Джура

— Вы хотите сказать, — удивленно воскликнул Юрий, — что товарищ Дада пошел…

Теперь уже засмеялись все.

— Нет, меня не обманете, — сказал юноша несколько обиженным тоном.

— А они смеются по другому поводу. Вы сказали «товарищ Дада», а его зовут Козубай. Дада — это прозвище, мы так дразним его за привычку каждую фразу кончать словом «да». Теперь он от этой привычки почти отучился.

— Вы утверждаете, что товарищ Козубай один, безоружный явился к нескольким сотням басмачей и сразу уговорил их сдаться? — Неужели вы не слышали об этом поразительном случае? Он зафиксирован в военной литературе. Расскажи, Дада, товарищу, ему это будет полезно.

— Кто много вспоминает, тот быстро седеет, — сказал Козубай, досадливо махнув рукой. — Некогда, сейчас будем плов есть.

— Придется мне самому рассказать, — усмехнулся Максимов. — В Гармском вилайете оперировали басмачи Султан Ишана. А вы ведь знаете, что кое где в горах бывает только один путь, одна — единственная тропа. Вверх над карнизом — километр отвесной стены. Вниз — тоже. Разминуться можно только на поворотах, в специально вырубленных углублениях. Пробовали посылать отряды для борьбы с Султан Ишаном — безуспешно. У него несколько сот бойцов, и они оседлали тропинки. Никого не пропускают. Тогда послали Козубая. Он пошел один, безоружный, и позволил себя захватить в плен… «Вы меня можете убить, но позвольте раньше сказать вам слово», — заявил он.

Собрал Султан Ишан почти всех своих басмачей, кроме караульных, а среди собравшихся было много местных дехкан. Колоритность речи Козубая потрясающа, но, если перевести её на русский язык, она очень много потеряет. Надо вам сказать, что Козубай заранее подготовился. От пленных и перебежчиков он узнал подноготную многих басмачей, был осведомлен об их спорах, распрях, личных счетах… Он обратился не только к присутствующим, но и к их отсутствующим отцам и дедам, воззвал к памяти их прадедов и пращуров. Он поведал о том, как неправда богатых убила правду бедных. Он затронул самые больные струны бедняцкой судьбы. Напомнил, что большевики сожгли «Кабальную книгу», по которой каждый должник, не оплативший в срок долга, становился рабом того, кто заплатил за него долг.

Он напомнил имена малолетних дочерей дехкан, взятых в погашение долга богатыми… «Разве это вода в реках? — говорил он. — Bы пьете слезы таджикских сирот. Разве не жгут они вам сердце?…» И так далее… Он рассказал о том, как хорошо жить без баев и без насилия, и сказал, что, если басмачи разоружатся, он, Козубай, гарантирует им свободу. Тут он пустился фантазировать, какой радостной будет советская жизнь через несколько лет. Зная способности Козубая, я думаю, это выглядело красочнее, чем седьмое небо аллаха.

«Кто же мешает строить вольную жизнь? Кто же украл смех, улыбки и радость?…» И Козубай назвал двух старших басмачей, требовавших от Султан Ишана активных действий вопреки желанию остальных басмачей, решивших выжидать. Затем он слегка коснулся истории басмаческого движения. Он призывал не верить английским шпионам, раздувающим огонь неверия.

Он так красочно говорил о страданиях жен, потерявших мужей, о страданиях матерей и сирот, потерявших сыновей и отцов, изображая это в лицах, а потом так ярко описал их радость, если Султан Ишан сложит оружие и покажет всему миру пример истинного человеколюбия, что Султан Ишан прослезился. Может быть, он только сморкался, но Козубай ухватился за это. «Ты плачешь? — воскликнул он. — Это слезы раскаяния!»

Вот тут — то Козубай и разошелся. Я говорю вам, что это поразительный агитатор! Конечно, его речь не смогла бы быть напечатанной в газете и не слишком бы понравилась ортодоксальным начетчикам, но это была речь!.. Может быть, вы скажете, что я басни рассказываю, что такого не бывает? Так это же исторический факт, что Султан Ишан приказал сложить оружие… В пяти кучах было больше трехсот винтовок. А как вы думаете, Ивашко, что после этого сделал Козубай?

Козубай, все время сидевший с простодушной усмешкой на лице, вынул из за пояса крошечную тыкву с насвоем и, отсыпав немного табачного порошка на ладонь, порывистым движением бросил его под язык, а тыкву передал Максимову.

— Думаю, что Козубай расстрелял курбаши Султан Ишана. Максимов досадливо поморщился:

— Он возвратил все винтовки Султан Ишану и сказал, что он ему верит и поручает разбить другие басмаческие банды, мешающие народу жить спокойно. Удивляетесь? Обычный начальник милиции так бы не сделал?

— Конечно!

— Но это привело к тому, что сдалось ещё несколько банд. А вы — расстрелять! Поговорите, потолкуйте с Козубаем, это вам пойдет на пользу.

