Девяносто дней Женевьевы

— Наверное, нет, — сказал Синклер. — Конфиденциальность — одно из правил этого клуба. Именно поэтому это заведение пользуется такой популярностью. Здесь гости чувствуют себя в безопасности и могут быть теми, кем они есть на самом деле.

— Именно поэтому вы и пришли сюда? — спросила Женевьева. Ей очень хотелось добавить: «Джейд Челфонт вы тоже сюда приводили? Ее тоже возбуждают сцены такого рода?»

— Я член этого клуба, — ответил Синклер. — Однако бываю здесь довольно редко. Слишком уж тут благонравная, манерная публика, а я люблю, чтобы мои фантазии выглядели спонтанными, естественными, — объяснил он и, усмехнувшись, добавил: — Даже если я порой несколько недель думаю над тем, как воплотить их в жизнь.

Женевьева огляделась по сторонам. Она увидела толстую даму, которая пила коктейль и беседовала с подругами, положив свои обутые в сапоги ноги на спину мужчине, ползавшему перед ней по полу. Другой мужчина постоянно дергал за поводок свою спутницу (этот поводок был прикреплен к ошейнику, который стягивал шею женщины). Однако, несмотря на странные костюмы и еще более странное поведение гостей, Женевьева поняла, почему Синклер назвал посетителей этого клуба слишком благонравными и манерными.

При виде происходящего возникало ощущение, что существует определенный этикет, строгие правила, и все стараются их соблюдать. Этот мир фантазий казался нереальным. У Женевьевы никогда не возникало подобных ощущений, когда она участвовала в эротических играх, которые придумывал для нее Синклер. Поразмыслив немного, она поняла почему. В клубе все чувствовали себя в полной безопасности, зная, что ничего экстраординарного с ними не произойдет. Синклер же всегда был непредсказуемым. Женевьева никогда не могла сказать наверняка, чем они будут заниматься, и эта неопределенность ее пугала. В этом же клубе все было чинно и спокойно. Вас вежливо спрашивали о том, чего вы хотите, и вы делали только то, о чем вас попросили. Никаких неожиданностей и сюрпризов. Все до ужаса культурно и цивилизованно.

Публика, собравшаяся на танцевальной площадке, неожиданно расступилась, и Женевьева заметила, что возле стены возвышается маленькая сцена. Открылся темный занавес, и все увидели квадратную раму, ярко блестевшую в свете софитов. К каждому ее углу были прикреплены стальные наручники.

Из толпы вышли двое и направились к сцене. В зале сразу стало тихо. Парочка состояла из женщины очень маленького роста (на ней был тугой корсет, сапоги на высоких шпильках, и все ее тело опоясывали многочисленные ремни и цепи) и высокого мужчины с мускулистым торсом. Его загорелая, намазанная маслом кожа излучала матовый блеск. На нем был шелковый мешок, который скорее обнажал, чем скрывал его мужское достоинство. На голове у мужчины был черный капюшон, и это делало его похожим на палача времен королевы Елизаветы. В руках он держал украшенный серебряной тесьмой кнут для верховой езды.

— Это та самая пара, которая покажет профессиональные телесные наказания? — спросила Женевьева, посмотрев на Синклера.

— Профессиональное у них только отношение к делу. Здесь никому не платят за выступления, — усмехнулся Синклер. — В отличие от вас, мисс Лофтен, они занимаются этим, так сказать, из любви к искусству.

— Человек не может заключить сделку с самим собой. Для этого ему нужен компаньон, — напомнила она. — Это была ваша идея, помните? И правила устанавливали тоже вы.

Синклер не ответил ей, и Женевьева снова повернулась к сцене. К ее удивлению, мужчина, смиренно склонив перед партнершей голову, подал ей кнут.

Женщина гордо расхаживала по сцене, хлопая кнутом по своим сапогам, пока двое добровольцев из числа зрителей, положив мужчину на раму и раздвинув в стороны его руки и ноги, пристегивали его наручниками. Потом женщина повернулась и что-то сказала своему партнеру, однако Женевьева не расслышала, что именно. Мужчина ответил ей, и женщина засмеялась. Отступив назад, она согнула кнут пополам и снова ударила им по своим сапогам.

