Страшный суд

— И вырежут, — буркнул Чингиз, будто прочитал мои мысли, — не сомневайтесь в этом, Станислав Семенович. В первую очередь — русских.

— А некий Плутник — одна фамилия чего стоит! — пишет в «Известиях», что русское войско необходимо немедленно вывести отсюда, пограничные заставы убрать, а нынешнему правительству, законно избранному, между прочим, народом, найти общий язык с оппозицией.

— Какая оппозиция! — воскликнул Чингиз. — Бандит и наркоман Резвон, прячущийся в горных ущельях Памира? Казиколон Тураджонзода, удравший в Афган, или Шодмон Юсуф, скрывшийся где-то у вас в Подмосковье?! Два года они были у власти, получили неслыханную свободу для реализации собственных идей и планов. Итог известен — погибло шестьдесят тысяч ни в чем не повинных людей, которых эти авантюристы принесли в жертву ложному религиозному беспределу.

А ваши плутники в «Известиях», боровые в политических группировках, пидоркины и курковичи на телевидении разжигают антитаджикские страсти, играют на чувствах родителей погибших для того, чтобы Россия бросила на произвол судьбы сотни тысяч и миллионы соотечественников, оказавшихся по злой воле беловежских, нет, не зубров, а вонючих и тупых ишаков, за границей.

— Ишаков обижаете, милейший, — усмехнулся Станислав Гагарин.

— И то верно, — согласился полковник, подавая знак нести завтрак. — Ишаков несправедливо упрекать в отсутствии интеллекта. Более умного животного в наших краях не знаю.

— Там, где провел детство я, ишаков тоже хватало, — согласно кивнул головой Станислав Гагарин. — Мне кажется, что нынешние события на границе вовсе не обусловлены политической борьбой в вашей стране. Это просчеты нынешних дипломатов и генералов России, которые обязались защищать границу на Пяндже, но вместо бронетехники бросают в бойню едва вооруженных тамбовских и рязанских парней. С калашниками против безоткатных орудий и гранатометов! И подавляющее превосходство в живой силе…

— Поведение ваших генералов и дипломатов граничит с предательством, товарищ писатель… По всем параметрам видно: выполняется заказ Вашингтона. И теми, кто готовит силы вторжения за рекой, и теми, кто в безопасности подсчитывает будущие иудины баксы или иные серебреники в Москве.

Я вспомнил, что именно Таджикистан изо всех сил, до последнего противился распаду Великого Союза, держался за единство и дружбу народов — вот потому республику и решили ликвидировать первой. Ведь если мы оставим границу, а именно к этому нас подталкивают бессмысленными нападениями на пограничников стоящие за рядовыми фанатиками-душманами силы, то не имеющий обученной регулярной армии Таджикистан будет обречен.

— Естественно, — согласился полковник, и я подозрительно глянул на него, второй раз он едва ли не буквально прочитал мои мысли. Но может быть, я говорил сам с собою вслух? — В этом и вся закавыка, дорогой Станислав Семенович. Подстрекая моджахедов к убийству пограничников, зверской расправе с пленными и ранеными, их вдохновители здесь и те, кто за океаном, рассчитывают посеять особый психологический синдром в душе российского обывателя: «А ну их всех к такой-то матери! Забирайте наших парней с афганской границы… Пусть ее негры охраняют!»

— И негры будут, — заметил я. — Хорошо обученные негры из Джорджии и Оклахомы, которые в форме войск ООН, а то и морской пехоты США, будут патрулировать по улицам Архангельска и Владивостока, Москвы и Екатеринбурга.

— К этому идет, — поддакнул мне Чингиз Темучинов, и тут я обратил внимание, что рта полковник не открывал, а слова его прозвучали как бы в моей голове.

«Интересно девки пляшут, — подумал Станислав Гагарин, — по четыре сразу в ряд… Он, значит, того?»

Но сообразить до конца про особый статус полковника Чингиза мне не дали. Брезентовый полог, закрывавший вход в палатку, резко откинули, и перед нами возник офицер, по внешнему юному виду и смешным — недоразвитым? — усикам, лейтенант или около того.

