Страница 69 из 75
— Все же ты можешь это сделать? Пожалуйста.
— Я этого не сделаю, — ответил он.
В его голосе не было ни неповиновения, ни воинственности.
— Ладно, оставь их, — разрешила она, — но послушай. Я не могла уснуть прошлой ночью. Из-за жары.
— И из-за моего храпа, — добавил я.
— Ты всегда храпишь, — сказала она. — Но прошлой ночью ты превзошел самого себя.
— Должно быть, из-за лекарств.
— Я храплю? — спросил Алан.
— Нет, — ответила она.
— Почему я не храплю?
— Потому что ты молодой, здоровый и красивый, — сказал я.
— Это правда? — уточнил он у Анны.
— Правда то, что ты молодой, здоровый и красивый, — ответила она. — Может быть, правда и то, что ты не храпишь именно поэтому. Теперь послушайте. Мальчики, сегодня ночью я хочу поспать одна. Я буду спать в твоей комнате, Алан. Ты можешь спать здесь, на моей кровати. Не возражаешь? Только одну ночь, может быть, две.
— Я не возражаю, — ответил Алан, что меня удивило.
Анна легла спать рано. Алан остался в гостиной один. Было начало двенадцатого, когда он вошел. Я спал уже час. Алан включил верхний свет. Лампа в открытом абажуре ослепительно вспыхнула, заставив зажмуриться. Я спал на спине, в обычной позе, в какой я засыпаю, и свет меня разбудил.
— Выключи свет, — попросил я.
— Я не выключу свет, — сказал он.
— Почему не выключишь?
— Не хочу, — ответил он. — Я хочу поговорить.
— Мы можем говорить в темноте, — предложил я.
— Я не буду говорить в темноте, — сказал он. Похоже, он больше не хотел быть любезным или милым, другими словами, он стал придерживаться прежней линии поведения. — Я не хочу спать. Я не хочу спать в этой кровати.
— Почему?
— Потому что ты храпишь, — сказал он.
— Где ты будешь спать?
— Я буду спать на диване.
На нем была зеленая футболка, а вместо шорт, которые он обычно носил в квартире, темно-зеленые плавки. (Он так и не раздевался передо мной.) Анна купила ему плавки, рассчитывая найти место, где он сможет купаться. Мы предполагали, что Алан никогда не плавал и не умел плавать. Проблемой была его татуировка. Анна надеялась найти, как она говорила, источник, куда она могла бы возить его после наступления темноты, чтобы он мог поплескаться, понежиться в воде, немного остыть. Алан не проявлял никакого интереса к купанию, но ему нравилось носить плавки. Они были свободными, мешковатыми, и под них не требовалось надевать нижнее белье.
Алан был в темных очках и бейсболке «Джетс». Он явно не интересовался модой и не разбирался в ней. Впрочем, то же самое можно было сказать и обо мне. Он сел на кровать Анны, свесив ноги на пол. Наклонился вперед, чтобы сократить расстояние между нами. Я повернулся на бок, к нему лицом.
— Рэй, ты когда-нибудь занимался любовью с женщиной?
Он вынул что-то из кармашка плавок, но я не мог рассмотреть, что это.
— Да, — ответил я. — Что у тебя там?
Вместо ответа он протянул маленькую пластиковую фигурку, которую я не сразу узнал.
— Что это? — спросил я.
Он не ответил, но продолжал держать ее так, чтобы я мог рассмотреть.
Я увидел, что это кукла, которую Алан так захотел купить, когда они с Анной отправились на шопинг. Он снял с куклы костюм пони, пегую одежку с капюшоном. Он показал мне куклу такой, какой она осталась — абсолютно голой. Об анатомически правильном воспроизведении фигуры не могло быть и речи. Кукла была дешевой пластиковой дрянью: лысая голова (вместо волос у нее был капюшон), руки, ноги, непропорциональное туловище, все вместе не более пяти дюймов высотой. Я знал, конечно, кукол в костюме овечек Долли: такие же пластиковые фигурки, одетые в костюм с капюшоном, имитирующий овечью шерсть. Каждый год, когда наступал день Долли, повсюду продавались миллионы таких вещиц.
— О, точно, — сказал я. — Кукла.
— Похожа на женщину? — спросил он.
— Да.
Пока мы разговаривали, Алан расчленял куклу, отделял от нее руки, ноги и голову (все было прикреплено к туловищу шаровыми шарнирами), потом снова присоединял их на место. Он выполнял эти действия без перерыва, ловко, не глядя на куклу — действовал явно рефлекторно и механически.
— Ты занимался любовью с Анной? — спросил он.
