Контрразведчик

Он ринулся было вперед, но зашедший сзади Вайсмюллер, рванув Мужика за плечо, отправил его на стул.

— Какой же я предатель, господин Миронов? — обиженным тоном заговорил штурмфюрер. — Я — германский офицер, разведчик, как и вы. Вот мы не называем же вас предателем.

— Довольно философии, Угрюмый, — прервал его Вайсмюллер. — Скажите своему коллеге, что мы знаем о нем все. Пусть соглашается работать на нас, компрометирующих документов мы имеем на него предостаточно, знаем всю подноготную, и если не согласится — не только расстреляем, но и подбросим его командованию материалы о том, что он сотрудничал с нами. Пусть не будет ему покоя и на том свете.

— Поверьте, Сергей Николаевич, если уж мы знаем ваше подлинное имя, которое известно только Льву, это говорит о больших наших возможностях, — снова заговорил штурмфюрер. — Есть полный резон…

Он не договорил.

Раздался сильный грохот. Казалось, само небо обрушилось над Понтийском. Это начали артиллерийскую подготовку корабли Черноморского флота.

— Вот вам мой ответ! — крикнул Мужик. — Получайте!

— Уберите его! — приказал Вайсмюллер. — В подвал!

Когда эсэсманы выводили Мужика из кабинета начальника гестапо, Мужик обернулся.

Штурмфюрер смотрел ему вслед, и, как показалось Мужику, во взгляде его было сожаление.

Это он!

— Посмотрите, — обратился Леденев к седоголовому человеку со шрамом, — вам что-нибудь говорит эта фотография?

Мужик взял из рук Юрия Алексеевича фотографию и всмотрелся в нее.

Рука его вдруг дрогнула, он отстранил снимок подальше от глаз, затем снова приблизил к лицу и медленно протянул фотографию Леденеву. Лицо человека со шрамом побледнело.

— Это он, — глухо сказал Мужик. — Да, это он…

Расстрел

Солдаты торопились.

Они уже слышали о высадке русского десанта у мыса Нитрибат, они видели небо в разрывах, над их головами свистели снаряды, проносились штурмовики, и бой шел уже в предместьях Понтийска.

На вокзале грузился эшелон, который должен был вывезти из города эсэсовскую часть, и там в эшелоне, могло оказаться местечко и для них, и надо спешить туда, на кой дьявол понадобилось копать могилу этому русскому, разве нельзя его пристрелить как собаку и оставить под забором.

Лопаты звякали о попадавшиеся в грунте камни.

Мужик стоял поодаль и курил сигареты, которыми угощал его штурмфюрер. Фрицевские, конечно, сигареты, но почему б не покурить вдоволь перед смертью.

В трех шагах от него торчал автоматчик, а совсем рядом штурмфюрер, словоохотливый, предупредительный, вежливый такой гад…

Он говорил:

— Поверьте, Сергей Николаевич, мне искренне жаль расставаться с вами, да еще при столь печальных обстоятельствах. За время нашей совместной работы я, честное слово, подружился с вами… Но такова логика борьбы. Жаль, что вы не согласились работать на нас. Наше содружество тогда только б окрепло, а теперь… Теперь, увы, я должен проводить вас на тот свет. И даже могилу вам роют по моему приказу, чтоб мне быть до конца уверенным: я вас лично похоронил. А из могил не встают. Еще сигарету?

— Давай, — буркнул Мужик. — Так это ты тот самый, о котором сообщал Лев?

— Я, Сергей Николаевич, я… Еще б немного, и… Но, как вы сами знаете, правда на стороне того, кто первым нанесет удар.

— И ребят ты убрал?

— Увы, Сергей Николаевич, иначе нельзя… Сутки не прошли, как я пожертвовал двумя гестаповскими агентами. Видите, мы не считаемся с затратами…

— Хватит копать, — оборвал его Мужик, — стреляйте так, благодетели…

— Как можно, Сергей Николаевич, могилку сделаем по первому разряду.

— Больно чисто говоришь по-русски, врал, поди, что немец…

— Чистокровный ариец, Сергей Николаевич. Сын иностранного специалиста, десять лет жизни в России, окончил советскую школу, все приятели мои — русские мальчишки. Потому и в разведку пригласили. — Он улыбался.

