Страница 10 из 31
Но вдруг по рядам желторотых пронесся изумленный вопль: «Глядите, они наступают! Опять наступают!» Солдат, разлегшийся на земле, воскликнул: «Черт!» и вскочил.
Юноша мгновенно обернулся к полю. Разглядел, что из дальнего леса, все умножаясь, выскакивают смутные фигуры. Снова увидел быстро движущееся вперед наклоненное знамя.
Снаряды, совсем было утихомирившиеся, вновь летели над головами, а потом взрывались в траве или среди ветвей. Казалось, это распускаются причудливые, смертоносные цветы войны.
Солдаты охали. Их глаза потускнели. Чумазые лица уныло вытянулись. Медленно разминая затекшие руки и ноги, они хмуро следили за врагами, стремглав несущимися в атаку. Рабы-прислужники в храме бога войны, они начали роптать на свой изнурительный труд. Ворчливо жаловались друг другу:
- Ну, это уж чересчур! Какого дьявола они не шлют подкреплений?
- Нет, второй атаки нам ни за что не отбить. Да я и не собираюсь воевать со всей армией мятежников, будь они прокляты!
- Какая жалость, что меня угораздило наступить на руку Биллу Смизерсу! Лучше бы он наступил на мою! - воскликнул кто-то страдальческим голосом.
Болезненно морщась, полк занимал оборонительную позицию, его утомленные суставы хрустели.
Юноша неподвижно уставился в пространство. «Нет, это не повторится, не может повториться!» - думал он. И продолжал стоять, словно надеялся, что неприятель замрет на месте, затем, принеся извинения, с поклоном ретируется. Нет, это какое-то недоразумение!
Но вот в полк - в центр и в оба фланга - полетели пули. Вслед за горизонтальными языками огня появились густые клубы дыма, которые, пометавшись и покружившись в почти безветренном воздухе над самой землей, поплыли сквозь ряды солдат как сквозь ворота. На солнце они были землисто-желтого цвета, в тени - мертвенно-синего. Порою знамя исчезало в чреве этой клубящейся массы, но чаще было четко видно, сверкая в солнечных лучах.
Глаза у юноши напоминали теперь глаза измученной клячи. Шея нервно подергивалась, мышцы рук обессилели и онемели. Кисти казались такими большими и неловкими, точно на них напялены незримые рукавицы. Колени подгибались, он с трудом удерживал равновесие.
Выкрики товарищей перед началом канонады застучали у него в мозгу: «Ну, это уж чересчур! За кого они нас принимают, почему не шлют подкреплений? Я вовсе не собираюсь воевать со всей армией мятежников, будь они прокляты!»
Ему казались сверхъестественными выдержка, искусность и отвага наступающих. Сам измотанный до предела, он был потрясен их упорством. Не люди, в какие-то стальные механизмы. До чего же трудно - отражать натиск таких штуковин, а отражать придется, пожалуй, до самого захода солнца.
Он медленно вскинул ружье и, бросив взгляд на кишащее людьми поле, выстрелил в быстро катящийся живой ком. Снова опустил ружье и начал всматриваться и ла тянутую дымом даль. И невольно заметил, как переменчив вид этого поля, усеянного людьми, которые, непрерывно вопя, несутся вперед и вперед, точно гномы, убегающие от погони.
Тогда ему стало мерещиться, что на них наступают безжалостные драконы. Он уподобился человеку, у которого отнялись ноги при виде подползающего к нему зелено-алого чудища. Юноша застыл на месте, весь - напряженное, полное ужаса предчувствие. Словно ожидая, что вот сейчас чудище сожрет его.
Солдат, который стоял рядом с ним и до этой минуты лихорадочно стрелял, вдруг прекратил пальбу и с диким воем бросился наутек. Увидев это, какой-то парень, чье лицо секунду назад светилось восторженной отвагой, возвышенной готовностью пожертвовать жизнью, во мгновение ока превратился в жалкого труса. Он смертельно побледнел, как человек, который обнаружил, что в ночном мраке подошел к самому краю пропасти. Внезапно прозрел. Он тоже кинул ружье наземь и побежал. В его глазах не было и тени стыда. Улепетывал как заяц.
Еще несколько человек нырнули в клубящийся дым. Выведенный этим суматошным движением из столбняка, юноша оглянулся с таким чувством, будто весь полк ушел, бросив его на произвол судьбы. Увидел несколько убегающих теней.
