Страница 5 из 68
В Орехово-Зуеве у Кобылянской остался один-одинешенек сын-школьник. Ее отпустили и снова забрали. Панический страх женщины за своего мальчика внушал чекистам некоторую надежду на приоткрытие тайны, ибо к тому времени из ее действительных держателей уже трудно было что-либо вытянуть. Константин Иванович Печекос лежал в больнице после попытки самоубийства. Его жена Анель Викентьевна покончила с собой, проглотив куски разломанной ложки.
На втором допросе Константин Иванович не скрыл, что дал полковнику и, значит, императору, клятву хранить молчание. Что, кроме пакета, получил кинжалы и шпаги. Держал у себя, а когда брат, тоже богатый купец, собрался бежать в Польшу, они вдвоем замуровали все в Омске, в стене собственного дома Александра, на шестом этаже. Там и царское, и братнино. Через границу перевезти было нельзя.
Четыре дня следователи ломали стены в доме по Надеждинской улице. На четвертый — Печекос, присутствовавший при сем явно бесполезном занятии, улучив момент, прыгнул из чердачного окна. Переломан таз, разбит позвоночник, но остался жив.
По российскому обыкновению, трагедию сопровождал фарс. Телеграммы из Омска в Свердловск от сотрудника ГПУ, сторожившего Печекоса в больнице: «По совету профессора приходится покупать ряд продуктов, а главное, портфейн, который “знакомый” пьет вместо воды… Переживаю большую нужду», «Шлите денег выздоровление».
Кобылянскую заставили написать письмо в больницу: «Константин Иванович, умоляю Вас отдать все, что Вам отдано… Подумайте о страдании всех людей, связанных с этими вещами». Печекос молчал. Кончилось тем, что выпустили с подпиской о невыезде. Следили за ним до конца 1960-х гг.: не сможет же бывший купец устоять перед соблазном баснословного богатства, как-нибудь выдаст себя.
Всех фигурантов постепенно освободили с той же подпиской, под надзор и слежку. В 1937–1938 гг., надо полагать, большинство «устранили». Само дело перед войной сдано в архив, поскольку «представляет оперативную ценность», но «в настоящее время использовано быть не может». Кладов, кроме Марфиного, так и не нашли.
Не исключено, что семейные предания сохранили тайные места. Правда, среди тех, кто в самом деле мог их знать, многие были бездетны, другие — покинули Россию. Может быть, потомки эмигрантов осведомлены? Александр Печекос умер в Польше, сын его подался на заработки в Южную Америку. К примеру, они? Ведь только человек, живший в другой стране, а то и на другом континенте, решился бы доверить свой крест детям, не опасаясь за их жизнь.
Список изъятых ценностей просмотрел директор Алмазного фонда Роскомдрагмета Виктор Васильевич Никитин и прежде всего усомнился в профессионализме оценщиков, в выставленных ими ценах, предположив гораздо более высокие. А каковы они сейчас? Никитин засмеялся: надо прибавить длинный ряд нулей. Однако о местонахождении вещей Виктор Васильевич и гадать не берется. Уверен: «Никто уже вам не скажет».
Реквизированные вещи свозились в Гохран, Государственное хранилище ценностей. Там их сортировали по «счетам» — золото без драгоценностей, с драгоценностями, платина, серебро… Очень много золота переплавлялось, бриллианты отправляли на промышленные нужды. Плюс голод, индустриализация, содержание компартий, Коминтерна, прочие темные государственные дела. 1933 г. — пик этой вакханалии. На Запад, на аукционы текла золотая река. Предложение превышало спрос, цены были в большинстве бросовые, но и дорогие вещи были недороги. Диадема, проданная за 240 фунтов стерлингов, стоила на аукционе в 1978 г. 36 тысяч.
Виктор Васильевич показал каталог перевезенных в 1914 г. царской семьей в Москву, в Оружейную палату, коронационных регалий, украшений. Две трети даже этих музейных ценностей, числившихся по разряду «государственное достояние», были проданы правительством за границу.
