Страница 84 из 93
В этих задушевных словах и в тонком запахе трех цветков, сорванных на берегу фьорда и вложенных в конверт, Эрик, казалось ему, вновь обретал своё детство. Что могло быть более целительным для его опечаленного сердца и что могло помочь ему быстрее справиться с горьким разочарованием от неудачного финала экспедиции, если не заботы самых близких и дорогих людей?
Между тем пришлось признать очевидный факт и отдать ему должное: плавание «Аляски» было событием не менее важным, чем плавание «Веги». Имя Эрика отныне везде упоминалось наравне со славным именем Норденшельда. Все газеты были заполнены сообщениями о необычном кругосветном путешествии. Корабли всех наций, стоявшие в стокгольмской гавани, условились поднять одновременно флаги в честь этой новой победы навигационного искусства. Сконфуженного и удивлённого Эрика повсюду встречали овациями, как настоящего триумфатора. Научные общества являлись в полном составе засвидетельствовать уважение молодому капитану и всему экипажу «Аляски». Гражданские власти собирались наградить участников экспедиции национальной премией.
Все эти похвалы и вся эта шумиха донельзя смущали Эрика. Ведь он-то хорошо знал, что преследовал своим путешествием главным образом личные цели, и это заставляло его стыдиться своей неожиданной славы, к тому же ещё неимоверно раздутой. А потому он решил при первом же удобном случае чистосердечно рассказать о том, что заставило его пуститься в далёкое плавание, что он искал, но так и не нашёл в арктических морях, иными словами — предать гласности загадочную историю своего происхождения и гибели «Цинтии».
Случай не замедлил представиться в лице безбородого, юркого как белка, почти карликового роста человечка, отрекомендовавшегося репортёром одной из главных стокгольмских газет. Эта странная личность неожиданно заявилась на борт «Аляски», чтобы «удостоиться чести получить интервью от самого капитана».
Единственной целью искушённого газетчика, скажем об этом сразу, было извлечь из своей очередной жертвы строчек на сто биографических сведений. Разумеется, он и не мог рассчитывать на то, что «объект», будет до такой степени податлив и так легко согласится подвергнуть себя «вивисекции»119. Эрика же разбирало нетерпение поскорее сообщить всю правду и объявить во всеуслышание, что его только по ошибке принимают за нового Христофора Колумба.
И он поведал без утайки всю свою историю: как он был найден в море бедным рыбаком из Нороэ, учился у господина Маляриуса, воспитывался в Стокгольме в доме доктора Швариенкрона, как возникло предположение, что Патрик О'Доноган владеет ключом к тайне, как удалось выяснить, что ирландец находится на борту «Веги», как он отправился с друзьями на его поиски и вынужден был изменить свой маршрут, а потом пошёл к Ляховским островам и далее к мысу Челюскина… Эрик все это рассказал как бы в своё оправдание, желая освободиться от незаслуженно присвоенной ему славы героя. И сообщил он обо всём так подробно именно потому, что его больше всего смущали похвалы за поступки, казавшиеся ему самыми обыденными и естественными.
Тем временем карандаш репортёра, господина Скиррелиуса порхал по бумаге со стенографической быстротой. Даты, имена, мельчайшие факты — все было подробно записано. Скиррелиус говорил себе с замиранием сердца, что извлечёт из этой исповеди не сотню строк, а добрых пятьсот или шестьсот. И каких строк!.. Это будет потрясающий отчёт, почерпнутый из первоисточника, захватывающий, как лучший фельетон!
На другой день этим отчётом были заполнены три колонки самой распространённой в Швеции газеты. И, как нередко бывает в таких случаях, искренность Эрика не только не умалила его заслуги, но, напротив, придала им ещё больший вес, а его исключительная скромность и романтическая тайна, которой была окружена его биография, послужили приманкой для прессы и публики. Статья Скиррелиуса вскоре была переведена на многие языки и обошла всю Европу.
Достигнув Парижа, она проникла однажды вечером на газетном листе, ещё влажном от типографской краски, в скромно обставленную гостиную, находившуюся в третьем этаже старинного особняка на улице Деварен.
В гостиной сидели двое — высокий красивый старик и седая дама в трауре, казавшаяся ещё молодой, несмотря на отпечаток безысходной грусти на всем её облике. Она машинально водила иглой по канве, в то время как мысли её были обращены к прошлому и взор был затуманен каким-то неотвязным мучительным воспоминанием.
Старик небрежно просматривал газету, которую только что подал ему слуга.
Это был г-н Дюрьен, бывший генеральный консул и один из секретарей Географического общества — тот самый господин Дюрьен, который присутствовал в Бресте у морского префекта на банкете по случаю прибытия «Аляски».
