Страница 14 из 31
А долговязый внезапно как будто и думать забыл о страхе. И вновь стал угрюмо и торжественно шествующим солдатом-призраком. Чугунной поступью он шагал все вперед и вперед. Юноша умолял друга опереться на него, но тот качал головой, повторяя невнятные слова:
- Нет… нет… нет… Оставь меня, дай мне… оставь, дай мне…
Глаза его были устремлены в неведомое. Отмахиваясь от юноши, он шел к некой таинственной цели.
- Нет… нет… Оставь меня, дай мне… оставь, дай мнe…
Юноше пришлось подчиниться. В тот же миг кто-то тихо заговорил у самого его уха. Обернувшись, он увидел оборванного солдата.
- Лучше бы ты, парень, свел его с дороги на обочину. Вон там, посмотри, батарея несется будто шальная. Как бы не задавила его. Он вот-вот кончится, по лицу видно. И откуда у него еще силы берутся?
- Один Бог ведает! - воскликнул юноша, беспомощно ломая руки. Потом подскочил к долговязому и схватил его за локоть.- Джим, Джим! - уговаривал он.- Пойдем со мной!
Долговязый сделал слабую попытку освободиться.
- Ох,- произнес он без всякого выражения. Несколько секунд в упор смотрел на юношу. Затем заговорил, словно что-то наконец смутно дошло до его
сознания: - Ага! В поле, значит? Ага!
Он брел по траве как слепой.
Юноша оглянулся на ездовых, которые нахлестывали лошадей, на подпрыгивающие пушки. И в тот же миг раздался пронзительный крик оборванного:
- Господи помилуй! Он убегает!
Мгновенно обернувшись, юноша увидел, что его друг, спотыкаясь, пошатываясь, бежит к небольшой заросли кустарника. От этого зрелища сердце у него заколотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди. Он замычал как от боли. Затем вместе с оборванным солдатом бросился вдогонку. Странное то было состязание в беге.
Догнав долговязого, юноша начал упрашивать его, стараясь найти слова поубедительнее.
- Джим, Джим, ну зачем ты так? К чему это? Ты же только повредишь себе!
Лицо долговязого хранило все то же выражение. Он глухо повторял, не отрывая глаз от таинственного места, куда так стремился.
- Нет, нет… Не держи… Оставь меня, дай мне… Оставь, дай мне…
С недоумением, с глубоким ужасом глядя на своего долговязого друга, юноша срывающимся голосом спрашивал:
- Куда ты, Джим? Что тебе в голову взбрело? Куда ты бежишь? Скажи мне, Джим!
Долговязый посмотрел на обоих так, словно видел в них не ведающих жалости преследователей. Его глаза умоляли.
- Послушай, не держи меня… Оставь хоть на одну минуточку.
Юноша отступил.
- Джим, объясни, что с тобой творится? - растерянно сказал он.
Тот отвернулся и, пошатнувшись, едва устояв на ногах, пошел прочь. Юноша и оборванный солдат поплелись за ним, опустив головы, как побитые псы, чувствуя, что, если он снова посмотрит на них, они не выдержат его взгляда. Они начали понимать, что присутствуют при некой торжественной церемонии. Этот обреченный человек точно свершал молитвенный обряд. Он был похож на приверженца безумной религии, кровавой, людоедской, костедробящей. Полные благоговения и ужаса, они держались на расстоянии. Как будто у него в руках было смертоносное оружие.
И вдруг он остановился и застыл на месте. Они быстро подошли к нему и увидели по его лицу, что наконец он добрался до места, к которому так стремился.
X
Худое тело выпрямилось, окровавленные руки лежали на груди. Он терпеливо ждал встречи, ради которой пришел сюда. Он явился на свидание. Остановились и они, настороженно глядя на него.
Все безмолвствовали.
Грудь обреченного человека начала тяжело вздыматься. Она поднималась и опускалась с таким мучительным, все возрастающим напряжением, как будто в ней металось и билось животное, яростно рвущееся на свободу.
Содрогаясь, смотрел юноша на это медленное удушение, а когда его друг выкатил глаза, он увидел в них нечто такое, что, рыдая, повалился на землю. И всю душу вложил в последний отчаянный призыв:
- Джим, Джим, Джим!
Долговязый разомкнул губы и произнес:
- Оставь меня, дай мне… Не держи… Оставь, дай мне…- И сделал знак рукой.