Внесли большое блюдо дымящегося плова. Козубай пригласил всех сесть за стол. Гости вымыли руки и принялись за еду. Вдруг в комнату вошел киргиз с винтовкой за плечами. Он быстро заговорил по киргизски, обращаясь к Максимову. Максимов встал.

— У меня срочное дело, — сказал он по русски. — Ты, Козубай, оставайся. Я поеду сам и возьму десять человек.

— Товарищ начальник, возьмите меня! — по русски взмолился Рахим. — Я уже исправился, честное слово!

— Опять будешь своевольничать, воображая себя великим полководцем?

— Товарищ начальник, ведь я уже почти бывалый пограничник. Как интересная операция, так всегда без меня! А кто для вас открыл рябого исмаилита? Кто отвязал для вас белую кобылу? Товарищ начальник!

— Уговорил. Седлай для себя Серого. Скачи с моей запиской к начальнику милиции. Я все, что нужно, напишу. Потом жди меня в зарослях у мельницы. Выполняй.

— В чем дело? Что такое случилось? — спрашивал Ивашко, когда они остались вдвоем с Козубаем.

— Так, — нехотя ответил Козубай. — Банда захватила одного человека.

— Крупного партийца?

— Бывшего курбаши.

— Из за бывшего курбаши такая тревога? Кто же этот курбаши?

— Имя ему Большая Тайна, — с нарочитой таинственностью сказал Козубай, прикладывая палец к губам и прищуривая левый глаз. — Не скажете?

— Нет, — решительно ответил Козубай.

Юрий обиделся по мальчишески. Выражение досады появилось на его лице. Он быстро замигал глазами, незаметно удаляя неожиданно появившуюся влагу на глазах. Он же спрашивал не из простого любопытства, а Козубай, как только он захотел узнать больше, сразу провел резкую черту между собой и им. Он интересуется случившимся из желания помочь. Ведь он тоже советский человек. Более того — он комсомолец!

Максимов мог бы его взять с собой, но не взял. «Максимов гордец, — мгновенно решил Юрий. — Гордец, гордец!» — мысленно твердил он. А потом подумал, как бы он поступил на месте Максимова, и сразу почувствовал, что неправ, называя этого скромного человека гордецом.

Козубай заметил выражение оскорбленного самолюбия на лице юноши. Ему понравился этот порывистый, но не в меру обидчивый и, видимо, смелый юноша, которому ещё не хватало гибкости и тактичности, рождаемых жизненным опытом и так необходимых в этих краях.

Козубай весело засмеялся, ткнул Юрия пальцем в бок и сказал:

— Будешь много знать — будешь плохо спать, да! А будешь плохо спать — лысым станешь, девчонки любить не будут, да! Это военная тайна. Не обижайся.

Юрий улыбнулся Козубаю. Он улыбался, чтобы показать, что ценит его дружеское расположение и не намерен дуться, так как неправ. «Именно „неправ“ — точное определение найдено!» — обрадовался Юрий и вдруг ощутил прилив большой симпатии к Козубаю, человеку обаятельному и к тому же умеющему и воевать и веселиться. — А как насчет проводника? — спросил он деловым тоном, подчеркивая, что забыл обиду.

— Я тебе дам Ахмеда. Пожилой уже, но золотой человек. Он был в особой татарской бригаде. Служил пограничником. Знает горы как свои пять пальцев. Только, если не захочет, не требуй от него, чтобы он ездил в кишлаки за кумысом, да… У него с исмаилитами особые счеты.

— А кто такие исмаилиты? Я много о них слышу.

— Не знаешь? Ай ай! Это надо очень хорошо знать.

Козубай рассказал, как исмаилитские главари превратили религиозную секту в широкую боевую конспиративную организацию, связанную крепкой и строго соблюдаемой дисциплиной. Исмаилитами командовал Ага хан, очень крупный капиталист, которого члены секты считали воплощением бога на земле. Этот «живой бог» учился в Англии, в Оксфорде, женился на богатой француженке и живет в Бомбее, где он построил молитвенный дом со всякими «чудесами». За вознаграждение Ага хан помогал колонизаторам Германии и Англии, французской буржуазии в Сирии и турецким богачам. Козубай охарактеризовал Ага хана как заклятого врага трудящихся. Многие исмаилитские духовники — пиры и имамы — те же баи, и даже хуже. Пир заставляет мюридов, то есть своих «пасомых», выполнять все свои приказания. Мюрид принадлежит тому пиру, предкам которого подчинялись предки этого мюрида. Мюриды — вроде преданы пиру не только телом, но и духом. Повиновение мюридов своим пирам безгранично. Козубай привел в пример слова одного пира: «Если бы я приказал отцу убить собственного сына, то он не осмелился бы ослушаться приказа». Пир заставляет мюридов содержать принадлежащий ему скот, и те выдают его скот за свой. Поэтому узнать по степени зажиточности, по скоту, кто бай пир, а кто дехканин — невозможно.