Страница 8 из 136
Теперь он хвалил себя за то, что остерегся возобновлять контакты в редакциях газет и журналов:
Стас Гагарин знал уже о том, что Олег Попцов, который — надо отдать ему справедливость! — стремился помочь начинающему литератору, хотя практически ничего не сделал пока для него, так и не напечатал до сих пор гагаринский рассказ «Шкипер», Олег Попцов получил за предательство прежних идеалов добрый кусок «демократического» пирога и полностью овладел российскими радио и телевидением, превратив их в антирусские средства поголовного оболванивания соотечественников.
Довольно быстро штурман вычислил ху, как говорится, есть ху, читал и новую «Гласность», и оборзевшие «Известия», скурвившийся профсоюзный «Труд» и неведомо как возникший архисмелый, хотя и не без закидонов, «День». Его редактировал Саша Проханов, которого Стас Гагарин помнил молоденьким парнишкой, таскавшим в отдел Витьки Вучетича занимательные рассказцы.
Но, признаться, молодой сочинитель не ожидал, что в журналистском мире окажется так много перевертышей, бесчестных и беспринципных людей, даже не людей, а жалких людишек, ежедневными подлыми поступками, беспардонной устной и письменной ложью беспрестанно доказывающих, что журналистика на самом таки деле вторая, после проституции, древнейшая профессия.
Грустное представлялось зрелище незамутненному восемью годами перестройки нравственному восприятию бедолаги-скитальца, заброшенному в чужое и чуждое ему время.
Перестройка как идея не вызывала сомнения, советское общество безусловно нуждалось в обновлении и реформах, как человек критически мыслящий он ощущал подобную потребность всегда. Вопрос в другом: как осуществить перемены, как зажечь народ на свершение зримых и величественных целей, какой проложить ему курс, какими лозунгами и призывами взбудоражить, ибо еще в 1968 году было уже ясно: хрущевская модель построения коммунизма не пошла…
Добравшись до апреля 1985 года, Стас Гагарин закончил чтение газет. Теперь ему было понятно, что произошло с Россией, которую как и семьдесят лет назад безжалостно обкарнали суверенными границами.
Грабеж национального достояния достиг раблезианских масштабов! В газете «Федерация» за 22 апреля 1993 года писатель, внутренне содрогаясь, прочитал информацию вице-президента Руцкого. Щедринская история города Глупова казалась житием святых по сравнению с тем, что происходило в некогда великой супердержаве.
Сжигали гимназии и упраздняли науки с такой лихостью и безоглядностью, что оторопь брала. И Стаса Гагарина изумляло равнодушие к происходящему его земляков, безразличие москвичей, замордованных спекулянтами, информационным террором и беспределом, циничным произволом бесчинствующих властей.
В день референдума Стас Гагарин бродил по Москве, всматривался в лица прохожих и мысленно спрашивал их, почему говорят они «да» собственной нищете и бесправию, национальному унижению и злобному попиранию русской гордости, вывескам на английском языке, бесстыдным сиськам и жопам на первых полосах порнографических изданий, которыми завалены были мерзкие лотки и киоски.
К 25 апреля 1993 года штурман уже понял: происходит убийство русского народа! Как не сообразили его соотечественники, что нельзя менять старое мышление на новое! Народное сознание — не сопревшая портянка, которую можно выбросить вон, сменив на свежую байку.
Поменяв образ мышления — менталитет, как теперь стали говорить, появилось эдакое модное словечко — архитекторы перестройки уничтожили личность. А это равносильно убийству…
Вот что произошло с Отечеством!
