Страница 68 из 136
Откуда подобная злоба? Почему ее нет у латышей и эстонцев в отношении остзейских баронов-немцев, державших у входов в замки постоянные виселицы, на которых вздергивали для устрашения остальных местных хуторян!? Что, кроме добра, видела от русских лесная малокультурная и попросту дикая белоглазая чудь? Не ее ли защищали от псов-рыцарей и Ярослав Мудрый, и потомок его Александр Невский? А земли, которыми наделяла Россия скученных на родине эстонцев в Уральском крае, в Сибири, на Дальнем Востоке, где и по наше время благоденствует в заливе Петра Великого эстонский совхоз «Новая Лифляндия»?!
Нельзя столь малому народу так крупно и по большому счету безнаказанно грешить. По этому счету и платить придется! И не только чуди белоглазой, предавшей древнюю дружбу и естественное добрососедство, но и подобных им латышей и литовцев, вообразивших себя румынами бывших коммунистов из Кишинева, борцов за Армению от моря до моря, казанских экстремистов, гетьманов, мечтающих о мазепиной славе, псевдодипломатов, забывших о судьбе царя Ираклия и про статьи Георгиевского трактата.
А с Нарвой подобное уже случалось… Передо мною свидетельство Г. И. Гроссена. Этот белогвардейский офицер остзейского закваса, которого трудно обвинить в симпатиях к русскому народу, служил в армии Юденича и участвовал в походе на Петроград.
В статье «Агония северо-западной армии», помещенной в пятой книжке за 1924 год журнала «Историк и современник», выходившем в Берлине, прибалт Гроссен рассказывает о том, как, захватив Нарву, белоэстонцы учинили в ней чудовищный и попросту зверский террор против русских людей.
Да-да! Именно против русских, а не большевиков, супротив славян, а вовсе не идеологических противников, заметьте… Русских людей убивали без суда и следствия на улицах, в домах, сбрасывали со стен Нарвской крепости в реку, вешали, топили…
Жуткие изуверства чухонцев потрясли, свидетельствует Г. И. Гроссен, потрясли даже видавших виды белогвардейцев…
А вы, господа дерьмократы, кучкуетесь в мифические мемориалы и вякаете нечто о якобы жестоком имперстве Вождя всех времен и народов! За эти вот факты по какому счету последует расплата?
Боевые машины пехоты, которые держал на случай Союз офицеров России, примчались к мосту через Нарву спустя сорок минут.
Сдвинув в сторону колонну автомобилей, застрявших у моста, посланцы Станислава Терехова метнулись к левому берегу, безжалостно раздавив легионеров, пытавшихся взорвать перед уходом переправу.
«Болотные волки» спешным порядком уходили на запад. Они забирались в транспортные средства, на которых прибыли в разоренный теперь город в ночь на первое сентября, захватывали автобусы городского хозяйства, заправлялись под завязку чужим, но дефицитным теперь горючим, бежали на запад, не дожидаясь команды и оставляя подчастую соучастников кровавого разбоя, других участников небывалой пуритизации, увы…
Задержавшихся в городе и отставших волков безжалостно расстреливали мстители Союза офицеров.
Они связались с псковским отделом Союза, разъяснили товарищам кровавую суть дела, и псковичи через Ново-Изборск и Печоры рванули на подвижных бээмпешках в сторону Тарту. Вместе с боевыми машинами пехоты скорым ходом двигались трайлеры, на которых взгромоздились насупившиеся, хмурые танки.
Поднятая по тревоге Псковская воздушно-десантная дивизия готовилась к авиационному броску на Пярну и Талин, Раквере и Вильянди.
Бежавших из Нарвы убийц и насильников тереховские ребята из Кингисеппа догнали в районе города Тапа. Отсюда дорога шла на юг, к Тарту, и на запад — к Талину. Здесь и настигло «болотных волков» возмездие.
Потрясенные увиденным в Нарве, тереховские мстители в плен хуторских пуритизаторов не брали.
Покончив с ними, они продолжали марш-бросок на Талин, и к середине утра были в пригороде древней русской Колывани.