— Товарищ полковник, — доложил он спокойным и уверенным тоном, — в районе Пянджского погранотряда множественный прорыв границы. Душманы стараются не завязывать бой и проникают вглубь республики на бронетранспортерах. Многие заставы блокированы и ведут бой в окружении.

Разведка с той стороны сообщает: началась давно планируемая операция «Возмездие».

— Сообщите об этом в Душанбе, старлейт! Пусть срочно эвакуируют русское население, затем узбеков. С Москвой свяжусь я сам, с двести первой дивизией тоже.

«А что буду здесь делать я?» — подумал Станислав Гагарин.

— Воевать вместе с нами, — в третий раз прочитал мои мысли полковник. — Судьба России решается и здесь, на далеком от нее и таком близком Памире. А теперь я представлю вам моего внука. Этого старшего лейтенанта вы должны помнить, когда-то писали о нем… Знакомьтесь, товарищ писатель — это Бату-хан…

— Ваш внук!? — воскликнул Станислав Гагарин. — Тогда получается, что вы…

Полковник Тенгиз Темучинов заговорщицки лихо подогнул мне и в знак согласия склонил голову.

Магнитная мина, закрепленная на груди, на половине подводного пути высвободилась из пленивших ее ремней, свалилась к левому его плечу, и Стас Гагарин мысленно матерился, будто усиливая этим левую руку, которой приходилось круче загребать, чтобы выправить курс, прикинутый им к большому десантному кораблю.

Полагаться приходилось на Бога, интуицию, не признаваемые ортодоксальными материалистами шестое, седьмое, восьмое и надцатое чувства, которые у Стаса Гагарина были развиты всемерно, потому он и рыбу в океане ловил, не полагаясь на одни приборы, и в тумане видел грядущую опасность, и в лесу не блуждал, а в метро ехал, мысленно рассматривая достопримечательности города на поверхности.

Был у него и компас на руке, и даже со светящимися знаками. Но то ли фосфор был некачественный, то ли курильская вода чрезмерно сгустилась, только ни хрена разобрать, что там в компасе мельтешит, штурману не удавалось.

Вот если бы эта дурацкая мина еще не мешала…

Стас Гагарин в который раз матюгнул бородатого ополченца из бывших мичманов, который трепался будто он из военных водолазов, когда закреплял злополучную магнитку на груди, почувствовал, что надо слегка уменьшить глубину погружения, подвсплыл и ощутил, как его слегка потянуло наверх и как бы приложило к некоему огромному телу, распростершемуся над штурманом-террористом.

«Надо же, — удивился Стас, — к самому бэдэка вышел… Хаммер ты, Папа Стив, молоток, значит!»

Магнитная сила мины была значительной, и с мрачной иронией пловец подумал о том, что может и не оторваться с той миной, которая на спине, если не сработает крепежное устройство, которое освобождает его по отдельности от смертоносного груза спереди и сзади, а ежели в водном варианте, то снизу и сверху.

Добрался он таки, туда и сюда, в рот и в нос, до десантного корабля… Верхнюю мину оставит сейчас по этому борту, а доставшую его до печёнок мудёвую грудную приспособит на другом. Включит таймер, оторвется от посудины и по звуковому пеленгу отвалит к подводному мотоциклу, который ждет его у одинокой на южном мысу скалы.

Рвануть должно лихо, заряд приличный. И сигнал для атаки внушительный… Опять же паника в рядах налетчиков-бандитов. Усиленный и совместный удар ополченцев, пограничников, казаков и его спецназовских парней, с которыми он прилетел из Южно-Сахалинска, довершит дело, и десант, так нагло высаженный соседями на Кунашир, будет сброшен в море.

«Сдвоенный взрыв торпед разорвал эсминец пополам», — вспомнил и мысленно произнес знакомую фразу Стас Гагарин.

Он включил таймер на задней мине и перебрался на противоположный борт, чтобы оставить мину, снятую с груди…

Таймер — счетчик времени — страховался радиосигналом, который должен был дать штурман, когда доберется до безопасного места. Мало ли какая неожиданность могла подстеречь его уже в паре метров от японского десантного корабля.