Удар был нанесен по всем жизненно важным направлениям. Экономика, социальная безопасность, вера в славное прошлое, национальные святыни, надежное будущее. И, наконец, язык…
Боже мой, что успели сотворить с русским языком, как испохабили его, донельзя засорив иностранными словами, внедряя в сознание обалдевших людей брифинг, рейтинг, саммит, ваучер, консенсус, хотя слова эти прекрасно переводятся на русский и куда как приятнее ложатся на привычную речь! Ах, суки, суки, перестройщики немытые, косноязычные слуги тайных сил, захвативших Россию…
— Убийство русского народа! — повторял прозревший странник во времени, бродя по столице, с жалостью и гневом разглядывая беспечные лица ни о чем не подозревавших москвичей. — Неужели вам не дано понять, люди, как медленно, но верно вас убивают? Многие из вас уже трупы, а имена и фамилии, которые вы носите, только этикетки к манекенам, в каковых давно соотечественники превратились…
Утром 26 апреля 1993 года он вновь сидел в библиотеке, хотел прочитать воскресные газеты, окончательно убедиться в истинности трагического приговора.
И едва молодой сочинитель разложил заказанные экземпляры, как услыхал возглас молоденькой девушки, обращенный к подружке, шептавшей ей на ухо нечто:
— Да ты загляни в каталог!
Стас Гагарин вздрогнул.
Как же мог он забыть о великолепной и надежнейшей возможности узнать о себе самом!
Каталог!
На память пришли месяцы аспирантуры, когда он, работая над диссертацией, посещал третий научный зал Ленинки. Однажды, любопытства ради, будущий ученый заглянул в картотеку, чтобы посмотреть, какие письменные труды оставили человечеству его предки. К собственному смущению аспирант обнаружил и «Эротические стихотворения» одного из Гагариных, изданные в прошлом веке.
Заказать сей опус Стас Гагарин тогда попросту не осмелился: фамилии затребователя книги и стихотворца совпадали.
Но теперь-то каталог поможет заглянуть ему в будущее Станислава Гагарина, возомнившего себя писателем после того, как был им создан в каюте несамоходной баржи Калининградского рыбного порта рассказ «Шкипер». Состоялся-таки русский сочинитель или нет? Доказал миру собственное право на существование или сгорел на марше, высох на житейском ветру, утонул в литературном море, примитивно ли спился, загнулся ли в пошлой неизвестности…
Каталог — вот кто расскажет ему о собственной литературной судьбе, буде она состоялась!
Надо ли говорить о том содрогавшем душу волненье, с которым Стас Гагарин выдвигал каталожный ящик, в нем могли храниться карточки, где значились бы написанные им сочинения, изданные, разумеется, в тех или иных местах. Но могло и не быть ничего…
Даже описывать сие состояние нашего героя затруднительно весьма, а ежели учесть, что записывает тот, кто непостижимым образом сам стоял у приземистого шкафа с мелкими, на размер карточки отделениями… Можете себе представить?!
Надо отдать должное экспериментатору, вознамерившемуся разом узнать результаты четвертьвековой жизни: внешне он оставался невозмутимым, хотя дрожь в пальцах унять не удалось.
«Да жив ли я еще? — крамольно усмехнулся Стас Гагарин, прикоснувшись к плотно прилегавшим друг к другу карточкам, на которых записывались авторы и их опусы, его удачливые коллеги, буква в фамилии которых совпадала. — Может быть, давно уже того…»
Он понимал, что в ящике не будет информации об этом того, но изнутри вдруг обвеяло душу ледяным дыханием небытия.
Стопка тонких карточек распалась под его пальцами, и скиталец во времени прочитал: Станислав Гагарин. Три лица Януса. Роман-газета. 1984 год.
«Что!? — едва удержался от крика молодой сочинитель. — Мой Янус в «Роман-газете»?! Но это же такая честь… Там печатают классиков современной литературы!»
Лихорадочно перебирая карточки, Стас Гагарин нашел собственное имя десятки раз запечатленным в каталоге, о подобном молодой сочинитель, не имевший пока ни одной книжки, не опубликовавший ни единого рассказа, не считая злополучного «Последнего крика» в «Магаданской правде», за что зачислили когда-то в формалисты, о таком количестве изданий, тридцатитрехлетний страдалец, гонимый властями в бывшем Кенигсберге, и мечтать не смел.
Он принялся было считать количество выпущенных им в Москве и Свердловске, Челябинске и Махачкале, Мурманске и Владикавказе, снова в Москве книг, дошел до двадцати с лишним, сбился, стал снова считать, но от волнения не сумел сосредоточиться и оставил сие занятие.