Страшный суд

Выражение «почувствовать шкурой» не совсем точное. Шкурой можно чувствовать лишь тактильно, когда до тебя дотрагивается некто. Но употреблять его в том смысле, что сработало шестое чувство.

Вот и сейчас я не видел опускающегося предмета, как выяснилось потом, предмет и тени собственной не имел, и ни малейшего звука не случилось, а возникновение тела мною ощущалось до того, как оно сформировалось на куче желтого и мелкого песка, подпертого хозяйственным Юсовым железными щитами.

Летательный аппарат подобного типа мне был уже знаком. Именно на таком прибыл товарищ Сталин во второй раз, опустившись прямо на тропу-дорожку, идущую через лес от Власихи до Одинцова.

Тому, кто не читал еще роман «Вторжение», поясняю, что сооружение имело вид телефонной будки, но цилиндрической формы и раза в полтора-два больше. Стекла вот были непрозрачными — и все.

Телефонная будка аккуратно разместилась в центре песчаной кучи, распахнулась овальная дверца двухметровой высоты, и из загадочного цилиндра… никто не вышел.

Я понял, что за мною прислали карету без извозчика, крикнул будке-стакану, чтоб подождала, мне надо собраться, сидел под яблоней почти что голым, и кейс прихватить, покажу-похвастаюсь вождю новыми интервью и статьями обо мне, забежал в сарайчик-кабинет, черкнул записку — а вдруг опоздаю?! — легким прыжком поднялся на песчаную кучу, не без внутреннего сопротивления — хрен его знает, сей космический транспорт! — вошел в будку.

Дверь следом затворилась, кабина озарилась изнутри мягким зеленоватым светом, я не успел даже освоиться в новом помещении, как над головой раздался мелодичный звонок, в стенке цилиндра обозначился выход, и мне стало понятно станция Жмеринка, поезд дальше не пойдет, освободите вагоны.

Летательный цилиндр выставил меня наружу на лесной поляне, неподалеку от просторного бревенчатого дома, окруженного вишневыми деревьями. Вид деревьев определить было нетрудно и издалека — ветки были усеяны спелыми до черноты ягодами.

Я стоял к телефонной будке спиной и сразу почувствовал снова шкурой? — как она исчезла.

«Куда это меня занесло? — подумал Станислав Гагарин. — Беда мне с этими суперсуществами… Впрочем, на выдумку они скупы: второй раз одинаковое авто присылают».

Тут я успел еще переадресовать упрек самому себе, ведь кто иной, кроме Станислава Гагарина, придумывает эдакие штучки-дрючки, по привычке закольцовывая вымысел с реальным собственным бытием, традиционно поиронизировал над сочинителем и собою как персонажем, героем собственного романа и замороченный писательскими думками не заметил, как от неказистого флигелька, скорее летней кухни, подошел Адольф Алоисович Гитлер.

— Волга внизу, — проговорил он, приветливо, улыбаясь, — Великая река, я вам доложу… Лишь такому большому и славному народу, как русский, под силу и под стать владение Волгой. Знать бы мне это в сорок втором… Здравствуйте, Станислав Семенович!

…Нырнув в относительно теплые воды знаменитой реки, и стараясь проплыть как можно дольше под водой, задержав изо всех сил дыхание, я странным образом как бы очутился вдруг в ином месте, плывущем в легководолазном скафандре.

Нахлынуло детское: Моздок, флигель во дворе на улице Соколовского, в нем жил мой друг и одноклассник Шурик Брайнин, а в большом доме пребывала дочь начальника районного масштаба, Лариса Гайдукова, я любил ее в детском садике, когда играли в войну, на которой я был, естественно, комиссаром, а Лариса в роли сестры милосердия вытаскивала раненых с поля боя.

Классический вариант: она меня за муки полюбила…

Тьфу ты, на детскую любовь отвлекся… О Шурике я почему вспомнил? В «Наутилус» Жюля Верна мы с ним играли, в подводную лодку «Пионер», придуманную еще до войны Григорием Адамовым, папаней детективщика, который Аркадий.