Он ждал. Снова наступило молчание.
Внезапно он откинул голову назад и напрягся. По телу пробежала дрожь. Глаза были устремлены в пространство. Двое, глядевшие на него, видели печать непостижимо глубокого достоинства на этом страшном лице с заострившимися чертами.
Что-то непонятное, медленно наползая, обвивало его. Дрожащие ноги как бы отплясывали чудовищный танец. Руки дико рассекали воздух в приступе бесовского ликования.
Он выпрямился во весь рост. Раздался звук, словно что-то порвалось. Потом тело начало крениться вперед, медленно, не сгибаясь, как падает дерево. Из-за короткой мышечной судороги левое плечо коснулось земли первым.
Ударившись о землю, труп слегка подпрыгнул.
- Боже! - вскрикнул оборванный солдат. Оцепенев, юноша созерцал церемонию назначенной встречи. Лицо его исказила мука, которую он мысленно пережил вместе со своим другом.
Потом он вскочил на ноги и, подойдя ближе, взглянул на серое, как тесто, лицо. Рот у мертвеца был открыт, зубы оскалены в ухмылке. Полы синего мундира распахнулись, и юноша увидел грудь долговязого: ее точно изгрызли волки.
В приступе нахлынувшего слепого исступления юноша повернулся к полю боя. Погрозил ему кулаком. Казалось, он сейчас произнесет гневную речь.
- Дьявольщина…
Алое солнце, как сургучная печать, приклеилось к небу.
Оборванный солдат стоял, задумавшись.
- Это же не человек, а прямо-таки дуб могучий! - с боязливым восхищением сказал он наконец тоненьким голоском.- Да, прямо-таки дуб могучий.- Он осторожно потрогал носком башмака безжизненную руку.- Не пойму, откуда у него столько сил взялось. В жизни таких людей не встречал. Ну и ну! Не человек, а дуб могучий.
Юноше хотелось выкричать свое горе. Он был безмерно потрясен, но его язык лежал как мертвый в могиле рта. Он снова рухнул на землю и погрузился в скорбные мысли.
Оборванный солдат стоял, задумавшись.
- Слушай, братец,- сказал он после долгого молчания. Глаза его не отрывались от мертвеца.- Он свое уже отжил, так ведь? И нам самое время о себе позаботиться. Горю слезами не поможешь. Он свое отжил, так ведь? И ему здесь хорошо. Никто его не тронет. А я, по правде говоря, сам еле на ногах держусь.
Оборванный сказал это таким тоном, что юноша пришел в себя. Вскинув глаза на своего спутника, он увидел, что тот нетвердо стоит на ногах и как-то весь посинел.
- Боже милостивый! - воскликнул он.- Неужели и ты… Нет, нет, нет!
Оборванный замахал на него рукой.
- И не подумаю помирать,- сказал он.- Мне бы только сейчас поесть горохового супа да залечь в удобную постель. Горохового бы супа поесть,- повторил он мечтательно.
Юноша поднялся с земли.
- Не понимаю, как он сюда попал. В последний раз я видел его вон там.- Он показал где.- И вдруг вижу - он здесь. А шел он оттуда.- Юноша ткнул пальцем в другую сторону. Они смотрели на мертвеца, словно ждали от него разъяснений.
- Ладно,- проговорил оборванный солдат, - хватит нам стоять здесь без толку и спрашивать у него.
Юноша уныло кивнул. Они снова взглянули на труп. Юноша что-то пробормотал.
- Не человек, а дуб могучий,- словно в ответ ему сказал оборванный.
Они круто повернулись и побрели прочь. Шли, волоча ноги. А мертвец, лежа в траве, продолжал ухмыляться.
- Что-то мне очень уж неможется,- опять прервал молчание оборванный солдат.- Что-то мне очень уж неможется.
- О, Господи! - простонал юноша. Неужели ему предстоит, корчась от муки, стать свидетелем еще одного мрачного свидания?
Но его спутник успокоительно помахал рукой.
- Нет, нет, мое времечко еще не пришло. Мне сей час никак невозможно помереть. Нет, братец. Тут и разговаривать не о чем. Нельзя, и все тут. Посмотрел бы ты, какая у меня дома орава ребятишек осталась, и все мал мала меньше!
По его лицу скользнуло подобие улыбки, и юноша понял, что он шутит.