька.

Обернувшись на бегу, Диззи выстрелил. Луч полоснул по сочленению лапы, пригвоздившей толстяка, и срезал ее, словно ножом.

— Оп-ди-ду! — бормотал Игги, взбираясь на скалу. — Оп-ди-да!

Время от времени он выворачивал голову так, что в шее опасно хрустело. Не для того, чтобы узнать, далеко ли паллюски, гонятся ли они за беглым элитвизажистом. Игги Добсу было интересно. Интересно, долбись оно слоном!

Хью ухватился за обрубок паучьей лапы, торчащий из окровавленной икры. С хриплым ревом толстяк вырвал пакость из раны. Вскочив, он с неожиданной резвостью заковылял прочь, оставляя за собой след, привлекательный для любого хищника. Впрочем, паллюск не стал гнаться за пожирателем блинов. Задрав раковину, тварь уставилась вверх. Там, на вершине скалы, приплясывал дуреющий от возбуждения Латомба. Зрелище заворожило паллюска. Псевдолицо Хью, далеко выдвинутое из раковины, заколебалось, подернулось рябью. Миг — и розоватая плоть сделалась темной, почти черной.

На стриптизера глядела его копия.

— Пляши! — взвыл Игги. — Пляши, Лат! — И сорвался вниз.

Перед глазами замелькали каменные сколы. Игги попытался за что-нибудь уцепиться, но только сорвал два ногтя на правой руке. Природный наждак с палаческим удовлетворением мазнул по лбу, и Игги оказался на исходной позиции: у подножия скалы. Он помотал головой, пытаясь избавиться от звона, но тот лишь переместился из одного уха в другое. Лоб отчаянно саднило. Забыв о паллюсках, Добс тронул лоб ладонью, взвыл от острой боли и тупо уставился на пальцы, окрашенные красным. Охотничий костюм был изодран в клочья. К счастью, армированная ткань сражалась до конца. Если бы не прочность одежды, клочьями свисала бы сейчас кожа Игги.

Сил для второй попытки не осталось.

Паллюски разбрелись по округе. Двое — самые крупные, с лицами Игги и Миры — склонились над махайродом, заплевывая хищника в два рта. Чуть выждав, они вытянули губы трубочкой — дальше, еще дальше, пока рты не превратились в морщинистые хоботки, — и присосались к туше. Еще один, мелкий, с раковиной, треснувшей по краю, лакомился останками своего же расстрелянного приятеля. Искалеченный паллюск с физиономией Лата, за неимением иной поживы, высасывал содержимое из обрубка собственной лапы, валявшегося на земле. Остальные бродили вокруг, как бы в раздумьях, забыв о горе-охотниках. Звуки, которые издавали паллюски, странным образом напоминали человеческую речь. Игги даже показалось, что он разбирает свистящие и булькающие слова:

— Завалилл… завалиллли…

— …мрасссь…

— Вшшштырилло…

— Помогите! На помощь!

Нет, понял Игги. Это не паллюски.

Кричал Глюк, оседлав горбатый уступ. Король вирт-шоу склонился к коммуникатору, уткнувшись носом в ярко-алое мерцание сферы, активированной в аларм-режиме, и повторял призыв, как заклинание. В трех метрах выше, на вершине, рядом с упавшим на колени Латом, рыдала бледная, дрожащая Мира. Под ними, обходя паллюсков по широкой дуге, ковылял к джунглям Хью. Кровь из ноги толстяка продолжала течь, но Хью упрямо шел, пока не исчез за деревьями. Диззи нигде не было видно; его подруга, отчаявшись встать, ползла в сторону аэромоба. С такими темпами она добралась бы до цели к вечеру. От вида ее развороченной щеки Игги едва не сблевал.