— Что-то ты больно развеселился, не к добру это, учти, специалист из России. А еще Угрюмым зовут…

— На характер не жалуюсь. Угрюмый — это конспирация. А настоящее мое имя — Герман. Герман фон Штакельберг. Попадете в рай — привет апостолу Петру, он тезка моего папы. Ну а ежели в ад — поклон Вельзевулу. Мой духовный наставник.

— Это точно, — сказал Мужик. — Наставники у тебя оттуда.

Солдаты перестали копать и полезли из ямы.

— Что? Готово! — крикнул фон Штакельберг.

— Так точно, — буркнул один из солдат. — Туда пятерых таких можно засунуть.

В это время в симфонию идущего на окраинах боя влился звук еще одного сильного взрыва, донесшийся от Лысой Головы.

Мужик поднял голову и заметил в глазах гестаповца замешательство. Герман фон Штакельберг был удивлен взрывом.

Мужик затянулся дымом сигареты. Было уже совсем светло. К штурмфюреру подбежал шарфюрер Груббе и, склонившись к уху, что-то прошептал.

— Что?! — закричал фон Штакельберг. — Не может быть!

Он резко повернулся к Мужику.

— Кто взорвал туннель? Отвечай!

Мужик широко улыбнулся:

— Рванули-таки… Теперь и помереть можно.

Штурмфюрер выбросил руку в перчатке и ткнул Мужика в зубы.

— Был второй заряд? Говори! — вновь закричал он.

— Что это ты вдруг веселость потерял? — насмешливо сказал Мужик, сплевывая кровь. — Не было второго заряда… А вот видишь — рвануло. Что ж не веселишься, Угрюмый?

— Вы правы, Сергей Николаевич, — неожиданно спокойным голосом сказал фон Штакельберг. — Я потерял самообладание. Каким-то неведомым образом вы переиграли меня, но последнее слово за мной. Принимая во внимание ваш выигрыш с туннелем, я окажу вам честь: расстреляю лично.

— Валяй, — сказал Мужик, — не возражаю, хотя честь эта для меня сомнительна.

Ему вдруг стало весело. Грохнули-таки туннель!

— Валяй, — сказал он. — Я готов.

— Поставьте его у края! — крикнул Угрюмый солдатам и вскинул взятый им у шарфюрера Груббе автомат.

— Прощайте, Сергей Николаевич, — сказал Герман фон Штакельберг. — Встретимся на том свете.

Он нажал гашетку «шмайсера» и, почти не целясь, выпустил очередь в грудь Мужика.

Без памяти

Панас Григорьевич Гордиенко взял в руки стакан и поднялся, нависая своим крупным телом над столом, заставленным закусками и графинами с вином.

— За воскрешение из мертвых, дорогой ты мой человек, — сказал он и закрутил головой. — Это надо же такому приключиться!

Сегодня в доме Панаса собрались участники событий, которые привели к такой неожиданной встрече. Юрий Алексеевич Леденев с доктором Ковтуном, племянник хозяина — Федор Курнаков и, наконец, бывший начальник разведки в отряде Щербинина «Красное Знамя» — Сергей Николаевич Миронов, по кличке Мужик.

Жена Гордиенко, веселая, улыбчивая хозяйка, зорко следила, чтоб гости вдоволь ели.

— Признаться, вы здорово ошарашили меня, когда назвали свое имя на «Ракете», — сказал Леденев Мужику. — Хотя я и ждал чего-нибудь в этом роде… Вы уж извините, Панас Григорьевич, что мы так неожиданно представили вам Сергея Николаевича. Это Иван Никитич придумал. Психологический, говорит, эксперимент. А главное в этой истории мне стало понятным, когда мы обо всем переговорили с настоящим Мироновым после встречи на «Ракете».

— А ведь того, другого Миронова, я знал и не догадывался, что это он угостил меня тогда в пещере, — задумчиво сказал Гордиенко. — Вот гад!

— А мне и самому вернули мою фамилию недавно, — заговорил Мужик, — совсем недавно. А до этого я был Юрием Ивановичем Воиновым. Тогда, у ямы, последнее, что я запомнил: бледное — уже рассвело — пламя из ствола «шмайсера». Пламя помнил, а почему оно — не помню. Очнулся уже в госпитале. Хирург мне сказал, что у меня прострелена грудь, пули прошли в сантиметре от сердца. Подобрали меня санитары у края воронки. Наверное, по приказу Штакельберга меня все-таки закопали, а потом рядом упал снаряд, взрывом вытряхнуло из могилы. Взрыв меня и спас, но он же и начисто отбил память.