Он завопил от страха и закружился на месте. В этом хаосе звуков он уподобился пресловутой курице: не понимал, куда скрыться от опасности. Гибель грозила отовсюду.
Потом огромными прыжками понесся в тыл. Ружье и кепи он потерял. Ветер раздувал полы расстегнутого мундира. Клапан подсумка беспрерывно хлопал, манерка на тонком шнурке моталась за плечами. Лицо юноши искажал ужас, рожденный всем, что напридумала его фантазия.
К нему, выкрикивая ругательства, бросился лейтенант. Юноша успел заметить, что тот побагровел от гнева и замахнулся шпагой. Подумал - ну и чудак этот лейтенант, кругом такое творится, а ему есть дело до всяких пустяков! - и тут же забыл о нем.
Он бежал как слепой. Несколько раз падал. Один раз так стукнулся плечом о дерево, что со всего размаху грохнулся на землю.
Стоило юноше повернуться спиной к полю боя, как его страх удесятерился. Смерть, готовая вонзиться между лопаток, была куда ужаснее, чем смерть, которая целилась в лоб. Думая об этом впоследствии, он пришел к выводу, что лучше уж видеть то, чего страшишься, чем только слышать. Шумы сражения были точно камни: он боялся, что будет сбит ими с ног.
Юноша смешался с толпой других беглецов. Он смутно видел людей справа и слева от себя, слышал за собой их шаги. И думал, что бежит весь полк, подгоняемый зловещими взрывами.
Этот топот ног сзади немного успокаивал его. Он бессознательно верил, будто смерть набрасывается в первую очередь на тех, кто ближе к ней, и, значит, драконы начнут свое пиршество с отставших. Им владел азарт бегуна, который любой ценой хочет всех обогнать. Состязание на быстроту бега.
Выскочив первым на полянку, он оказался в зоне разрыва снарядов. Они перелетали через его голову, протяжно и пронзительно воя. И ему чудилось, что у этих воющих штук зубастые, насмешливо оскаленные пасти. Один снаряд разорвался прямо перед ним, и синевато-багровое пламя преградило юноше путь. Он плюхнулся на землю и пополз, потом опять вскочил и стал продираться сквозь кустарник.
Вскоре он увидел то и дело ухающую батарею и был просто потрясен. Орудийная прислуга держалась так спокойно, словно ведать не ведала о грозящей гибели. Ватарея вела огонь по еле различимой неприятельской батарее, и артиллеристы были просто в восторге от меткости своей стрельбы. Они то и дело просительно наклонялись к пушкам. Говорили что-то ободряющее, похлопывали их по спине,- так это выглядело со стороны. Голоса пушек, флегматичных и бесстрашных, были полны упрямой отваги.
Люди работали споро, со сдержанным пылом. Когда ш.шадала свободная минута, бросали взгляды на окутанный дымом холм, откуда единоборствовала с ними батарея противника. Юноша, продолжая бежать, от души пожалел их. Педантичные идиоты! Безмозглые чурбаны! Когда выскочит из лесу пехота и сметет их, вот тогда они и поймут, как бессмысленно было радоваться тому, что снаряды точно ложатся в расположенно вражеской батареи.
В память ему врезалось лицо совсем юного верхового, который с таким азартом нахлестывал брыкающегося коня, точно объезжал его где-нибудь на скотном доре. Юноша не сомневался, что перед ним - обреченный человек.
Жалел он и орудия, шестерку верных товарищей, которые отважно стояли друг подле друга.
Он встретил бригаду, идущую на выручку к попавшим в беду соратникам. Взобравшись на холмик, следил, как стройно, не теряя равнения, движутся солдаты по петляющей дороге. Над синими рядами поблескивали сталь, реяли яркие знамена. Что-то выкрикивали офицеры.
Это зрелище тоже повергло его в изумление. Бригада бодро шагала прямо в адскую пасть бога войны. Что же это за люди? Наверняка необыкновенные герои. А, может, ничего не смыслящие дураки?
Орудийная прислуга засуетилась - батарея получила какой-то срочный приказ. Офицер на вздыбленном коне махал руками как полоумный. Люди налегли на орудия, повернули их, и батарея умчалась. Пушки, хмуро свесив носы, хрюкали и хмыкали,- точь-в-точь как тучные люди, пусть даже храбрые, но ненавидящие спешку.