Мужчина вздрогнул, ожидая, что этот удар обрушится на него. «О-о-о!» — испуганно выдохнули зрители в едином порыве. Женщина остановилась и осторожно погладила кнутом упругие ягодицы партнера. И снова мужчина вздрогнул, ожидая удара. В зале было тихо, как в театре во время представления. «Собственно говоря, это тоже своеобразный театр», — промелькнуло в голове у Женевьевы.

В третий раз кнут опустился прямо на мужчину, оставив на его мускулистой спине ярко-красную полосу. Он вздрогнул всем телом, и рама, к которой он был привязан, тоже затряслась. Мужчину ударили еще три раза. Каждый удар оставлял длинную прямую полосу на его теле.

Потом рама начала медленно вращаться, чтобы публика смогла рассмотреть несчастную жертву. Женщина шла следом за ней. При каждом ударе бёдра мужчины сотрясались, словно он дрожал от страсти, занимаясь сексом. Женщина же, войдя во вкус, осыпала его ударами. Женевьеве показалось, что экзекуция доставляет жертве истинное наслаждение. Мужчина возбудился. Его член торчал, как копье, выпирая из короткого шелкового мешка. Однако когда мужчина начал просить партнершу, чтобы та больше его не била, его голос звучал очень уж неуверенно.

Синклер допил свой коктейль. «Трудно сказать, нравится ему фантазия, которую сейчас разыгрывают для нас на сцене, или нет», — посмотрев на него, подумала Женевьева. У нее самой действо вызывало двойственные чувства. Смогла бы она вот так же отхлестать Синклера? Ей было бы неприятно унижать его в присутствии посторонних, да он бы и сам не захотел этого. «А если бы мы остались наедине? Смогла бы я сделать это? Не знаю. Не могу сказать наверняка». Это означало бы, что она должна занять лидирующую позицию. Перестать исполнять чужие желания, заставить партнера ей подчиняться. Если они с Синклером поменяются ролями и она займет главенствующее положение, это будет противоестественно. Хотя многим мужчинам нравится, когда ими управляют женщины. Их это очень возбуждает.

Однако когда Женевьева вспомнила о том, что Синклер был в Японии с Джейд Челфонт, она решила, что он вполне заслуживает такого наказания. Она вдруг представила, как его, раздев почти догола, привязывают к этой раме. «А что, зрелище будет очень эротичным», — подумала Женевьева. Неожиданно она снова вспомнила, что ни разу не видела Синклера обнаженным. Прижимая его к себе во время любовных игр, Женевьева ощущала, как под ее руками двигаются его упругие мышцы. Однако у нее никогда не было возможности рассмотреть его тело, изучить все его тайны. Доставит ли Синклер ей когда-нибудь такое удовольствие? Наверное, нет. Ему почему-то не хочется раздеваться перед ней.

Парочка на сцене завершила привычный ритуал. Женщина расстегнула наручники, освободив партнера, и вытянула руку, в которой держала кнут. Встав на колени, мужчина поцеловал его. Потом он поднялся и поцеловал женщину в губы. Она засмеялась и похлопала его по спине. Мужчина вздрогнул, и она снова засмеялась. После этого они вместе спустились со сцены и растворились в толпе гостей, которые начали танцевать, как только включили музыку.

Женевьева поняла, что, несмотря на все ее опасения, эта сцена все-таки пробудила в ней сексуальное желание. Синклер сидел, откинувшись на спинку барного стула, и женщина, поддавшись внезапному порыву, протянула руку и прикоснулась к его члену. Эрекции не было, но спектакль, разыгранный на сцене, все-таки не оставил Синклера равнодушным.

— В этом заведении существует правило: прежде чем прикоснуться к кому-нибудь, нужно спросить разрешения, — сказал он.

Однако он не убрал ее руку. Женевьева гладила Синклера нежно, но настойчиво, и вскоре почувствовала, как его член вытянулся и стал твердым, как копье. Она не могла поверить, что решилась на такие откровенные ласки в присутствии посторонних. И ей это доставляло наслаждение. Синклер не сводил с нее своих черных глаз.

— Это вас заводит, не так ли? — тихо спросил он.

— Немного, — ответила Женевьева. — А вас?

— А вы как думаете? — задал он вопрос, посмотрев на ее руку.