Рублевка

– Дима?

Юрий бросился к Сомову, перевернул его. Бурое пятно крови, расплывшееся на серой гимнастерке в области сердца, свидетельствовало о том, что Корнилов не теряет меткости даже в стрессовой ситуации.

Юрий еще пытался привести Дмитрия в чувство, когда его схватили несколько дюжих пограничников…

Между лязгом дверного засова и вспышкой нестерпимо яркого света прошло слишком мало времени. Юрий Корнилов не успел подготовиться к неожиданному визиту и слишком поздно прикрыл глаза ладонью. Резкое движение вызвало мучительный кашель, прошедшийся по горлу наждачной бумагой. А хрена ты хочешь? Здесь не только темно, но и достаточно сыро, а неделя вполне приличный срок для того, чтобы подхватить простуду.

Корнилов встал с деревянного поддона, заменявшего ему кровать. Убрал ладонь от глаз. В дверном проеме стоял человек в камуфляжной форме с серыми разводами и лихо сдвинутом набок кепи. Позади него виднелись еще двое – крепкие парни, вооруженные короткоствольными автоматами.

Первого Юрий узнал сразу. Это был начальник охраны станции и старинный дружок Павел. Почему он прячет в глаза? Ага. Принес дурные новости, что, впрочем, само по себе новостью для Корнилова не было. Приговор ему зачитали три дня назад. В Ганзе свято относились к долгам и счетам. Пришел его черед платить. Око за око. Труп за труп. Простая арифметика.

Сейчас его отведут куда-нибудь подальше от станции, поставят мордой к стене и влепят пулю в затылок. Ганза не то место, где можно безнаказанно нарушать раз и навсегда заведенные правила.

– Здорово, Юрка, – тихо, с нотками сочувствия произнес Павел.

– И тебе не хворать, Павлуха. Пора?

– Ну… Да. Пойдем. У нас мало времени.

Вот как? Уж это как для кого, Павлуша. Ты бережешь время, хоть у тебя его от пуза. Куча дел и приличествующих положению развлечений. А мне его беречь незачем. Часом раньше, часом позже…

Корнилов вышел в туннель. Расправил плечи, приосанился. Выглядел он как любой среднестатистический славянин, подобравшийся к сорокалетнему рубежу. Заурядное лицо. Жидкие белесые волосы, покатый лоб с уже обозначившимися морщинами и извилистым белым шрамом над правой бровью – напоминаем о бурной юности. Серые его глаза были слегка прищурены, а узкая переносица и широкие ноздри придавали лицу утиный вид. Среднего роста, он Юрий уже начал едва заметно обрастать жирком, но все еще выглядел как ушедший на покой спортсмен.

– Вперед!

Павел поднял руку, указывая направление. Странно. Вместо того, что идти вглубь туннеля, они двинулись к станции. Хм… Круг почета перед расстрелом? А почему и нет? Он достоин такой чести за годы беспорочной службы. Делал все, что велели. Чтил Адама, мать его так, Смита. Следил за тем, чтобы на вверенную территорию не проникли оборванцы, мечтающие откусить кусок от пирога благосостояния Ганзы. Свято верил в частную собственность и повышение производительности труда, как лучшего способа перестать беспокоиться и начать жить.

Павел немного отстал, пропустив вперед своих архаровцев-конвоиров. Вот он ответ на вопрос. Старый друг, с которым они не раз вскладчину делали ставки на крысиных бегах и коротали время за болтовней во время ночных дежурств, теперь предпочитал держаться от него подальше. Гусь свинье не товарищ. По станции его проведут лишь для того, чтобы напоследок унизить.

Пройдя полсотни метров по туннелю, процессия добралась до стальной лестницы, ведущей на платформу. Руководство решило поучить других на примере преступника, некогда занимавшего важный пост, но посмевшего скомпрометировать сами устои ганзейского обществ.

Корнилов шел мимо параболических арок, окаймленных лепным жгутом развешанных на стенах плакатов с адамосмитовскими цитатами из «Богатства народов», белых знамен с коричневым кругом по центру, расставленных на платформе деревянных ящиков с товарами.