Не удивительно, что имя Эрика заставило его встрепенуться, как только он заметил биографический очерк о молодом шведском мореплавателе. Но когда он ещё раз внимательно перечитал статью, его и без того измождённое лицо покрылось смертельной бледностью, и руки, сжимавшие газету, так сильно задрожали, что это не могло укрыться от внимания молчавшей до этой минуты дамы.
— Отец, вам плохо? — спросила она с тревогой.
— Мне кажется… слишком сильно натопили камин… Я пройду к себе в кабинет, — наверное, там не так душно… Пустяки… лёгкое недомогание! — ответил г-н Дюрьен, уходя в соседнюю комнату.
Как бы невзначай он захватил с собой газету. Если бы дочь в состоянии была в ту минуту прочесть мысли своего отца, то в охватившем его смятении чувств она прежде всего обнаружила бы намерение во что бы то ни стало скрыть от неё эту статью.
Она хотела было последовать за отцом в кабинет, но, вовремя догадавшись, что он ищет одиночества, безропотно подчинилась его капризу. Вскоре она услышала, как он ходит по кабинету взад и вперёд большими шагами, то открывая, то снова затворяя окно.
Только через час она решилась приоткрыть дверь, чтобы узнать, как он себя чувствует. Г-н Дюрьен сидел на своим столом и писал письмо. Однако г-жа Дюрьен не заметила, что глаза его были полны слез…
21. ПИСЬМО ИЗ ПАРИЖА
После возвращения в Стокгольм Эрик почти ежедневно получал много писем из разных европейских стран. Научные общества или частные лица слали ему свои поздравления, иностранные правительства отмечали его заслуги наградами и премиями, судовладельцы и негоцианты просили ответить на интересующие их вопросы. И все же он немного удивился, когда в одно прекрасное утро, разбирая корреспонденцию, обнаружил два конверта с парижским почтовым штемпелем.
В первом, который он вскрыл, оказалось приглашение французского Географического общества капитану «Аляски» и его спутникам самолично пожаловать в Париж за получением большой почётной медали, присуждённой на торжественном заседании «Совершившему первое в мире кругосветное полярное плавание в арктических морях».
Второй конверт заставил Эрика оцепенеть от неожиданности. Он был запечатан каучуковой облаткой в форме медальона, с вытесненными на нём инициалами Э.Д. и девизом Semper idem…
Те же инициалы и тот же девиз воспроизводились и на уголке письма, вложенного в конверт. Оно было от г-на Дюрьена и гласило следующее:
«Мой дорогой мальчик! Позвольте мне в любом случае так Вас называть. Я только что прочёл во французской газете одну биографическую заметку, переведённую со шведского, которая до такой степени взволновала меня, что я не в силах это выразить. В этой заметке речь идёт о Вас. Если можно верить тому, что в ней сообщается, Вы были подобраны в море двадцать два года тому назад норвежским рыбаком в окрестностях Бергена, в колыбели, привязанной к спасательному кругу с надписью „Цинтия“; арктическое плавание было предпринято Вами со специальной целью — отыскать человека, уцелевшего после крушения судна под этим названием, затонувшего в октябре 1858 года неподалёку от Фарерских островов; и, наконец, Вы вернулись из Вашей экспедиции, так и не сумев ничего выяснить.
Если все это правда (о, чего бы я ни отдал, чтобы это было правдой!), я умоляю Вас, не теряя ни минуты, ответьте мне телеграммой.
Ведь в таком случае, мой мальчик, — поймите моё нетерпение, мои сомнения и мою радость! — Высказались бы моим внуком, которого я уже столько лет оплакиваю, которого я считал безвозвратно погибшим; Вы оказались бы тем, кого моя дочь, моя бедная дочь, с её разбитым сердцем после драмы на «Цинтии», не перестаёт ещё призывать и не перестаёт ждать каждый день — её единственным сыном, единственным утешением и радостью в её горестном вдовстве!..
Найти Вас, найти Вас живым и прославленным — какое это было бы невероятное и огромное счастье! Но поверить в такое счастье я не решусь до тех пор, пока не получу от Вас личного подтверждения!.. И, тем не менее, как все это выглядит правдоподобно!.. В точности совпадают даже мельчайшие детали и подробности! Черты Вашего лица и весь Ваш облик удивительно напоминают мне моего покойного зятя. В тот единственный раз, когда мы случайно с Вами встретились, я сразу же почувствовал к Вам глубокую симпатию!.. И сейчас мне хочется верить, что моё безотчётное влечение к Вам было далеко не случайным…
Несколько слов, всего лишь несколько слов — телеграфируйте немедленно! Не знаю даже, как я доживу до той минуты. Даст ли она мне ответ, которого я так мучительно и так страстно жду? Принесёт ли она моей бедной дочери и мне ту радость, которая вознаградит нас за долгие годы страданий и слез?
119
Проведение операции на живом организме в научных целях; вивисекции обычно подвергаются кролики, морские свинки, собаки и другие животные