Приличная была книга, «Тайна двух океанов» называлась, а вот никто не переиздает… А потому как не порнуха, не обличение культа, не вселенский обсёр русского и советского бытия…

Оттуда и страсть к скафандрам, у Григория Адамова ловкие конструкции были придуманы. Но сейчас присутствовало ощущение некоей цели, к которой стремился Станислав Гагарин.

Потом пришло облегчение, и я понял, что неведомая цель, о которой так и не представилось возможным узнать, достигнута.

Память высветила — я всё еще плыл под водой — строки письма Гитлера к Шпееру, фюрер написал его в конце войны министру вооружения после собственного приказа разрушить всё и вся по территории рейха.

Говоря о немцах, Гитлер утверждал, что «эта нация оказалась слабой и недостойной. Будущее полностью принадлежит сильнейшей восточной нации — России».

— Не хило! — воскликнул я, когда впервые увидел такие строки. — Много ли на свете русских людей, которые знают о подобном утверждении фюрера!?

Станислав Гагарин спросил фюрера о письме Шпееру, когда вышел из воды и прилег на траву рядом с вождем немецкого народа, отказавшему под занавес собственной жизни этому народу в праве на избранность.

— Не скрою, меня греют эти слова, Адольф Алоисович, — признался я фюреру. — Но искренни ли вы были в то время? Не русские ли танки под Берлином повинны в том, что вы прозрели вдруг в отношении России?

Гитлер вздохнул.

Он смотрел на Волгу, которая мерно уносила российские Воды в Хвалынское море. Лицо фюрера казалось бесстрастным, но я представлял себе, какие сложные и противоречивые чувства владели им, так внезапно и обвально возвысившимся вождем немецкого народа, в котором Гитлер горько и безоговорочно разочаровался.

Мне хотелось говорить и говорить с ним на эту и иные темы, хотелось понять, загадочное существо, уже принадлежащее истории, спросить у фюрера, почему немцы, безудержно и стадно полюбившие его в одночасье, теперь всем скопом стыдятся Гитлера, считают его исчадием ада, позором нации, чего не скажешь о тех же французах с их культом Наполеона — Великого Корсиканца.

Но Станиславу Гагарину было неловко толковать о подобных вещах с Гитлером. Писатель считал такой разговор бестактным, как если бы он расспрашивал мужика, от которого ушла жена, как, почему и каким способом он удовлетворял или не очень ее двадцать четвертое удовольствие.

Фюрер вдруг встрепенулся, отвел от Волги глаза и внимательно посмотрел на меня.

— Иосиф прибыл, — сказал он. — Сейчас идет сюда… А про немцев что говорить… Проявился их филистёрский национальный характер. Я хорошо знал эту немецкую черту, тщетно надеялся, что сумею одолеть ее… Не получилось. Не достало арийского духа в германском народе. Теперь надежда только на вас, русских. Не выдержите испытания вы — планета погибнет.

Адольф Гитлер отвернулся от воды и из-под руки смотрел как по косогору к ним спускается товарищ Сталин.

Он ждал Веру в номере гостиницы «Украина», где продолжал квартировать, когда корабли Черноморского флота блокировали южные ворота Великого Союза и в городе объявили чрезвычайное положение.

Оставалось полчаса до назначенного часа, когда позвонила дежурная и уточнила: ждет ли их жилец некое лицо кавказской национальности, а то сейчас в Севастополе с этим народом строго.

— Какое еще лицо? — раздраженно удивился Стас Гагарин — он ждет девушку, понимаешь, а тут незваные гости, которые, как известно, лучше татарина.

— Он про какой-то понт говорит, — объяснила дежурная, вдруг истерически взвизгнув — Да не бери ты меня на понт, а то я тебе сейчас такую ферзю заделаю!

— Порядок, уважаемая! — тоже закричал в трубку помощник адмирала Нахимова. — Наш это человек, пропускайте немедленно…

Когда дверь номера отворилась и в небольшой прихожей возник товарищ Сталин, бывалый уже штурман не удивился, хотя с Вождем всех времен и народов встречаться ему еще не доводилось.

— Хорош! — воскликнул Иосиф Виссарионович, пожимая руку Стасу Гагарину. — Достойный соратник моему младшему, понимаешь, другу… Хотя, что я говорю, вы же и есть он, только помоложе, понимаешь, годами, и с товарищем Сталиным не доводилось бок о бок действовать.