Бухгалтера, счетоводы и прочая купеческая живность, занятая подсчетом товаров, выручки и будущих барышей, старательно делала вид, что не замечает расстрельный кортеж. Однако Корнилов чувствовал на себе брошенные исподтишка взгляды. Чаще укоризненные, чем сочувственные. Ну и хрен с вами. Осуждайте.

Юрий гордо вскинул голову. Он никому не доставить удовольствия своим пришибленным видом. Будет вести себя, как турист во время посещения музея. Здесь есть на что посмотреть. Знакомые картины на стенах. Постоянный уход за ними приносил результаты. Краски лишь немного потускнели. Бакенбардистый автор «Медного всадника». Император Петр с саблей в вытянутой руке. Бородатый комиссар с ног до головы затянутый в черную кожу. Все было оставлено так, как было до Катаклизма. Единственное исключение – мозаичный портрет Ленина на торцевой стене. Юрий хорошо помнил, как изображение вождя пролетариата заменяли портретом английского джентльмена в белоснежном парике. Текст из гимна СССР о свободном отечестве и дружбе народов закрасили, поместив поверх одно из знаменитых изречений Смита «Всякий расточитель – враг общества, всякий бережливый человек – благодетель».

Здесь это указание свято соблюдали. Бережливость, чистота и порядок перли из всех щелей. Даже штабеля ящиков с товарами, которые днем должны были отправиться на дрезинах к месту назначения, выглядели так идеально, словно были одним из постоянных украшений станции.

И вот со всем этим придется распрощаться. А ведь он воевал за этот мир. Полтора года провел в боях, командуя взводом войск Коалиции. Все пошло прахом. И прежние заслуги, и, казалось бы, непререкаемый авторитет. Он выпал из этого мира, из этой размеренной, благоустроенной жизни в тот момент, когда нажал на курок и всадил пулю в грудь такого же заслуженного ганзейского вояки Димки Сомова.

А может это произошло раньше? Еще при первой встрече с Людмилой? Не лги себе, Юрий. Все эти красоты давно тебе опротивели. Искал случая вырваться за рамки, выйти из-под контроля? Нашел, мать твою так! Супруга Дмитрия сразу произвела на тебя неизгладимое впечатление. В этом и была изюминка. Ключевое слово – чужая жена. Из-за этого ты начал ходить за ней по пятам, старался при любом удобном случае попадаться на глаза. Ведь ничего не стоило найти себе другую, никем не занятую девушку. Тогда все осталось бы на своих местах. Он делал бы карьеру. Работал бы ровно столько, сколько положено и вообще наслаждался бы жизнью. Метро – не райский сад, но быть полноправным гражданином Содружества Станций Кольцевой Линии не так уж и плохо. А он наплевал на все. Собственноручно создал любовный треугольник, который очень быстро превратился в замкнутый круг. Не мог не предвидеть, что муж рано или поздно узнает об измене. И все же пер на рожон. Не нашел в себе сил остановиться вовремя. Людмила тоже не нашла. Они забыли о том, что любовь и смерть очень часто ходят рука об руку. Отдались на волю чувств и поплыли по течению. И вот он – берег реки. Любимая, после разборки с законным супругом вскрыла себе вены, ее муж убит, а его, непосредственного виновника трагедии, ведут на расстрел.

За неделю, проведенную в сырой каталажке, он тысячу раз так и этак прокручивал в голове всю историю. Пытался понять, можно было ли что-то изменить. Если не смерти Людмилы, то хотя бы дурацкой дуэли с ее мужем.

Обратно пленку не отмотаешь. Все уже случилось. Играть в «если бы» не имело смысла.

Сидя в кутузке, Корнилов впервые получил возможность без помех поразмышлять над жизнью и своим местом в ней. Раньше все было проще пареной репы. Получил приказ, щелкнул каблуками и бросился выполнять. Из всех достижений – достаточно большое число людей, которым можно было отдавать приказы. Из целей – постоянно сужать круг тех, кто приказывает тебе. И никаких заморочек. Кем бы он стал к старости? Возможно, начальником охраны не одной, а сразу нескольких станций Ганзы. Пользовался бы заслуженным авторитетом, приучал бы молодежь к дисциплине и порядку. В частности тому, что покуривать дурь можно лишь в свободное службы время. Приводил бы в качестве негативных примеров станции, жители которых из-за своей безалаберности вынуждены жрать крыс и резать друг другу глотки за кусок вонючей солонины.