Вскоре сюда подоспели десантники из Пскова.
В самом городе не прозвучало ни единого выстрела, а вот красные флаги были вывешены повсюду.
К полудню авторитетное собрание, куда вошли бывшие республиканские депутаты, лидеры партий и представители общественных организаций, единогласно и добровольно приняли решение о вхождении Эстонии в Псковскую область на правах района культурной автономии.
Ошеломленные подобным развитием событий американцы высадили с кораблей, вошедших еще прежде в Балтийское море, десант морской пехоты на острова Хиума и Сарема.
От решения разбомбить эти острова вместе с кожаными затылками к чертовой матери правительство Земли Псковской пока воздержалось.
Заботились о сохранении жизней местного населения.
Никогда я так усиленно не работал, как в харьковском селе Старый Мерчик.
Забегая вперед, скажу лишь, что когда по возвращении на Власиху я отдал исписанные листки романа Ирине Лихановой, а попутные записи-заметки Ирине Джахуа, то новых страниц «Страшного Суда» оказалось пятьдесят три, а «осколков сочинительской радуги» — восемнадцать. И ведь я еще и дневник вел, четыре письма изладил!
— Канал, канал космический вам открылся! — воскликнула бы Людмила Николаевна, официантка из Голицынского Дома творчества писателей, где весной 1990 года начинал я писать роман «Вторжение».
Тогда Папа Стив поделился с нею восторгом о том, почти мистическом напоре, с которым шло из него — или в него? — новое сочинение, и Людмила Николаевна, дай ей Бог здоровья, предположила, что без космического воздействия в моем случае не обошлось.
Теперь, когда Одинокий Моряк общается не только с посланцами Зодчих Мира, пророками и вождями и сам в некоей мере превратился в посредника между богами вселенского Добра и человечеством, можно бы и не удивляться тем мощным толчкам извне, которым в последние три года было подвержено сознание Станислава Гагарина.
Не то чтобы я привык и примирился с участью индивида, на связь с которым выходят товарищ Сталин и Вечный Жид, партайгеноссе Гитлер и полковник Темучинов, оказывающийся на поверку великим Чингиз-ханом. Привыкнуть, разумеется, к подобному обыкновенный смертный не может.
И каждый раз я внутренне вздрагивал, когда на сцене развернувшегося грандиозного спектакля, в котором Папа Стив был и автором, и режиссером, появлялся новый герой, бог из машины, и на приватном, житейском, приятельском даже уровне общался с русским сочинителем.
Всё это я написал уже потом, на Власихе, во второй половине сентября, а сейчас, когда столкнулся с ним на улице имени Крупской, то Папа Стив сразу подумал о том, что вновь понадобился Зодчим Мира, и стало ему чуточку тоскливо, ибо выйдя по Старому Мерчику на прогулку, я оставил в горнице незавершенной главу о старом писателе, стреляющем в американских солдат-интервентов.
«Дали бы хоть роман скорее дописать», — в сердцах подумал я, видя, как идет мне навстречу Вещий Олег, и тут же повинился — мне же не случайно задали такой темп, время дают сэкономить на некую операцию, а могёт быть, и на террористический акт во имя России.
Философия моя допускала и крайние меры. Во имя порядка.
— Здравствуйте, Станислав Семенович, — широко улыбаясь, протянул мне широкую ладонь русский великий князь, в ней утонула моя узкая в кости рука. — Как пишется, как здоровье? Давление в норме?
Признаться, я был польщен последним вопросом. Е-к-л-м-н! Создатель Русской Империи, легендарный князь Олег интересуется артериальным давлением у малоизвестного члена Союза писателей!
Тут я немного, сознаюсь, растерялся, не сумел вовремя открыть рта и только кивнул, потом ответил: «В норме давление… Спасибо».
А внутри лихорадочно билась мысль: Как же мне называть его? Олегом вроде несподручно, ваше величество, тогда, в его время, еще не привилось, да и не монархист я вовсе, отчества же его не знаю, и никто не знает, хотя дома у Брокгауза еще раз посмотрю.
Князем разве его величать?