Документы тех лет в Гохране давным-давно уничтожены. Список — примитивен, ничего не подсказывает. Без описания, без истории — страна, время, мастер — тобольских сокровищ теперь не узнать. Могли попасть в Эрмитаж, в Исторический музей. Полистайте их каталоги — полно обезличенных экспонатов. «Получено из Гохрана» — и вся биография. Как говорит Никитин, растворились.
А в закрытых архивах растворено само дело об их поисках, представляющее тоже немалую ценность. Да, согласно закону органы федеральной безопасности имеют право оберегать тайну своих бывших сексотов, наушников, по-профессиональному — данные оперативного учета и регламента оперативной работы. Правда, те агенты давно отправились в мир иной. Неужели продолжают оставаться актуальными их методы?!
(По материалам Э. Максимовой)
3. «Узаконенные» грабежи царских коллекций
«Этот фонд никогда не был закрытым». Признаться, эти слова заведующей отделом информации Центрального государственного архива литературы и искусства А. К. Бонитенко стали откровением, ибо перед журналистами лежала папка из фонда «Комиссии по контролю за вывозом за границу научных и художественных ценностей (1927–1931 гг.)». Власть распродавала национальное достояние и предлагала каждому ознакомиться, как это происходило? Что это — цинизм, недомыслие?..
Первые же просмотренные документы поведали, что в те годы за кордон вывозились картины, фарфор, хрусталь, ковры, музыкальные инструменты, книги, не говоря уже о драгоценностях. Происходил вывоз со многими нарушениями, занижалась стоимость, оценка предметов проводилась не специалистами. Ада Константиновна Бонитенко обратила мое внимание на документ — вывод одной ревизионной комиссии: «Разрешения на книги выдаются после просмотра списков зав. книжным отделом Саранчиным, а по небольшому количеству книг инспектор сговаривается по телефону с т. Саранчиным, после чего самостоятельно дает разрешение на вывоз. При таком порядке выдачи разрешения возможны крупные ошибки.
Например, в выданном разрешении на имя американца Перельштейна было указано, что книга “Авен-Эзро” издана в 1746 г., в то время как она издана в 1546 г.».
Разница в два столетия. То есть резко занижена ценность книги. Начальники сменяли друг друга, а ошибки подобного рода повторялись. Такая картина открылась после просмотра только пяти-шести документов. Научный сотрудник Музея истории Петербурга Г. А. Попова, досконально изучив данный фонд, а также многие другие документы, сделала вывод: «Петербургские дворцы, ставшие музеями, просто разворовывались».
В Москве в бывшем партийном архиве хранятся документы, свидетельствующие о распродаже вещей Строгановского дворца — знаменитого музея, который существовал в 1920-е гг. Из дворца Шуваловой было вывезено серебро на 15 подводах! Во дворце Шуваловой обнаружили тайник, где находились ящики со знаменитым фарфором из коллекции Шуваловых-Нарышкиных. А ведь в каждом петербургском дворце (Аничковом, Шереметева, Румянцева, Горчакова, естественно, в императорских дворцах) хранились огромные ценности! Большая их часть оказалась за границей. Не секрет, что в дальнем зарубежье издаются отдельные каталоги по русскому искусству. Вдовствующая императрица Мария Федоровна коллекционировала камнерезные шедевры Фаберже, в которые были вкраплены и драгоценные камни. Ее собрание насчитывало 107 единиц. Сейчас в Оружейной палате хранится только 7. Не случайно в 1929 г. в США была создана контора по приобретению и продаже русского антиквариата…
Делалось это «для роста благосостояния советского народа». Но как мы жили — всем известно. Где же все-таки казна? Разные ходят слухи. Предполагают, например, что знаменитые часы Фаберже, подаренные императорской семье к серебряной свадьбе Александра III и Марии Федоровны, в конце 1917 г. были переданы небезызвестному Хаммеру для поддержки коммунистической партии США. «Всплыли» эти часы несколько лет назад на одном из аукционов, сейчас они находятся в Швейцарии. Конечно, определенная часть денег и тогда, и в последующие годы шла на поддержку братских партий. Однако ходили слухи, что в сейфе Я. М. Свердлова в Кремле лежали иностранные паспорта и несколько мешочков с бриллиантами, изумрудами, сапфирами. Что было в сейфах других вождей, история умалчивает.