— Я имел в виду мою жену.
— Ее звали Сара, — сказал он.
— Да.
— Вы занимались любовью?
— Да.
— Сколько раз вы занимались любовью?
— Не знаю, — ответил я. — Мы были женаты. Много раз.
— Сколько времени вы были женаты?
— Семь лет.
— Вы занимались любовью много раз?
— Да.
— Сколько раз? — спросил он. — Сто сорок четыре раза?
Я рассмеялся, не сумев сдержаться.
— Откуда ты взял эту цифру?
— Это двенадцать дюжин, — сказал он. — Сто сорок четыре.
— Я знаю, — кивнул я.
— Сколько раз? Сто сорок четыре?
— Я не знаю, Алан.
— Ты занимался любовью с Анной?
Он не отрывался от куклы, разбирая и тут же собирая ее обратно.
— Нет, — сказал я.
— Я имею в виду раньше.
— Раньше, чем я женился? — переспросил я. — Нет. Никогда.
— Ты будешь заниматься с ней любовью?
— Я не буду заниматься любовью ни с кем.
— Рэй, я буду когда-нибудь заниматься любовью с девушкой?
— Возможно, будешь.
— Возможно, буду, — повторил он. — Это хорошо?
— Заниматься любовью?
— Да.
— Иногда, — сказал я.
— Иногда.
— Да.
— Иногда это хорошо, — повторил он.
— Да.
— А иногда плохо?
— Да, — подтвердил я. — Думаю, иногда это плохо. Я имею в виду, бывает по-разному.
— Бывает по-разному.
— Это зависит от многих вещей. Как ты себя чувствуешь. Как она себя чувствует. Какое время дня. Какая погода.
— Это зависит от погоды?
— В некоторой степени, — сказал я. — Да. Зависит. Зависит от многих вещей.
— Это больно?
— Кому?
— Девушке.
— Может быть и больно, — кивнул я.
— Отчего это может быть?
— Если ты слишком грубый, — сказал я.
— Я не буду слишком грубым, — пообещал он.
— Я уверен, что не будешь.
— Я не сделаю ей больно.
— Послушай, Алан, — сказал я, решив, хотя и слишком поздно, сворачивать разговор, который мог еще больше расстроить и опечалить его. — Это не то, о чем надо так сильно беспокоиться.
— Я беспокоюсь.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Ты об этом не беспокоишься, Рэй, потому что ты старый.
— Наверное, ты прав.
— Наверное, я прав, — повторил он. — Когда тебе было столько лет, сколько мне, тебя это беспокоило?
— Не очень, — ответил я.
— Ты любил Сару?
— Очень.
— Ты любишь меня?
— Я тебя люблю, — ответил я, не задумываясь.
— А я тебя люблю?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю, — сказал он. — Я люблю Анну?
— Она тебя любит. Это я знаю.
— Я это тоже знаю, — кивнул он.
Минуту он ничего не говорил. Наверное, думал о том, что я сказал, и (или) пытался смириться с моей бесполезностью. Потом встал и пошел к двери. Повернулся, чтобы взглянуть на меня. В руке он держал собранную куклу.
— Я делал это, — сказал он.
— Я знаю, — ответил я.
— Не знаешь.
— Я тебя видел.
— Ты меня не видел, — возразил он.
— Видел.
— Ты меня не видел. Тебя там не было, — сказал он. — Я делал это с куклой.
Он выключил свет.
Глава тринадцатая
У нас почти не осталось времени.
Сегодня двадцать пятое. В сентябре тридцать дней, значит, осталось шесть.
Пока я пишу эти слова, Анна на кухне готовит ужин, открывает и закрывает шкафчики и ящички, гремит кастрюлями, звенит столовыми приборами, отчаянно пытаясь себя занять. Алан сидит в комнате Анны. Он заперся там сегодня утром, когда уехал Высокий, оставив после себя хаос. Заперся и не выходил.
Вместо ожидаемого супа мы нахлебались дерьма.
Высокий явился, когда мы только закончили завтракать. Алан за столом рассматривал Библию издательства «Микеланджело», которую я надписал (под надписью Колбергов для своей дочери) и подарил ему. Я написал: «Алану: моему соседу по комнате, моему брату, моему другу. С восхищением и любовью. Рэй». Внизу я приписал «Калгари» и поставил дату. Банальные слова. Я купил книгу просто так, по случаю, а теперь передал по наследству. Я смотрел, как Алан читает надписи. Он их никак не прокомментировал. Похоже, его заинтересовали цветные иллюстрации. Я давно собирался отдать ему Библию, когда придет время.